Откинулся на подушку и опустил веки, приказывая себе уснуть. Ни черта подобного. Вижу нежные приглушенные полумраком девичьи губы. Полуприкрытый рот и тихий стон возродившийся, но тут же утопленный в гортани. Карий взор отражает золотистое свечение ночника, колечки волос ажурно обрамляют лик. Сердце заныло в истоме, желая всего этого вновь коснуться. Твою мать! Я хочу её! Всю и без остатка. Вобрать в себя, владеть и покорять. Пальцы зажгло и горло спёр тяжелый воздух. Безумие коварной волной текло по поверхности. Просто владеть?! Как Хельгой?! Причинять телесную боль и упиваться этим?! Нет... Есению необходимо любить! И только любить! Не мой случай. Я не только потребитель, но и мучитель. Потому что по-другому нельзя. Любовь только отравит меня ещё больше, выжжет остатки, разбросает руины. Я когда-то отстроил себя заново, создал иную личность и намерен держать выбранный путь стойкого недоверия — это панацея от новой боли и женского террора. Я сильней змеиных чар! Зарычал в подушку и несколько раз ударил по ней. Пошла вон! Ты всего лишь жалкое подобие нежной красоты. Только подобие! Ты не убьёшь этим зверя! На утро Есения не появилась. Толика разочарования подгрызала в грудине, но уверил себя, что это к лучшему. Лишь спустя пару часов вспомнил, что сегодня воскресение, и у девушки законный выходной. Ещё лучше. Нам обоим нужна передышка. Лежать тупым бревном опостылело, и я перебрался в кресло. Книга хоть и была интересной, но мысли всё время убегали из строк, переходя в напевный ритм. «Наивны губы. Лик прозрачен И руки тянутся к тебе...» Маятник рифм кружил голову. Это нужно выплеснуть, чтобы прекратилось. Нашёл в столе лист бумаги и карандаш. «Союз останется опасен, Но ты придешь ко мне во сне...» Нервно стучал карандашом по поверхности, грыз стержень, пробуя нанизывать на новую строку слово за словом, как бусины. То, что вызывало недовольство, тщательно перечёркивал и начинал строфу заново. «Останься тайно, будь моею, Не трону душу — я клянусь. Пусть гнев мой боли ровно тлеет, Лишь ты согреешь мою суть. Меня услышь. Коснись надеждой. Дыханьем новым одари. В покой окрась мои одежды, А сердце в память забери.» Голова загудела, но внутри стало легче. Скомкал листок, но бросить в корзину не хватило смелости. Вновь расправил и, сложив вдвое, спрятал в страницах книги. Остынь! Осторожно оделся в домашние брюки и рубашку. Больная рука осталась под одеждой, так как просунуть её в рукав мешала повязка. Накинул на плечи пальто. Шёл уверенно в сад. Это то место, где могу спокойно разложить свои мысли и чувства по полочкам. Там я мог погрузиться в свой мир, существовать в иллюзиях и мечтах. Но, оказавшись в своей гавани, понял, что она давным-давно уже не только моя, потому что сам виноват. Сам позволил ей приходить сюда. Глупец! Есения расположилась всё на той же скамье. В этот раз девушка взобралась на неё с ногами и укуталась в рыжий клетчатый плед. Воробей сосредоточено что-то читала. Рядом покоилась высокая кружка и тарелка с печеньем. Кажется, я попал на пикник. Сильное желание сесть рядом. Взять в руки этот клубок из девушки и одеяла и усадить к себе на колени. Тряхнул головой, отгоняя ненужные мечты. Лучше уйти. Схожу тогда до конюшен, как раз прогуляюсь. Дёрнул же черт позволить ей пользоваться своим садом. Решительно развернулся, но звонкий голос, который давно въелся в покровы моей кожи, заставил остановиться. — Не обязательно бежать от меня, как ошпаренный. Обернулся, поняв, что не только замечен, но и обличён. Дудки, в последнем я могу и переубедить. Крепче запахнул пальто и прошествовал к ней. Опустился рядом на скамью и подтянул с тарелки печенье. Овсяное с каплями шоколада. Не гурман, но вкусно. Воробей добродушно наблюдала за мной. — Рада, что уже не в постели, — проронила она, захлопнув толстую книгу. Успел прочесть «Основы социологии». — Как самочувствие? — Как видишь, — ворчливо указал на пустой рукав. — Сущее наказание. Я