Ирина смотрела во все глаза. Ей казалось, что все происходит не с ней. Как будто она случайно оказалась внутри боевика, как в компьютерной игре-симуляторе, и теперь движется вместе с героями, вот только правил этой игры не знает. – Испугалась? – К ней подошел Веретьев, нежно погладил по щеке. Ирина немного отпрянула, покосилась на возящуюся с пациентом Таню. Та, занятая своими делами, похоже, сейчас за ними не следила. – Если честно, то нет. Мне вдруг показалось, что сейчас все плохое, с чем мне довелось встретиться, исчезнет само собой, и от этого наступило такое облегчение, что сейчас мне даже немного жалко, что ничего не закончилось, и мой бой с жизнью продолжается, и снова надо волноваться, что он неравный. – «Ему говорят, что окончен бой. И пора вести учет несбывшимся снам. Ему говорят, что пора домой. Дома, по слухам, уже весна», – процитировал Александр. Кажется, это были строчки из песни Максима Леонидова и называлась она «Конь». – Можешь переставать воевать. Теперь за тебя буду воевать я. – А на мою долю тогда что останется? – улыбнулась Ирина. – Ждать дома, как и положено жене воина. – Саша, – она немного понизила голос, чтобы даже случайно не услышали остальные, – а ты мне что, предложение делаешь? В его глазах отразилось смятение, и Ирине вдруг стало грустно оттого, что он так испугался. – Ты прости, я понимаю, что время и место не очень подходящие, поэтому официальное предложение я тебе позже сделаю. Как и положено, с кольцом, букетом и вставанием на одно колено, а пока просто ответственно заявляю, что принимаю на себя ответственность за тебя и за Ваню. На всю оставшуюся жизнь. Ты уж прости, что тебя из-за меня только что чудом не убили, но, честное слово, это больше никогда не повторится. – А как же Таня? – У меня никогда ничего с ней не было. – Я понимаю. Ты извини, но это видно невооруженным глазом. Она за тобой бегает, а ты ее не поощряешь, но боишься обидеть ненароком. Саша, это нечестно, это все равно что собаке хвост по частям рубить, лучше уж резко, но за один раз. Понимаешь? – Ир, честное слово, с этим я разберусь тоже. Я ж не знал, что она может так далеко зайти. Меня до этого было не к кому ревновать, поэтому я даже не думал, что у нее так может резьбу сорвать. – Ребята сказали, минут через сорок до нас доедут. – К ним подошел Женя Макаров, деликатно покашлял, чтобы обратить на себя внимание. – Отлично, значит, у нас есть немного времени. – На что? – Макаров смотрел с искренним непониманием. – Чтобы поговорить с этими гавриками. У меня имеется к ним пара вопросов. Веретьев улыбнулся Ирине, словно извиняясь, снова отошел в центр поляны, где уже закончила колдовать над раненым Татьяна. – Слушайте сюда, – сказал он. – Я не мент, поэтому вопросы буду задавать только те, которые интересуют меня лично. Заставить вас отвечать я не могу, и на ваш новый срок, который вам впаяют за побег, это никак не повлияет. Не сотрудничество это со следствием. Максимум, что могу обещать, – передачу в колонию. Регулярную. Раз в пару месяцев. – Девушку вашу накажут за то, что она в меня стреляла. Это не самооборона была, – криво усмехнулся уголовник постарше. – Я ж не на нее бежал, а она пальбу подняла. Про это поговорить не хочешь? – Ну, за ее действия она и ответит, ты за нее не волнуйся, – криво усмехнулся Веретьев. – А у меня денег на адвоката хватит. За это тоже не переживай. Ну что, поговорим? Тебе с этого никакого урону, обещаю. – Спрашивай. Почему бы и не поболтать на воле. Скоро опять все закончится. – У нас пропал товарищ. Три дня назад ушел в деревню и не вернулся. По времени это совпало с вашим побегом. Вы его видели? – И Веретьев коротко описал Павла Головина. Шевелев и Беспалов переглянулись. – Нет, – наконец сказал старший, поморщился от боли в раненой ноге. – Не видели. Мы тут ни при чем. – Когда вы оказались в деревне, в которой дом облюбовали? – Да в день