– Вы же хотите это выяснить? – Да, помимо всего прочего. – Как я понимаю, ваша цель – снять обвинения с Райерсона? – Это прозвучало скорее как приглашение объяснить цель приезда, нежели прямой вопрос. Но Тренчард был человек воспитанный. Внезапно Питту подумалось, что, случись Тренчарду вас застрелить, даже это он сделал бы с максимальной учтивостью. Впрочем, выказывать свои истинные чувства не имело смысла. Тренчард лишь сочтет его еще большим глупцом. – По возможности, – согласился Питт. Похоже, Тренчард заметил его колебания, ибо это отразилось на его лице. – Мы должны знать правду, – быстро продолжил Питт. – Зачем ей было убивать Ловата? И, главное, зачем она приехала в Лондон? Она намеренно хотела свести знакомство с Райерсоном или то была случайная встреча? Задав эти вопросы, он внезапно со всей ясностью понял, насколько маловероятно, что красавица-египтянка случайно влюбилась в министра, отвечающего за поставки хлопка. С другой стороны, история была полна маловероятных встреч, радикально изменивших ее курс. – Да. – Тренчард поджал губы. – Конечно. Все тотчас предстает в ином свете. Но почему она застрелила этого Ловата? – Он сделал удивленное лицо. – Кто он вообще такой? – Младший дипломат без какого-либо влияния, – ответил Питт, временно решив умолчать про возможность шантажа. – Но даже если Ловат и досаждал ей, – продолжил он, – Райерсон наверняка питал к ней пылкие чувства, если теперь делает все для того, чтобы спасти ее от обвинения в убийстве, даже ценой собственной репутации. Ей не было причин опасаться, что ее бывший любовник направил свои чувства на кого-то еще. – Верно, – мягко согласился Тренчард. – За всем этим явно кроется нечто больше, причем вариантов достаточно. Вы поступили мудро, приехав сюда. Если честно, сначала я подумал, не проще ли было Наррэуэю поручить расследование кому-то из сотрудников консульства, но теперь я вижу, что здесь действительно требуется профессиональный детектив. Ответ может оказаться сложен, и, возможно, найдутся те, кто предпочел бы, чтобы его никто не узнал. – Тренчард улыбнулся искренней, обаятельной улыбкой. – Вы хорошо знаете Египет, мистер Питт? Тот, в свою очередь, заметил за этим на первый взгляд невинным вопросом страсть, уже промелькнувшую в его голосе, когда он рассказывал о красоте и древности страны, о том удивительном взлете культуры, какой имел место именно здесь, где Нил встречался со Средиземным морем, а Африка – с Европой. – Думаю, что вообще ничего, – честно признался Питт. – А то немногое, что знаю, не обладает особой ценностью. Тренчард кивнул, признавая его правоту. – Письменная история страны уходит в глубь веков почти на пять тысяч лет до рождества Христова, – сказал он, и хотя слова эти были произнесены на первый взгляд походя, за ними чувствовался некий благоговейный трепет. – Но вы можете спокойно про это забыть, даже про военную кампанию Наполеона и короткий период французской оккупации около ста лет назад. Надеюсь, вы слышали о победе адмирала Нельсона при Абукире[6]. Ее еще обычно называют «Битва на Ниле». Ведь о ней нельзя не знать. В его голосе чувствовалась необычная страстность, для которой у Питта не нашлось точного названия. – Египет номинально считается частью Оттоманской империи, а значит, является вассалом турецкого султана, – продолжал Тренчард. – Но в последние пятнадцать лет он практически стал частью империи Британской, хотя было бы крайне неосмотрительно говорить об этом вслух. – Он жеманно пожал плечами. – Равно как и о том, что десять лет назад, по приказу мистера Гладстона, мы подвергли Александрию артиллерийскому обстрелу. Питт поежился, но Тренчард почти не обратил на это внимания. – Египетский хедив – вассал султана, – продолжил он. – Есть также египетский премьер-министр, парламент, египетская армия и египетский флаг. Финансы, полагаю, не представляют для вас особого интереса, но только не тогда, когда дело касается хлопка. Последний – единственная из выращиваемых здесь культур, которая идет на экспорт, причем исключительно в Британию – факт, который, как вы понимаете, слишком важен, чтобы на него закрывать глаза. – Согласен, – хмуро произнес Питт. – Я в курсе. И