— А чего такое? — Лёха насторожился. — Хочу свалить. — Куда это? — Надо. — Ну, блин, — расстроился Лёха. — Сейчас не вовремя. Тут у меня всё на мази. А что вас там напрягают сильно? — Типа того. — Хочешь, я позвоню папе, и он поговорит с Павлом Ильичом? — Не. Он тут не при чём. — А…а…а, — догадался Лёха. — Между собой срётесь? Чё, Трифонов, да? Достаёт? Работать заставляет? И, не дождавшись ответа, тут же стал ржать. — Ты вообще нормально устроился? — возмутился я. — Я шикарно устроился. Приезжай к нам. — Ты, дебил, Криворотов? Говорю же, здесь четвёртый чел нужен. — Вас вроде пятеро там. — Артём уедет сегодня-завтра. У него типа подруга скучает. — А у тебя-то что, подгорает? — Да, заколебало всё. Лёха тяжело вздохнул и немного помолчав, сказал: — Я ничего не понял, но если прям сильно надо, то приеду. А Соломин что? Остаётся? И тут до меня внезапно дошло, что Дятла-то я оставить одного не могу, бабушка с меня кожу живьём сдерёт и мозг ложкой выест. — Ладно, не нужно. Не нужно приезжать. Я передумал. — Да, забей, — утешающе проговорил Лёха. — Побычится, перестанет. Тифа не знаешь? У него дома напряги. Мать, стерва, из дома с Яровским папашей свинтила. Сказала, что не хочет его стеснять и нервировать. Прикинь? — А Яров что? — Который? Старший? Ничего. Ушёл от своих и всё. Но я думаю, его Ярик выпер. Он теперь квартиру где-то в центре снимает, ну, мать Тифона к нему и переехала. Так что Тиф теперь один кукует. Зойку всё к себе зазывал, а она типа маме должна помогать, — Лёха понизил голос. — Тиф боится, что она его кинет, а чем больше боится, тем сильнее запаривается. Короче, не обижайся. У всех бывают трудные времена. Обратно я шёл в странном опустошении. С чувством раскаяния и стыда. Мой истерический псих вряд ли можно было разумно оправдать. В конечном счёте, проблема заключалась во мне, и то, что я набросился на Трифонова, напоминало приступ детской агрессии, когда дети кидаются на пол и даже бьют родителей за то, что они не купили понравившуюся игрушку. Сколько раз мы с мамой наблюдали такое в магазине, и она всегда говорила: "Какое счастье, что ты не такой." А оказалось, что очень даже такой. Но хуже всего было то, что я перенёс эту бессильную обиду на Сашу. Специально ведь хотел оскорбить её, хотя мы даже не знакомы толком, и я не обязан был ей нравится. Самый отвратительный и тупой в моей жизни поступок, а всякой дури в ней было не мало. Я шатался по округе до вечера. Вышел к каким-то огородам, через них попал на дорогу, от неё доковылял до железнодорожной станции. Люди мне почти не встречались, и брёл я, как одинокий странник. Потерянный, разбитый, умирающий от жажды. И очнулся только, когда телефон начал тревожно попискивать, оповещая, что аккумулятор скоро разрядится. К тому времени злость и стыд немного улеглись, и единственное, о чём я мог думать, это о воде. Вернулся в лагерь, дошёл до домиков, но там никого не было. Я решил, что парни ушли на озеро и сразу полез в яму, где мы держали бутылки с водой, чтобы они не нагревались. Вытащил одну новенькую, свернул крышку и, сидя на корточках, обливаясь, стал судорожно пить. Там-то меня и застукал Макс. — Ну, как? Отпустило? — Вроде. Не знаю, чего вдруг психанул. — У меня раньше тоже так было. Накрывает, и уже не видишь ничего. Просто идти, бежать, куда угодно, лишь бы избавиться от этого. И пока не отпустит, не можешь вернуться. Участливое понимание Макса приятно тронуло. — Хотелось сделать что-нибудь дурацкое, — признался я. — Они поехали тебя искать. Не мылись даже. — Да ладно? — я был неслабо удивлен. — Чего меня искать? Погулял и пришёл. Так все делают. — Брат твой дёргаться начал «куда?», «чего?», ну, Тёма и подхватился. Он привык меня искать, — Макс усмехнулся. — Тифон решил, что виноват в чём-то. — Блин, — я схватился за голову. — Фигня вышла. Думал, они меня сейчас ногами бить будут. — Может и будут. Когда приедут злые и не найдут, — Макс похлопал меня по плечу. — Надо пожрать что-нибудь сделать. Поедят, успокоятся. Доставай, чего там осталось. Я заглянул в яму с ведром. — Курица только. — Одна? На всех? — Макс скривился. — Нужно что-то ещё, потому что картошки тоже нет. Мы немного постояли, молча уставившись друг на друга. — Кукуруза, — должен же был я как-то реабилитироваться перед ребятами. — Думаешь, созрела? — Вот и узнаем. От калитки до поля идти было не дольше трёх минут, мы взяли по тонкому пакету с ручками и по ножику, как будто за грибами собрались. Ни я, ни Макс никогда не собирали кукурузу, поэтому решили ориентироваться на месте. Кукурузное поле приветливо колосилось густой светло-зелёной листвой. Мы перебрались через огораживающую его сетку и решили пройти немного вглубь, чтобы с дороги видно не было. Макс отодрал початок, очистил и впился в него зубами. — Нормально. Есть можно, — вытер локтем потёкший сок. — Так, она белая совсем, а должна быть жёлтая. — Это она варёная жёлтая. А сырая — белая, — он прошёл ещё немного вперёд. — Давай, выбирай какие побольше. И я стал драть початки. Просто шёл, выискивал крупные, срывал со стебля и кидал в пакет. Иногда стебли ломались. Ножик не понадобился. А как набрал половину, понял, что Макса не вижу. — Эй, — крикнул я. — Ты где? Но он не отозвался. Я огляделся. Вокруг был даже не американский «кукурузный лес», кругом были джунгли. Куда не сунься — листва. Начал пробираться к дороге, но всё шёл и шёл, а поле не заканчивалось. Я снова позвал. Небо над головой постепенно затягивалось голубой вечерней дымкой, и я немного занервничал: если не выйду пока светло, в темноте точно не выберусь. Неподалёку раздалось какое-то тарахтение. Над головой промчались птицы. Я растерянно остановился и тут, откуда ни возьмись, прямо на меня выпрыгнул Макс, рухнул на плечи и повалил. — Ломишься, как лось, — яростно зашептал мне на ухо. — Они нас подсекли. — Кто они? — я кое-как выполз из-под него. — Чуваки, которые кукурузу охраняют. — Откуда ты знаешь? — Видел. — Почему ты не отзывался? — Что я, дурак на всё поле орать? Тяжело дыша, мы насторожились. Тарахтение прекратилось, послышался лёгкий, едва различимый свист.