– Мне пора, – поднялся Григорий Александрович с дивана. – Ты?.. – я хотела спросить, но замолчала на полуслове. – Я позвоню завтра, а сегодня поговорю с Германом. Я схватила Григория Александровича за руку и почти с мольбой произнесла: – Пожалуйста, не сейчас. – Лола, сейчас, через неделю, через месяц… Это не имеет значения, – покачал он головой, а потом взял мое лицо в ладони и улыбнулся: – Или дело просто в твоей неуверенности? Я на секунду зажмурилась, понимая, что Григорий Александрович имеет в виду. Он думает, что я не уверена в своих чувствах к нему. Уверена! Еще как! Открыв глаза, я спросила: – А ты уверен? – Более чем. – Я не хочу потерять то, что есть сейчас, поэтому мне и страшно. Григорий Александрович понимающе кивнул и поцеловал меня в самый уголок губ. Я снова закрыла глаза, желая продлить этот момент. Вот так хорошо, спокойно, а за пределами моей комнаты другой мир. А здесь и сейчас кажется, что любовная лодка не разобьется о быт, что это может быть тот самый момент, которым заканчиваются все любовные романы. Дальше будет только долго и счастливо. Но еще многое впереди. И я не знаю, как все сложится. Поэтому сейчас и прошептала: – Останься. Еще ненадолго. В серых глазах напротив промелькнуло сомнение, когда я снова посмотрела на Григория Александровича. Он думал, продолжая согревать мое лицо ладонями, а потом осмотрелся и сказал: – У тебя же слышимость хорошая. – Краснеть перед соседями все равно придется мне, – ответила я. Мы переместились обратно на диван и старались издавать меньше громких звуков в дальнейшем. Благо, диван у меня новый, почти не скрипит. Одежда падала на пол медленно, я готова была стонать от каждого прикосновения к своей коже, похожей на оголенный нерв, но мои порывы сдерживали непрерывные поцелуи. В первый раз было хорошо, красиво, приятно, но сейчас… Это было великолепно. Просто наслаждаться мужским телом, сводящим с ума, не чувствовать никакого стеснения, отдавать себя и получать взамен то же самое. Если до этого я хотела остановить легкий поцелуй и раствориться в нем, то сейчас мои желания изменились. Я хотела, чтобы эти прикосновения не прекращались, чтобы ночь длилась вечно, а утро со своими проблемами никогда не наступало. Это глубже страсти – это чувственность. И я отдавалась ей. Но все равно это ничего не решает. Я понимала, что Григорий Александрович все равно намерен поговорить с Германом. Он задержался у меня на час, может задержаться на сутки, но домой все равно надо вернуться. И все настолько смешалось во мне, что я почувствовала, как одна предательская соленая дорожка прокатилась по виску из уголка глаза. Но наверняка это от счастья. – Лола, ты чего? Хоть уже и было темно, я даже не всхлипывала, Григорий Александрович прикоснулся к моей щеке и спросил: – Все хорошо? – Слишком хорошо. – Лола, я могу остаться до утра… Даже хочу, но и в то же время я твердо намерен поговорить с сыном и рассказать о нас. Хватит тянуть. Да, все очень просто, но в то же время нет желания в понедельник появляться на работе. Кто знает, как отреагирует подросток на известие, что его отец встречается с его классным руководителем? – Гриша, я влюбилась. Окончательно и бесповоротно. – Я тоже. – Надеюсь, твой сын поймет. – Лола, все будет так, как мы захотим. Может, на это понадобится время. Может, Герман и будет немного в шоке, но я постараюсь быть деликатным. Выпустив меня из объятий, Григорий Александрович поднялся и, найдя вещи, начал одеваться. Надо его проводить. Я тоже подорвалась с дивана, но не стала ничего искать, а просто набросила халат. Включила свет и, обняв себя за плечи, повернулась к Григорию Александровичу. Свет как будто разрушил все, что было за минуту до: прикосновения, объятия, признания. Взгляд серых глаз стал холодным. Я даже поежилась. – Лола, не выдумывай только ничего. Я позвоню, когда поговорю с ним. – Я буду ждать, – собственный голос даже не узнавался. И Гриша ушел. В коридоре мы никого не встретили, так что вопросительных взглядов избежали. Быстрый поцелуй на прощание – и он ушел. Я вернулась в комнату и снова легла на диван, обняв подушку. Фетишизм чистой воды, но я пыталась уловить на ней мужской запах. Я не могу повлиять на некоторые события, но пусть тогда будет как будет. Но пусть все же будет хорошо. Только я все равно сомневаюсь, что Элка даже со всем своим энтузиазмом выдаст меня замуж до тридцати. ГЛАВА 33 Григорий Я любил ночи, но не городские. Хотя сейчас еще вполне оживленно: и машин хватает, и людей хватает. Я остановился под козырьком подъезда и закурил. Герой-любовник, мать… непонятно чью. С Германом действительно надо поговорить, но проблема в том, что я понятия не имел, как сделать. Только тянуть больше не хотел. Он вырос, я постарел. Не думал, что мне придется с ним говорить о подобном. У меня были женщины, конечно, но ни одну я не хотел познакомить с сыном. А сейчас хочу… Н-да, странно, учитывая, что они уже знакомы. Лола права – это будет сложнее. Я закурил и улыбнулся. И что в ней такого? Взрослая женщина с некоторой долей детской наивности. И романтичность, не переходящая в розовые очки. Рядом с ней самого тянет писать стихи. Только, увы, я не поэт. Она прелестна в своей наивности и своей правильности, но в то же время чувствуется в Лоле какой-то внутренний стержень. И что сказать Герману? Вот в чем вопрос… Слушай, парень, я запал на твою училку! Почти подростковый сленг, но не пойдет. Я все-таки его отец. Заведя двигатель, я тронулся с места, все еще думая, как поговорю с сыном. И Лолу же подставлять не хочу, но и для пряток я не в том возрасте. Хочу быть с ней каждый день. Вот просто банально просыпаться рядом, встречать ее после работы, даже мыть посуду после ужина. Какие-то пацанские фантазии. Может, я и дурак, но именно так хочу. Не думал, что когда-нибудь все повторится. Снова влюбиться – сложно. Вот так, как влюбляется молодежь. Я остановился возле своего подъезда и посмотрел на окна. Свет горел в комнате Германа. Все-таки завтра выходной. Еще раз покурив перед подъездом, как будто оттягивая момент, я отбросил окурок, когда он уже обжег мне пальцы и легкие. Поднявшись на этаж, сразу громко произнес: – Герман? Ответа не последовало. Раздевшись, я вошел в его комнату после стука (личное пространство все-таки надо уважать). Сын сидел в наушниках, но обернулся, когда я вошел. Наверное, увидел мое отражение в мониторе. Нажав на клавиатуру, он обернулся. – Привет, пап. – Нам надо поговорить. Педагог во мне точно был умерший или в этот момент чинно дремавший на пуховой перине, но по выражению лица Германа я понял, что с этой фразы разговоры начинать не стоило. Или, возможно, моя интонация, а она была напряженной, послужила причиной. – Пап? В голове одни матерные слова. – Чай? – спросил я. – Не хочу.