Удар в грудь, подобно дефибриллятору. Выронил лист из рук и вскочил с кровати. Что это значит? Шутка? — Стихи никогда не соврут, — послышалось из самого тёмного угла комнаты, куда даже днём едва проникал свет. От звука этого голоса все внутренности сжались, а в груди запорхали тысячи бабочек. ЕСЯ. Девушка неспешно вышла на свет, в ночной белоснежной пижаме, состоящей из шорт и майки, волосы распущены, руки по швам. В её силуэте нет страха или скованности. Она уверена в своих словах, смотрит так, словно знает меня всю жизнь, так, как смотрят родные друг другу люди. — Стихи пишет душа, а человек лишь её секретарь, — продолжала она. — Неважно, что мы порой творим, важно наше сердце. Хотелось метнуться к ней и прижать к себе, забыть обо всём, целовать и благодарно вкушать любимое тело, но колючие иголки былого страха причинить девушке вред задребезжали тревожными звоночками. Нет. Не с ней. Я и пальцем больше не прикоснусь к тебе, как бы не желал этого. И пресекая все её светлые слова, поднял с постели лист со стихами и разорвал в клочья. Есения не шелохнулась, но с тихим отчаянием пронаблюдала, как наши высокие фразы друг другу теперь рассыпались в мелкое конфетти. — Тебе лучше уйти, — сипло уронил я. — Нет, — твёрдо покачала головой девушка. — Я хочу говорить с тобой. Удивлённо посмотрел на любимую фигурку, которая начала нервно подрагивать. Она боится меня? Нет... Это волнение. Еся намерена прорваться сквозь любые стены и преграды. Ох, зря, родная. Ты ещё ничего не знаешь обо мне, чтобы так рисковать. — Говорить? В Зимнем саду ты всё сказала, — усмехнулся скорее нервно, чем издевательски. — Да, — тонкие точёные ладошки нервно сплелись в замок. — Ты поступил плохо, но я осуждаю твой поступок, а не тебя. — Ты решила записаться в мои психологи? — сурово процедил я. — Нет. Больше, — грудь девушки нервно вздымалась и опускалась. Невольно выцепил глазами красоту её изгибов. Есения без лифа, и сквозь белоснежную футболку можно различить очертания нежных женских сосков, смотрящих прямо и зазывающих прикоснуться к ним. Во рту мгновенно пересохло, представив, как ласкаю одну из чувствительных женских зон. — Тебе не нужен психолог. Ты здоров. Чёткое утверждение, в которое вдруг невольно уверовал. — Здоров? — переспросил, скептически усмехнувшись. — Сомневаюсь, мой сладкий воробушек, — и хищно оскалился. — Я болен и причем клинически. Вы, чёртовы бабы, моя болезнь. — Неправда, — смело рявкнула Воробей, не поддаваясь моей нарастающей агрессии. — Тебе нужно не наше тело... Тебе нужно другое. — Другое? Что же такое "другое" вы способны дать? — в голосе дрогнула горечь и нарастающая ненависть как с самому себе, так и к непонятным фразочкам женщины, что только и делает, что крутиться у меня в голове и разъедает внутренности. — Любовь, — выпалила Есения и вспыхнула. — И не фальшивая, не купюрами, а из сердца. Просто так, за то, кто ты есть и неважно, что творишь... Потому что любовь всё меняет. Спасает, облагораживает. Как красивый цветок, о котором правильно заботятся. Я прочёл её признания под своими, вижу перед собой храбрую птичку, слышу слово "любовь", но не могу поверить. Это с кем-то другим она говорит сейчас. Я вселился в чьё-то чужое тело и мерзко пользуюсь чьими-то благами. — О чём ты, Еся? — скривился и подступил к ней. — О том, что у каждого из нас есть своя половинка. И я свою, похоже, нашла... Тебя, Марк, — проблеяла еле слышно, но словно ударила звуковой волной. Слова, что способны подарить вторую жизнь, сейчас наоборот копали подо мной котлован. Ей нельзя меня любить. Ни в коем случае нельзя. Нужно отпугнуть, прогнать, наорать, как умею. Чтобы бежала прочь из этого дома. Спряталась там, где никогда не найду. — Тогда ты настоящая дура, Есения, — прошипел в ответ, и дыхание болезненно перехватило. — Лучше уйди... А точней убирайся подальше из этого дома. Чем дальше, тем лучше для тебя, — схватил за локоть и грубо потащил к дверям. — Нет, — девушка вырвала руку и отбежала от меня обратно к окну, демонстрируя, что выставить её из комнаты будет не так просто. Возможно, даже с боем. — Чёрта с два я от тебя уйду. Не дождёшься. И если я — дура, то ты мой дурак, который