— А с едой как? — спросил Макс. — В восьмом доме плитка электрическая. Продукты в посёлке можно купить. За полем. Там и станция железнодорожная. Ах, да, и, если жить хотите, кукурузу не вздумайте воровать. Это фермерские поля, частная собственность, мужики там без башни — голову на раз оторвут. Ну что, кровать нужна? Трифонов ответил, что нужна, и они втроём с Артёмом поехали в Юпитер, а мы остались осматриваться. Восьмой домик ничем не отличался от десятого, за исключением того, что вместо чайника на столе стояла электрическая плитка с одним блином — вещь абсолютно в стиле бабушкиного «раритета». Макс вошёл в комнату, оглядел кровати и, пожав плечами, словно оправдываясь, сказал: — Я его не заставлял. — А из-за чего он вдруг поехал? — спросил я. — Из-за вредности. Характер такой. Всем назло делать. Даже самому себе, — неопределённо ответил Макс. — Но здесь он долго не выдержит. — Условия дрянь, — согласился я. — Условия бывали и похуже. Просто не выдержит и всё. Терпения не хватит. — Это из-за той подруги его? — высказал я своё предположение, пытаясь вспомнить, как её зовут. Макс кивнул и вышел. Между домиками находился засыпанный хвоей деревянный стол с прикреплёнными к нему лавками, он был покрыт тёмно-коричневой морилкой, поэтому цвет почти не выцвел. Чуть поодаль стоял кособокий ржавый мангал на высоких ножках, а за ним то ли турник, то ли оставшийся каркас от качелей. Мы по очереди заглянули в остальные «вигвамы». Чётные шли по левой стороне дороги, нечётные — по правой. В одном совсем не было стёкол, в другом ступени полностью сгнили, тёмные пятна на полу третьего свидетельствовали о протекающей крыше. У четвёртого попросту не было входной двери. На другой стороне среди зарослей обнаружили тот самый туалет, о котором говорил Борис. Приземистое квадратное строение, отделанное белой, неплохо сохранившейся плиткой, с буквами М и Ж по краям. Дятел первый забежал внутрь и тут же выскочил, как ошпаренный: — Ужас! Артём с Тифоном вернулись оживлённые. Из их разговоров я понял, что пока они искали кровать, успели цепануть в Юпитере каких-то девчонок. Точнее, девчонки сами их цепанули: подошли, спросили, откуда и как зовут. И теперь парни спорили, кто они такие. Трифонов считал, что вожатые, Артём уверял, что «дети». Однако и то, и другое было не особо важно, главное, что тут, в принципе, были девчонки. Вопросов, к кому подселять третьего, не возникло. Деревянный каркас с огромным трудом впихнули в проход между двумя другими кроватями в нашем десятом домике, и, когда Трифонов с угрожающим треском его туда заталкивал, казалось, стены вот-вот сложатся. Но всё обошлось. Получилась одна огромная трёхспальная кровать на всю комнату: вошёл и упал. — Фигасе аэродром, — восхитился Артём. — Представляю, как вам весело будет. — Могу с тобой поменяться, — Тифон был явно не в восторге от перестановки. — Не, не, — Артём протестующе замахал руками. — Я Вите только с Котиком изменяю. — Почему он Котик? — задал Дятел давно интересующий меня вопрос. — Потому что с виду белый и пушистый, а на деле — коварный зверь, — всё ещё смеясь уклончиво ответил Артём, похлопал Дятла по спине и ушёл. Потом мы поели. Кое-как, наспех, просто бутерброды. Нарезав толстенными кусками колбасу и хлеб, Трифонов выложил их на пакет посреди стола. Макс притащил из машины упаковку баночного пива. Дятел сунулся мыть руки, но воды, кроме питьевой в бутылках, не оказалось. Стали решать, как быть. Вёдрами носить в бочку — сдохнешь. От дома, где жил Борис, чуть меньше километра. Возить вёдра на машине — не вариант. Дорога такая, что обязательно расплещутся. Тогда Артём предложил накупить больших десятилитровых