помешал? Посмотрел на отложенный учебник. — Это тот момент, когда ты интереснее, — озорной взгляд снова действует так, как мне не нужно. — Да, социология мне не конкурент. Такого экспоната ещё сыскать, — пафосно мурлыкнул я. — Легче, сударь, в спеси захлебнетесь, — улыбнулась воробей и, взяв кружку в обе ладони, отпила. — Далеко собирался? В доме знают, что ты ушёл? — Не смей перевоплощаться в мою няньку, — посмотрел сурово, но ни один мускул на девичьем лице не дрогнул. Теряю форму. — Я — будущий педагог, а не нянька, — гордо вздернула подбородок. — Одна фигня, — усмехнулся и забрал из её рук кружку. Пряный яблочный запах с корицей и бадьяном ударил в нос. — Глинтвейн? — У меня выходной — имею право. Попыталась забрать законное, но я увернулся, подставляя вперед больное плечо. Отпил. — Вкусно. Сто лет не пил его, — сказал вполне искренне, ощущая терпкое тепло разливающееся по пищеводу. Такой напиток пьют в холодное время года, чтобы согреться как физически, так и душевно. Алкоголь в нём выпарен за счёт кипения вина, которым заливают яблочные дольки, апельсиновую цедру и пряности, но, по желанию, можно добавить и не выпаренное вино. Главное, чтобы было тёплым. Есения наблюдала за мной не без интереса. Карие глаза такие же теплые и пьянящие, как напиток. Свет легкого дурмана делал девушку желанной. В груди крючок натянул жилу. Нельзя так долго и молча смотреть друг на друга. Слишком опасно. Поднялся со скамьи и ограбил ещё на одну печеньку. Девушка непонимающе проследила за мной. — Поел, выпил и уходишь — истинно по-мужски, — Есения изобразила негодование, но в глазах плескалась улыбка. — Не совсем. Истинный кабальеро ещё должен был переспать с тобой. Так что не сгущай краски. Я — просто голодный странник... Воробей пару секунд слушала меня, переваривая слова, а потом прыснула со смеху. — И куда же держит путь этот странник? — Не столь далеко. Решил навестить своих скакунов. — Ты в конюшню?! — глаза Есении тут же расширились от любопытства. — Можно с тобой? Пожалуйста! Клянусь, буду нема, как рыба. Нерешительно задумался. Вся эта вылазка из дома была придумана для того, чтобы проветрить голову от мыслей о Воробье, но выходит всё совсем наоборот. — Марк, ну, пожалуйста. Я так хочу посмотреть на лошадей, — девушка умоляюще сложила ладони вместе. — Не говори только, что никогда не каталась на лошадях, — буркнул пренебрежительно. В её взоре мелькнула досада. — Серьёзно?! Ни разу?! Даже на аттракционах? Мотнула головой. Я выдохнул, сдаваясь: — Ладно, идём, но без самодеятельности. Лошадь может как укусить, так и затоптать на смерть. Испуганный кивок девушки, и мои пальцы вновь свела судорога. Ради Бога, не смотри так. Обычно до конюшни отец добирался на гольф-каре, а я больше любил пешим ходом. Местность была гористой и с небольшими пролесками, в низинах которых иногда скапливалась болотистая жижа, затянутая тиной. Все дороги давно знал вдоль и поперёк, но именно сегодня выбрал самую дальнюю и окольную. Шёл на привычной быстрой скорости, лихо восходя на пригорки и спускаясь с них. Только ширина одного моего шага равнялась трём воробья. Еся, порядочно запыхавшись с трудом поспевала за мной и, вместо того, чтобы попросить идти чуть тише, просто стойко чертыхалась и, кажется, удостаивала мою персону вполне нелестными определениями. На душу как будто елей заливают литрами. — Не устала? — изобразил заботу, приостановившись. Воробей красная, как помидор, учащенно дышала, едва не на четвереньках взбираясь на очередной пригорок. — Не, что ты. Чудная прогулка, — показала вверх большой палец. — По тебе не скажешь, — одарил лучшей из своих издевательских улыбочек. — Гляди, можем передохнуть, как для особо слабеньких. — Где ты здесь таких видишь? — Есения вприпрыжку нагнала меня, поравнявшись, и тут же угодила в лошадиную лепешку. — Ссс... Дерьмо! — Вот видишь, мы почти пришли, — не скрывая довольной улыбочки, следовал дальше, пока девушка оттирала подошву от навоза.