вполне допускаю, что в основе происшедшего лежат именно финансы. Но, – поспешил добавить он, – в данный момент мне не требуется лекция по этому вопросу. Скажите лучше, а что полиция? Тренчард поерзал в кресле. – На вашем месте я бы совершенно забыл о таких вещах, как закон и суд, – сухо произнес он. – Ведение дел, связанных с иностранцами, поручено целому ряду судов, по одному для каждого консульства. И даже Тезей с его путеводной нитью и тот не смог бы преодолеть их запутанные коридоры и хитросплетения их формулировок. – Говоря это, Тренчард беспомощно развел холеными руками. – Но на деле правим Египтом мы, англичане, однако делаем это деликатно. Нас здесь многие сотни, и мы все подотчетны генеральному консулу, лорду Кромеру, которого обычно называют просто «лорд». Надеюсь, вы знаете, что они о нем говорят? – Не имею ни малейшего понятия, – честно признался Питт. Тренчард удивленно поднял брови и улыбнулся. – Даже если правда на вашей стороне, на ней также должен быть лорд Кромер, – процитировал он. – Но в данной ситуации ему лучше про вас не знать. – Приложу к этому все усилия, – заверил его Питт. – Но я должен узнать как можно больше про эту женщину. Кем она была до переезда в Англию, на самом ли деле она так импульсивна и…. – Глупа, – закончил его мысль Тренчард. – Да, я отлично вас понимаю. Мы начнем с коптов. Я дам вам карту и отмечу на ней наиболее вероятные районы. Смею предположить, что она из зажиточной семьи, поскольку говорит по-английски и располагает средствами для путешествий. – Спасибо – поблагодарил Питт и встал. Тело его ломило от усталости. Он с трудом сдержал зевок. А еще было очень жарко, отчего его одежда прилипла к коже. Если честно, он даже не ожидал, что будет чувствовать себя таким измученным. – Где я могу сесть в трамвай до Сан-Стефано? – У вас есть пиастры? – Да, есть, благодарю. Тренчард тоже поднялся с кресла. – В таком случае, если вы свернете направо и пройдете ярдов сто, то увидите слева, на другой стороне улицы, остановку. Но в это время суток, тем более что вы не знаете города, лучше поехать на извозчике. Это обойдется вам в восемь-девять пиастров, зато не нужно будет самому тащить тяжелый чемодан. Удачи вам, Питт, – сказал он и протянул руку. – Если вам потребуется моя помощь, звоните. Если же я узнаю что-то для вас полезное, то пришлю вам в Сан-Стефано записку. Питт пожал ему руку, еще раз поблагодарил и, вняв совету, взял экипаж. Путь оказался не слишком долгим, однако жара на многолюдных улицах даже не думала спадать. Питт также в очередной раз был нещадно искусан москитами. К тому времени, когда он, наконец, переступил порог отеля, то в буквальном смысле валился с ног от усталости и чесался с головы до ног. Впрочем, отель и вправду оказался превосходным. Как и говорил Тренчард, Питт получил номер за двадцать пять пиастров в сутки. Ему также был предложен обильный ужин, но Питт взял лишь немного хлеба и фруктов и, поев, поднялся к себе в номер. Закрыв за собой дверь, он первым делом снял обувь, подошел к окну и посмотрел на черное небо, сверкавшее россыпью звезд. В лицо ему тотчас ударил запах зноя и соленый ветер, долетавший сюда с моря. Сделав глубокий вдох, он мучительно медленно выдохнул. Город был прекрасен, он притягивал к себе и волновал, но, увы, был так далеко от дома. До слуха Питта долетал рокот прибоя, время от времени – чей-то смех, а также беспрестанный фоновый шум, похожий на треск сверчков в летней траве. Это тотчас напомнило ему детство, лето в деревне, но, увы, он слишком устал, чтобы его ухо получило от этого наслаждение. А еще он страстно желал, чтобы в эти мгновения рядом с ним была Шарлотта, чтобы он мог сказать ей «Взгляни!», или предложить ей прислушаться к далеким голосам, говорящим на совершенно непонятном ему языке, или поделиться с ней новыми, терпкими ароматами ночи. Постояв у окна, он вернулся в комнату, снял одежду, смыл с себя пыль и, раздвинув москитную сетку, нырнул в кровать. Вновь поправив за собой москитную сетку, он через пару мгновений провалился в сон. Впрочем, спустя какое-то время он проснулся снова и несколько мгновений лежал в темноте, пытаясь понять, где находится. Кровать – в отличие