бутылей и спокойно загрузить их в багажник. Это был отличный план и Трифонов принялся восторгаться, как нам повезло, что Артём с нами поехал. Я заметил, что с момента нашего отъезда он разговаривал и советовался в основном только с ним, отчего у меня возникло странное чувство, что я там вообще не при делах и напросился, наподобие Дятела. — Мы пойдём до церкви, — неожиданно для себя объявил я. — Позвонить нужно. Парни замолчали и с недоверием уставились на меня. — Пешком? — спросил Артём. — Конечно, — я решительно встал. — Могу отвезти. — Не нужно. Прогуляемся. Окрестности посмотрим. Трифонов кивнул, будто я спрашивал разрешения. Дятел, спешно запихнув в рот крошащийся кусок хлеба, вскочил за мной, попытался что-то сказать, но с набитым ртом не смог, поэтому просто припустил следом. — Почему ты отказался? — наконец пробубнил он, когда дошли до конца улицы с домиками. — На машине — пять минут. — Не хочу одалживаться. Подумаешь, машина. У меня в двадцать тоже, может, машина будет. — Это вряд ли, — Дятел противно хмыкнул. — У папы нет возможности. Но я бы очень хотел машину. Вот такую, как Пандора. Ты знаешь, что у неё от Форда только кузов? Она почти вся собрана вручную. Очень дорогая. — А мне не нужен папа. Я сам себе куплю. Получше этой древности. Что-нибудь приличное, а не постаповское корыто, — заявил я специально, чтобы позлить его. — У тебя денег нет, — хихикнул он, словно я с ним шучу. — Будут. — Банк ограбишь? — Тебя продам. В рабство. — Ну что ты, я же дохлый, — он развеселился ещё больше. — Куда ты меня продашь? — Ясное дело не на рисовую плантацию. В секс-рабство, дебил. — Ой, — он сделал круглые глаза. — Это опасно. — Вот-вот. Так что не доводи меня и прекрати вести себя, как умственно отсталый. Из-за тебя они и обо мне также думать будут. Белая, аккуратная, как с картинки церквушка с одним куполом и узкой колокольней рядом стояла прямо на дороге, а со всех сторон простирались поля с пожелтевшей на солнце травой. На ступенях церкви полусидя развалился пожилой мужчина, о его единственную ногу тёрлась кошка, а вместо второй торчала обёрнутая штаниной культя. Рядом лежал костыль. — Эй, пацаны, — мужчина помахал рукой. — Дайте водички. Мы подошли. — Воды нет, — сказал я и по тому, как он заинтересованно нас оглядел, понял, что вода была лишь поводом подозвать нас. — Вы кто такие? — Просто, — я пожал плечами. — Люди. — Вижу, что люди. Откуда взялись? — Из Москвы. Лагерь строить. — Юпитер? Я кивнул. — Да…. Строй не строй, а как раньше уже не будет, — он кисло прищурился и лицо его всё исполосовали морщины. — Я вот шестьдесят девять лет на свете живу, а лучше ни разу не стало. С каждым годом только хуже и хуже. Да что там годом. С каждым днём всё хуже… Жары такой отродясь не было. — Бабушка говорит, что в десятом году было жарче, — сказал Дятел. — Это когда торфяники горели. — В десятом тоже плохо было, но будет ещё хуже, — заверил одноногий. — Кругом только дурные мысли и негатив. Что человек природе посылает, то она ему и возвращает. А посылает он ей только злобу и отчаяние. Дурные люди, дурные поступки, дурное время и дурные прогнозы. — В каждом времени есть свои сложности, — выдал Дятел из вежливости ещё одну бабушкину цитату. — Эх ты. Открой глаза, это уже не сложности. Это — катастрофа. Дятел вытаращил глаза, похлопал ими и покрутил во все стороны головой. — Ничего плохого не вижу. Здесь красиво и спокойно. — Ты либо маленький ещё, либо влюблённый. Только эти ничего не понимают, не замечают и живут в слепом неведении. — Неведении чего? — не унимался Дятел. — Того, что всё плохо, и как становится хуже. Дятел задумался. — Я точно не влюбленный.