побега. Вечерело уж. Вертолет мои друзья угнали. Ты уж извини, парень, да только имен их я тебе не открою. Мне под статью хороших людей ни к чему подводить. Мой грех, и только. – Пистолет тебе тоже хорошие люди подогнали? – улыбнулся Веретьев. Ирина слушала с интересом, потому что боевик на глазах превращался в захватывающий детектив. – Ну да, как в лесах без оружия. В общем, вертолет мы посадили там, где это возможно было, на открытом пространстве. Там у друганов моих машина ждала, но сразу в нее садиться было равносильно тому же, что и сдаться. Ясно же, что дороги сразу перекрыли. В общем, они нам одежду отдали, оружие, денег, чтобы продержаться первое время. Тут в окрестности деревень полупустых много, дома полуразрушенные везде есть. Укрыться можно. Тем более здесь, в близости к болотам. Глухие тут места. Недели две продержаться надо было, а там бы оцепление сняли. – То есть вы в эту деревню пришли поздно вечером? – Да, дом на краю с проваленной крышей нашли, там обустроились. Запас еды у нас какой-никакой был. Ночью гроза началась, мы и решили в нее выйти, осмотреться, что тут к чему. В такой ливень точно шансов никого встретить не было. – К ее дому подходили? – Александр кивнул на затаившую дыхание Ирину. – Да, на всю деревню всего два жилых дома. Один за глухим забором, весь новенький, крыша блестящая, мужская рука видна, хозяйская. Там нам ловить нечего было. А второй дом попроще, на веревке в огороде белье мокло, так только детское и женское, вот я и попросил Игорька в окно заглянуть. Он бабу с ребенком в комнате увидел. Мы зарубку сделали на всякий случай. Ну, что сюда заглянуть можно, если оголодаем. Ирина вздрогнула всем телом, Шевелев при виде ее явного испуга осклабился. – Да мы ж не звери, мы бы дите не тронули и без мамаши не оставили. Мы ж не эта ваша безумная, что по людям палит. – Он снова покосился в сторону угрюмо стоящей Тани. – Дальше что было? – Ну что, переночевали мы в том доме. Когда дождь кончился, на задах костер разожгли, чтобы шмотье просушить. – Собака соседская лаяла, когда вы к дому подходили? – спросила вдруг Ирина. Веретьев внимательно посмотрел на нее и кивнул. – Да не ходили мы туда, – в разговор вмешался Беспалов. – Леха же сказал, мы туда и близко не совались, зачем нам собакам на нюх попадать? Да и на такой домине камеры могут стоять, а нам фотографироваться не в кайф. Тот дом издали осмотрели, во второй в окна заглянули и ушли. – Откуда вы знаете, что в том доме есть собаки, если вы не подходили близко и на вас они не лаяли? – На кого-то другого лаяли, что тут непонятного? Сначала дождь зарядил, мы в доме сидели. Чаю сварили на костре, пожрали. Собаки лаяли, мы напряглись, думали, по нашу душу. Но потом стихло все. Мы выждали немного и пошли оглядеться. – Так. С этой ночью все понятно. Дальше что было? – Ну, мы днем с чердака смотрели, что в деревне происходит. Баба эта с дитенком туда-сюда ходила. К соседям там. Тот к ней в огород заходил. Разговаривали они о чем-то. У нас жратва кончилась, поэтому я до речки сгонял, искупался. Местного там встретил, дал ему денег, попросил, чтобы он нам утром по тихой воде еду приносил. И не болтал особо. Тот был такая синь подзаборная, что можно было не бояться, что он нас сдаст. – Если он на речку ходил, то ты на чердаке оставался? – спросил Александр у Шевелева. – Ну да, чтобы успеть тикануть на болота, если что. Но все тихо было. Я ж говорю. – И наш товарищ в деревне даже не появлялся? – Не было никого. Весь день никого не было. – Вы сбежали из колонии, потому что знали, что где-то здесь спрятаны алмазы? – Вопрос прозвучал так неожиданно, что на поляне сразу стало тихо. Ирина уставилась на Веретьева, отмечая, что лица всех остальных отражают такое же изумление. Уголовники исключением не были. – Чего? – спросил Шевелев. – Какие еще алмазы? Ты от стресса крышей поехал, что ли? – Вениамин