от корабельной койки – была неподвижна. Он поймал себя на том, что ему не хватает качки. Но уже в следующий миг, поняв, что находится в отеле, повернулся на другой бок и вновь до самого утра провалился в блаженное забытье. *** Первые два дня он посвятил изучению города. Начал он с того, что купил для этого соответствующую одежду, в которой его тело не страдало бы от зноя. Он также не преминул воспользоваться прекрасным общественным транспортом. Местные трамвайчики были чистыми и аккуратными, а поезда – построенные в Англии и даже, несмотря, на жару, до боли знакомые – блестели боками на слепящем солнце, отчего ему то и дело приходилось щуриться. Но иногда он предпочитал пройтись пешком – прислушивался к голосам, вглядывался в лица, отмечая про себя удивительную пеструю смесь языков и рас. Помимо арабов, в городе жили греки, армяне, евреи, левантинцы, также редкие французы и многочисленные англичане. Он видел и солдат в тропической форме, и местных экспатриантов, для которых Египет стал вторым домом: они давно привыкли к жаре, шуму, необходимости торговаться на рынке и слепящей яркости всего и вся. Встречались ему и бледнолицые туристы с горящими глазами, алчущие увидеть все местные чудеса. До него доносились обрывки их разговоров о том, как они затем поедут в Каир, а оттуда пароходом поднимутся вверх по Нилу до Карнака и даже дальше. Некий пожилой викарий, чьи седые усы резко выделялись на фоне загорелой кожи, взахлеб рассказывал о своей недавней поездке: о том, как он за завтраком глядел на воды Нила, которые казались ему самой вечностью. При этом перед ним на столе была раскрыта местная газета на английском языке, тост был намазан свежайшим английским мармеладом, а мимо, на фоне неба и пустыни, проплывали силуэты древних пирамид. – Это было просто великолепно! – произнес он голосом, какой можно услышать в каком-нибудь из самых престижных лондонских клубов. Это тотчас напомнило Питту о его собственной миссии, и он заставил себя начать расспросы о коптской семье по фамилии Захари. Тысячелетия правления фараонов, века греческого и римского владычества, любовники Клеопатры, приход арабов, турок и мамелюков, победы Наполеона, а потом Горацио Нельсона – все это может подождать. Что бы там ни думал калиф в Стамбуле, теперь здесь властвовали англичане, а через Суэцкий канал в Индию и дальше на восток плыли суда самых разных стран. Выращенный в Египте хлопок поставлялся на прядильные и ткацкие фабрики Манчестера, Бернли, Сэлфорда и Блэкберна. И именно с этих фабрик рулоны тканей вновь отправлялись в далекое плавание через Суэцкий канал и дальше. А еще на этих знойных улицах, с их кучами навоза и мухами, царили нищета, голод и болезни. Он видел нищих, сидевших в тени запекшихся от зноя стен, видел, как они передвигались на новое место вместе с тенью, прося во имя своего бога подаяние. Иногда их тела казались здоровыми, но часто даже с первого взгляда Питт замечал увечья и язвы. Другие были слепыми или намеренно искалеченными. Лица других были рябыми от оспы или изуродованы проказой. Ему стоило огромных трудов не отворачиваться от них. Несколько раз в него плевали, а один раз ему в спину бросили камень, который, к счастью, лишь задел его локоть. Когда же он обернулся, то никого не увидел. Впрочем, в Англии тоже была нищета, осклизлая и холодная, со зловонными сточными канавами, со своими болезнями, с надрывным туберкулезным кашлем, а время от времени со вспышками холеры и брюшного тифа. Питт затруднялся сказать, которая была страшней. Одолеваемый такими мыслями, он вернулся в главный пригород, где жили христиане-копты. Сидя в ресторане за чашкой очень крепкого и очень сладкого кофе, который он не мог пить, он начал задавать вопросы. При этом Питт пользовался предлогом (который был сущей правдой), что-де Аеша попала в Лондоне в беду, и он ищет ее семью либо кого-то из знакомых или родственников, которые могли бы ей помочь. Или, по крайней мере, поставить их в известность. Он потратил почти два дня, прежде чем узнал нечто большее, нежели слухи и предположения. Наконец он согласился встретиться с человеком, чья сестра когда-то дружила с Аешей. По такому случаю Питт заказал в