– А почему нет? – А потому, что прошлый раз тебя должен был хоть чему-то научить. – Не переживай, – чересчур спокойно сказал Григорий Александрович. – Герман остался у моей матери. – Вот именно! – возразила я. – Тогда вроде бы тоже оставался, но мальчик он взрослый, до дома добраться сам может, а снова попадать в неловкую ситуацию я не хочу. – Не попадешь. Григорий Александрович сегодня немногословен. И кажется, настроение у него на нуле. Может, наш поход на кофе стоит отложить до лучших времен? – Все-таки это не лучший вариант, – покачала я головой. – Лола, ты преувеличиваешь масштаб проблемы, если проблема вообще имеет место. Я, все еще сомневаясь, что поступаю правильно, вышла из машины и вместе с Григорием Александровичем направилась к подъезду. И, конечно, именно сегодня и надо было меня добить всем соседям, которые то и дело встречались на пути: возле подъезда, в подъезде. Они здоровались с Григорием Александровичем и сразу же переводили взгляд на меня. Смотрели сразу удивленно, потом оценивающе, и от этого становилось неуютно. Еще и в квартире мы оказались не одни. Он издевается, что ли, надо мной? Я и так вся на нервах, а тут еще в коридор, едва за нами закрылась дверь, вышла женщина и, игнорируя мое присутствие, сказала: – Ой, Григорий Александрович, я еще не все сделала. – Вы можете быть свободны, Елизавета Сергеевна. – Но… – попыталась она возразить. – Все завтра. – Хорошо. Собиралась неведомая мне Елизавета Сергеевна быстро. Пока я снимала куртку и разувалась, она надела кроссовки, схватила с вешалки верхнюю одежду и скрылась за дверью. И только мы остались одни, как Григорий Александрович притянул меня за локоть к себе и поцеловал… ГЛАВА 21 Это было неожиданно. Я на секунду растерялась, кажется, даже ойкнула, перед тем как почувствовала его губы на своих. Целовал меня Григорий Александрович так, что выбивало воздух из легких, а губы начали болеть через пару секунд. У меня едва ли не подкосились ноги от напористой волны, исходившей от мужчины, который с каждой секундой все сильнее сжимал меня в объятиях. Хотелось расслабиться и отдаться чувствам, но голос разума еще уснул. Он настойчиво стучал по моей несчастной черепушке изнутри и кричал: «Не то место, не то время…» Хорошо, хоть не додумался вякнуть: «Не тот мужчина». Я должна остановиться, потому что Григорий Александрович, кажется, не собирается. Уперев руки ему в плечи, дала понять, что хватит. – В чем дело? – услышала я вопрос, пока старалась отдышаться. Вот это вестибулярный аппарат у человека. Тут не то чтобы разговаривать тяжело, даже дыхание выровнять не могу. – Все… нормально… – Не похоже, – заключил Григорий Александрович, задумчиво потерев подбородок. – Мы у тебя дома. В любую минуту может открыться дверь – и сюда войдет Герман. Даже если мы просто будем пить кофе, мое присутствие придется как-то объяснять, а если окажемся застуканными в более… пикантный, – нашла подходящее слово, – момент, то уже не выкрутимся точно. – А дело именно в этом? – недоверчиво спросил Григорий Александрович. – Или, может, причина в другом? Я сразу не поняла. Наверное, с очень глупым видом часто заморгала, приоткрыв рот. А потом дошло. Как говорит моя мама: «Как до утки на седьмые сутки». Стало до жути обидно, и я, чувствуя, что голос начинает срываться, сказала: – Наверное, мне лучше уйти. – Лола, не надо… Извини. Григорий Александрович понял, что перегнул. Но следом за обидой пришло другое чувство. И оно было приятным. Я даже улыбнулась, поняв, что он ревнует. Глупо, но… – Так что там насчет кофе? – спросила я. – Идем. Мы устроились на кухне. Пока Григорий Александрович колдовал над чашками, я молча наблюдала за ним. И когда успела влюбиться? Пора бы уже признаться самой себе и осознать сей факт. Только страшно бросаться в омут с головой. Мне уже не восемнадцать, я учитель его сына, у нас есть прошлое. Да, в юности все кажется проще, даже влюбленность. Но с возрастом она становится совсем другой. Спокойнее, рассудительнее, что ли. А может, она просто всегда разная? В общем, я еще не решила, то ли все сложно, то ли я сама усложняю. Но так страшно… Страшно сделать неправильный шаг, сказать неправильное слово. И я не понимала, почему именно. Только сейчас озарило: потому что не хочу, чтобы этот мужчина с добрыми серыми глазами исчез из моей жизни. И очень хотелось, чтобы он думал так же. Передо мной на столе появилась чашка кофе, и я тут же обхватила ее руками, стараясь отогнать свои непонятные мысли. Григорий Александрович устроился рядом и спросил: – О чем задумалась? – Обо всем и ни о чем… – Лола, что мы станем делать? Этого вопроса я и боялась, потому что не знала на него ответ. Вроде бы и никакого острого конфликта нет, но при этом между нами все равно стоят преграды. – Не знаю, – покачала я головой, сделав глоток. – А хочешь? – Хочу… – Это главное, – уверенно сказал Григорий Александрович и отодвинул наши чашки на другой конец стола, причем моя была почти вырвана из рук. Я не успела спросить, что он имел в виду. Да и посыл его был понятен, когда я вдруг оказалась на мужских коленях. Григорий Александрович сегодня далек от героев классических романов. Действует с напором и очень уверенно, не давая путей к отступлению. Снова был поцелуй. Долгий, нежный, но при этом опять напористый. И я уже не сопротивлялась, когда одежда полетела на пол. Не предел моих мечтаний, конечно, кухонный стол. А потом и вовсе станет неудобно, в первую очередь морально, но сейчас все равно. Я отдавалась во власть чувств, во власть этого мужчины… И мне это безумно нравилось. Даже если бы сейчас потолок рухнул нам на головы, мы бы не смогли оторваться друг от друга. Да даже если бы небеса или земля разверзлись под ногами… Плевать. Что-то будет потом. Не знаю что, не хочу пока об этом думать, но сейчас мне хорошо. Слишком пафосно сказать, что я в раю, но близка. Я до боли впивалась ногтями в обнаженные плечи, пятками – в ноги, губами – в его губы. Стол под нами почти трещал, но я получала какое-то странное удовольствие, что все происходит именно так. Именно живо, по-человечески, а не как в романах. Да к черту все романы и всех героев! Мы – не они. И даже потом, как я думала, неловкости не было. Может, она придет позже, но сейчас мне понравилось, когда Григорий Александрович поцеловал меня в висок, после того как я только хотела отдаться самобичеванию, как он провел рукой по волосам, с каким-то трепетом. Я не совру, если скажу: это лучшее, что было со мной. Это не просто секс – это что-то большее. Но я не придумала ничего лучше, чем сказать: – Нам надо одеться. Все-таки… Как хорошо бы мне ни было, стоит помнить, что в любую минуту мы можем оказаться в квартире не одни. – Альтруистка, – услышала я в самое ухо. Да, может, и так. И он такой же. Он не эгоист, он думает о своем ребенке, как и я. Но при этом я влюбилась. ГЛАВА 22 Как гласила, если верить легендам, надпись на кольце царя Соломона: «Все пройдет». Вроде еще и с внутренней стороны было написано: «Пройдет и это».