не видит дальше собственного носа. С каждым словом эта храбрая пташка вливала в меня всё больше раздражения, но какого-то приятного, обволакивающего и исцеляющего. — По-моему, это ты вконец ослепла, — прорычал в ответ, впервые поняв, что готов раскрыть перед ней всё тайное, чтобы окончательно расставить точки над i. — Что ж тогда держись крепче, девочка. Стальным шагом подошёл к креслу и откатил в сторону. Отогнул ковёр, обнажая люк, ведущий в изолятор, где трахал и можно сказать насиловал шлюх, отыгрываясь на их телах за всё, что сотворила со мной мать. — Что это? — Еся испуганно уставилась на меня и на открытую крышку люка. — Место демона, которого ты решила считать своей половинкой, — процедил в ответ и, грубо схватив Есению за руку, силой потащил вниз. Эпилог. Твоя нежная фобия ЕСЕНИЯ Брать меня с собой Игорь Матвеевич категорически отказался. Хватит на сегодня Марку потрясений. — Еся, Вы поговорите с ним завтра. Сейчас Ваши эмоции на пределе, а Марк расстроен и взвинчен. Этому важному для вас разговору лучше состояться в спокойной обстановке, — мужчина нежно тронул моё плечо и мягко улыбнулся. — Лучше пожелайте нам удачи и идите спать. — Боюсь, я, вряд ли, усну, — горько усмехнулась в ответ. Отец моего любимого мужчины спешно уехал, а Алексей Олегович тут же возродил в себе строгого дворецкого. — Есения Владимировна, Ваш рабочий день окончен. Идите в свою комнату. Оценивающе взглянула на индюка в бабочке. Нет, лучше покориться. Усыпить его бдительность. А потом... Дождалась, когда управляющий отвлечётся на свои дела, а сама тихонько прокралась в комнату Марка. Если мне не позволили поехать к нему туда, то я просто обязана быть с ним здесь. Казалось, что без малейшего намёка на его присутствие, я задохнусь. Мне нужен он — место, где обитает, воздух, которым дышит, вещи, что окружают и касаются его. Спальня Марка впитала в себя дух своего хозяина и способна помочь мне. Книга по-прежнему лежит в кресле, а в ней те фразы, что пробили грудную клетку неистовым желанием и благодарностью. Захотелось вновь прочесть эти строки. Изнывающее нетерпение ломкой сковывало спину и разрывало грудь. Мне нужно выплеснуться, хоть немножко разгрузить столь напряжённое и неудовлетворённое тело. Нашла в ящике прикроватной тумбочки ручку, а строки родились сами собой. Слова лились из сердца, а руки не могли сдержаться. Сложила многострадальный лист вдвое и спрятала под покрывалом в постели Марка. Хочу, чтобы прочёл до того, как уснёт... Нет, хочу видеть, его в этот момент. Мне нужно его увидеть. Наконец было принято решение, караулить его в гостиной. Когда увидела Марка грязным, потерянным и с ушибом на лбу, едва сдержалась, чтобы не броситься любимому на шею. Дико захотелось обнять, прижать к себе, целовать до тех пор, пока не растворюсь в нём, пока он не забудет, как было когда-то больно. Сердце до невозможности сжалось. Впилась зубами в сгиб указательного пальца, чтобы отрезвить себя и удержаться от неуместного порыва. Не сейчас. Потерпи. Скоро его оставят одного. Для меня. Алексей Олегович предложил мужчине успокаивающий чай, значит нужно дождаться, когда напиток принесут и уйдут. Заняла выжидательную позицию в своём укрытие. Едва не съела все ногти на руках, ожидая необходимого момента. Даже на секунду промелькнула мысль, что Марк мог отказаться от чая и лечь спать. Уже была готова идти к нему, но вовремя услышала шаги. Дворецкий нёс треклятый чай. Ну же, уходи! От напряжения сдавило желудок. Весёлая картина будет, если меня обнаружат здесь в ночных шортах и футболке. Звук дверей, и Алексей Олегович покидает комнату хозяйского сына. Дождавшись, когда шаги стихнут, начала действовать. Нужно ли стучать? Если постучу, может прогнать, не спрашивая, или спросит, но узнав меня, прогонит. А если не постучу.... Хорош, Еся! Выдохнула и вошла, словно нырнув в пропасть. Постель всё ещё не разобрана, мягкое свечение ночника и его отблески на чайной поверхности. В комнате тихо, а из ванной комнаты доносятся звуки воды. Углядела тот самый тёмный угол и решила укрыться там. Едва не захлебнулась слюной, когда Марк вышел из ванной в одном полотенце на бёдрах. Замерла, разглядывая