ресторане гостиницы ужин. Он в ожидании сидел за столиком, когда в ресторан шагнул египтянин лет тридцати пяти и на миг замер в дверях. Одет он был в традиционное для страны длинное одеяние, однако ткань была дорогой, теплой, коричневатой расцветки. Он обвел взглядом зал и, вычислив среди других посетителей-европейцев Питта, направился к нему, лавируя между столиками, а подойдя, отвесил поклон и представился. – Добрый вечер, эфенди[7], – поздоровался он. – Мое имя Макариос Якуб. А вы, как я понимаю, мистер Питт? Питт встал из-за стола и склонил голову в легком поклоне. – Добрый вечер. Да, я Томас Питт. Большое спасибо, что пришли. – Он указал на второй стул, приглашая Якуба сесть. – Могу я предложить вам ужин? Кухня здесь отменная, хотя, наверное, вы сами это знаете. – Надеюсь, вы тоже отужинаете? – спросил Якуб, принимая его приглашение. За несколько дней, проведенных им в Египте, Питт уже научился изъясняться окольным путем. Прямота и спешка влекли за собой лишь презрение. – Это было бы весьма приятно, – ответил он. – В таком случае непременно, – кивнул Якуб. – За что я вам искренне благодарен. Питт произнес пару фраз о том, как ему понравился город, похвалил красоту достопримечательностей, которые он успел посмотреть, особенно отметив дамбу между старым маяком и городом. – Казалось, если закрыть глаза, а затем открыть их вновь, то я увижу Фарос таким, каким он был, когда считался одним из семи чудес света, – восторженно произнес он и тут же застеснялся своей искренности. Впрочем, похоже, Якуб прекрасно его понял. Его лицо смягчилось, поза сделалась менее напряженной. Влюбленный в свой город александриец, он был только рад слышать восторги по поводу его красоты. – Эта дамба называется Гептастадион, – пояснил он. – Построена Динократом. К востоку от нее в Средние века располагался старый порт. Но в городе немало и других достопримечательностей. Если вы интересуетесь историей, то тут есть гробница Александра Великого. Некоторые утверждают, что она расположена под мечетью Наби Даниэль, другие – что в соседнем некрополе. – Он виновато улыбнулся. – Извините, если я говорю слишком много. Но рад поделиться моим городом с тем, кто смотрит на него глазами друга. Вы непременно должны прогуляться вдоль канала Махмудия до Садов Антониадиса, где каждая горсть земли полна истории. Там жил поэт Каллинах, там он учил своих учеников, а в 640 году Помпилий не дал сирийскому царю захватить город. – Якуб пожал плечами. – Есть также римская гробница, – добавил он с улыбкой. Рядом с их столиком вырос официант. – Вы знакомы с местной кухней? – спросил Якуб. – Едва ли, – признался Питт, давая своему собеседнику возможность продемонстрировать знание и учтивость. – В таком случае я осмелюсь предложить мулюхиз, – ответил Якуб. – Это зеленый суп, наш местный деликатес. Вы наверняка его оцените. А затем – хамам махши, или фаршированный голубь. – Он вопросительно посмотрел на Питта. – Это было бы великолепно, спасибо, – согласился тот. Пока они ждали, когда им принесут ужин, Питт задал Якубу еще несколько вопросов о городе. Лишь когда суп – а он воистину оказался выше всяческих похвал – был наполовину съеден, Якуб, наконец, затронул тему, ради которой они, собственно, и встретились. – Вы сказали, что мисс Захари оказалась в затруднительном положении, – произнес он, откладывая ложку и пристально глядя Питту в глаза. Впрочем, его голос звучал легко и естественно, как будто они все еще обсуждали город. Его тревогу выдавал только его взгляд. Питт уже знал, что в городе отличная телефонная связь, порой куда более надежная, нежели в Лондоне, так что вполне возможно, что Якуб уже знал про ее арест и выдвинутое против нее обвинение. Так что лучше проявить осмотрительность, чтобы не попасться на неточности, не говоря уже об откровенной лжи. – Боюсь, что дело серьезное, – признал он. – Не знаю, имела ли она возможность поставить в известность семью. С другой стороны, вдруг она сама не хотела их тревожить. Однако, будь она моей сестрой или дочерью, я бы предпочел узнать все до единой подробности, чтобы знать, как поступить дальше, чтобы ей помочь. Даже если Якубу и было что-то известно, он не показал вида.