Глебов, которого вы зарезали, перед смертью говорил что-то про алмазы. Ты сидел в тюрьме почти двадцать лет, но сбежал только сейчас, хотя всего через пятилетку мог и так выйти на свободу. И ты, – он повернулся к Беспалову, – тоже. Вас сподвигла на побег очень серьезная причина. И из этих мест вы не поспешили убраться, а остались на болотах, хотя это крайне недальновидно. – Да я сбежал, потому что у меня дочка единственная замуж выходит. Понимаешь ты, нет? – заорал Шевелев. – Ты вообще знаешь, что это такое, когда ты живешь себе, живешь. Ну, выпиваешь себе потихоньку, ну, грешишь себе помаленьку, а потом узнаешь, что жена твоя тебе изменяет с соседом, да еще и уехать с ним собралась и дочку забрать. Убил я ее? Так за дело. Она шлюха была. Я на работу уходил, а она к любовнику в койку прыгала, ребенка покормить забывала, да еще и била, чтобы та не плакала. Я бы ее, суку, и второй раз убил, если бы дотянулся. – То есть ты из любви к дочке ее без отца и без матери оставил? – уточнил Веретьев, впрочем, без всякой издевки в голосе. – Да лучше без матери, чем с такой шалавой. Она у бабки росла. Училась хорошо. Письма мне пару лет назад писать начала. И вот выяснилось, что замуж выходит. В Америку, понимаешь? Уехала бы навсегда, и никогда бы я ее не увидел. Вот и решил, что мне сбежать надо, попрощаться перед отъездом, а уж потом снова в колонии свой век доживать. Если без дочери рядом, то мне все равно сколько. Пять лет или десять. В Америку мне все равно навсегда дорога заказана. А почему я отсюда не ушел, я уже объяснил, чтобы не поймали раньше времени. – И Веню вы убили, чтобы он вас раньше времени не выдал? – Да не трогали мы никакого Веню. Мы с чердака увидели, как он с тобой разговаривает, ну, и убрались подобру-поздорову, от греха подальше. На хрена нам было его убивать? Мы дом оставили, и ищи нас свищи. – Так. – Веретьев растер ладонями лицо. – Что-то я запутался. Друга нашего вы не видели, к дому за металлическим забором не подходили, Глебова не убивали. Так? – Так. – Но друг наш пропал, собаки за забором лаяли, и Веню мы с Ириной нашли с перерезанным горлом, лопочущим что-то про алмазы. – Мужик… – Шевелев вдруг разом устал. Или это потеря крови давала о себе знать. – Я тебе говорю так, как дело было. Я сбежал, потому что мне дочку повидать надо. Игорек за мной сдуру увязался. Решил Рэмбо изобразить и по веревочной лестнице в вертолет вскарабкаться. Никто из нас ни про какие алмазы знать ничего не знал и слыхом не слыхивал. Лично я, даже если бы мне и предложили тут на розыски остаться, отказался бы, потому что цель у меня другая. И горло я никому не резал, окромя жены своей, проститутки. А что еще два жмура на мне, так это я деньги искал, чтобы сбежать с ребенком. И все это дела давно минувших дней. Синяк этот мне на хрен не сдался. Веретьев повернулся к Беспалову, тот покачал головой. – И мне тоже. Ни про какие алмазы я не знаю. Мужика того деревенского не трогал. Леха все верно рассказал. Так все и было. А к вам в лагерь мы вышли, потому что жрать захотели. В деревню нам был путь заказан. Ясно же было, что синяк расколется. А у вас ночью, когда все спят, поживиться можно было. Если по-тихому. – А по-тихому не вышло, – задумчиво сказал Веретьев. – Ладно, будем считать, что я вам поверил. Вот только яснее от этого ничего не стало. Вдалеке слышался рокот мотора. Ехали вызванные Женькой Макаровым полицейские. Ирина думала только о том, что совсем скоро эта бесконечная ночь, сменившая страшный день, наконец-то закончится. – Еще один вопрос, – сказал вдруг Александр. – Пока вы прятались на болоте, вы не видели утопленников? Уголовники снова уставились на него как на ненормального. – Слушай, мужик, а у тебя точно галлюцинаций нет? То алмазы тебе чудятся в деревенской глубинке, где главное богатство – это торф да опята в лесу. То утопленники. Не видели мы никого, сказали же.