его со спины. Сильные жилистые руки, мощный плечевой пояс и узкие бёдра умопомрачительно сочетали в себе его аристократическую утончённость. Он не брутал с перекаченным телом, но и не хиляк с болезненной худобой. Просто мужчина... Мой любимый мужчина. Сосредоточенно наблюдала, как опустился на постель, откинув покрывало. Замер, глядя на знакомый нам обоим лист. Мокрая чёлка торчит в разные стороны, а по гладкой груди ползут змейки воды. Закусила губу, едва не застонав от нетерпения коснуться, быть капельками воды на его коже. Читает. Волосы на затылке топорщатся, а желваки на лице перекатываются из-за крепко сцепленной челюсти. Письмо выпало из рук, и мужчина в растерянности вскакивает. Шаг сделан к нему. "Дверь" распахнута, нельзя топтаться на пороге, потому что давно всё для себя решила. Ради Марка я пойду до конца. Вышла из тени. Марк повернул ко мне взгляд, чуть красноватый от усталости. Изумрудные глаза манят блеском и магией. Влажное тело будоражит сознание. В животе всё сладко сжалось, а в бёдрах сводит истома. Только моей душе известно, как жажду оказаться в его руках. Но мои слова ударились о новую броню. Марк, хоть и был на грани, но бросал в ответ обидные реплики. Подобно мастеру Шифу я отбивалась от этих реплик, стараясь закидать в ответ самым главным, высоким и светлым. Марк слушает, но качает головой. Нет, родной мой, поверь! Не отталкивай от себя. Позволь укорениться этому прекрасному чувству в душе... Признание в любви проблеяла еле слышно, лишь потому что голос осел. Почему так страшно сказать, столь прекрасные слова? Страшно, потому что боюсь ответа? И ответ пришёл — надменный, насмешливый и издевательский. Но от чего так сильно дрожит его голос? Потому что лжёт? — Тогда ты настоящая дура, Есения, — выплюнул мне в лицо. — Лучше уйди... А точней убирайся подальше из этого дома. Чем дальше, тем лучше для тебя, — схватил за локоть и грубо потащил к дверям. Если уйду сейчас, то всё исчезнет — признания, желание и внезапная храбрость. Куй железо пока горячо, и в плане Марка, нежелательно отходить даже на секунду. — Нет, — упрямо вырвала руку и отбежала обратно к окну, ясно давая понять, что уходить восвояси не намерена. — Чёрта с два я от тебя уйду. Не дождёшься. И если я — дура, то ты мой дурак, который не видит дальше собственного носа. На лице Марка что-то промелькнуло. — По-моему, это ты вконец ослепла, — прорычал в ответ, и ещё неведомая мне тень пролегла в его мимике. — Что ж тогда держись крепче, девочка. Зачем-то отодвинул кресло, отбросил ковёр, под которым оказался вход вниз. Толика страха задребезжала в груди, неожиданно поняв, что комната Марка очень тщательно и глубоко оберегала сущность своего владельца. Стало не по себе. Готова ли я к тому, что могу увидеть там? Готова, но отчего-то руки и ноги сковал тремор. — Что это? — скорей оттягиваю время, чем не понимаю. — Место демона, которого ты решила считать своей половинкой, — процедил в ответ и, схватив за руку, силой потащил вниз. Я не упиралась, но тело плохо подчинялось. Возможно, он это почувствовал, таща вниз. Марк хоть и хотел показаться грубым, но уберёг мою голову от удара о балку сверху и заботливо придержал за талию, когда оказались внизу Огляделась, и сердце замерло, ощущая что-то неправильное, опасное и... Возбуждающее? Комната палача, граничащая с чем-то пушистым, кожаным и латексным. Сетчатая стена с набором плетей, стеков, кляпов и масок. Мотки верёвок, цепи, штанги и множество неясных зажимов, крючков и колец. В середине то ли кресло, то ли стол, извилистое и грациозное, чем-то напоминающее коня. Массивная кровать с голым кожаным матрасом, у изголовья рейка чем-то напоминающая средневековые деревянные колодки с прорезями для головы и рук. Комната ролевых игр для взрослых, где главный атрибут подчинение, боль, унижение и секс. Взор бегает по помещению, боясь встретиться с изумрудом любимых глаз. Я уверена, он срывает все печати. Намерен изложить всё самое плохое и скверное о себе, чтобы не только оттолкнуть, но и напугать. Нет, Марк, ты слишком суров к себе из-за меня... Ради меня. — Ты не сделаешь мне больно, — уверенно произнесла я, твёрдо глядя на мужчину.