Ей не нужно было просить дважды. Новый поцелуй, долгий, настойчивый, влажный, в одно мгновение вскружил ей голову и стёр все остатки обиды. Было даже немного страшно понимать, насколько сильно, оказывается, она нуждалась в этой близости. Если бы Ника могла в тот момент думать, то спросила бы себя, почему каждый раз, как в её жизни появляется что-то хорошее, она привязывается к этому так сильно, что это становится похоже на зависимость. Ведь едва ли нечто подобное можно назвать «здоровым». Но, к счастью, думать она была не в состоянии. Майкл подхватил её под бёдра и сжал так сильно, что Ника непроизвольно ахнула. — Прости. Очень больно? — тут же обеспокоенно спросил он, и его выражение лица в этот момент показалось ей до смешного умильным, поэтому она лишь улыбнулась и с придыханием ответила: — Всё в порядке. Хочу, чтобы ты не сдерживался. Её слова будто разрушили невидимый барьер. Майкл резко прижал её к стене. Задрав свитер, не заботясь о том, чтобы снять его полностью, стал покрывать её тело хаотичными рваными поцелуями, крепко сжал в ладонях её грудь, вызывая всё новые шумные вздохи. Когда Ника попыталась сама забраться к нему под одежду, он перехватил её руки, и от того, как он теперь смотрел на неё, ей моментально стало жарко. Сгорая от нетерпения, Ника подалась ему навстречу, но он резко развернул её лицом к стене. Кончики пальцев погладили живот, вызывая волну мурашек, а затем Майкл расстегнул её джинсы и одним движением приспустил вместе с бельём до середины бедра. Ника замерла, а потом почувствовала, как горячая ладонь легла ей на поясницу, чуть надавливая на позвоночник, заставляя выгнуться. Майкл весьма наглядно показал ей, насколько соскучился. Так сильно, что невозможно терпеть. Без лишних слов, без ненужных церемоний, оставив лишь желание и выпустив на свободу базовые животные инстинкты. Ника растворилась в этом моменте. На какое-то время всё перестало существовать для неё. Были только его руки, что до боли впивались пальцами в кожу, жар его тела и рваные вздохи, которые срывались с губ с каждым новым толчком. Он терзал её тело, не давая передышки, снова и снова, не позволял шелохнуться, взяв на себя весь контроль, и она поддалась ему. Сознание затуманилось, в голове гулял ветер, а ноги казались совсем ватными, и позже, уже лёжа совсем без сил в его постели, Ника чувствовала себя очень глупой и очень счастливой. Она повернулась к нему, потянулась, чтобы обнять, прижаться щекой к груди, но его внимание оказалось сосредоточено совсем на другом — он заметил фотографию, которую она оставила второпях. Окружающая действительность отвесила ей пощёчину, не давая и дальше витать в облаках. — Да… я тут затеяла уборку, чтобы не свихнуться от безделья, и она сама вылетела к моим ногам. Извини, если нарушила личные границы. В смысле, я не специально… — сбивчиво затараторила Ника. В тот момент казалось, что он обязательно разозлится, ведь его лицо было таким серьёзным, и он даже не обернулся к ней. Но Майкл взял фото в руки и совершенно спокойно ответил: — Всё окей. Не бери в голову. Тогда Ника придвинулась ближе, уронила голову ему на плечо и тоже глянула на снимок. — Это твоя мама? — Да. — Красивая… — Кажется, только на этой фотографии я видел её такой счастливой. — Как её звали? — Рейко. Ника молча кивнула и ненадолго замолкла. Вопрос так и вертелся на языке, но она не была уверена, имела ли право спрашивать. И всё же любопытство в очередной раз одержало победу. — А что… что с ней случилось? Майкл выдвинул ящик тумбы, убрал в него фотографию и наконец взглянул на Нику. — Уверена, что хочешь знать? — Чёрт, извини. Если ты не хочешь говорить об этом, то не нужно. Я не настаиваю. — Дело не в этом. Просто… ты ведь понимаешь, что это не весёлая история? — Конечно. Но я спрашиваю, потому что такие истории помогают. Помогают мне понять тебя. Он опустил глаза и вздохнул. — На самом деле я помню всё довольно абстрактно. Остались в основном только какие-то общие фрагменты. Помню, что у неё были проблемы. Не уверен, всегда ли она была такой, но в ней будто жило два разных человека: один счастливый, любящий, заботливый, а другой совершенно безумный. Не знаю, с чего всё это началось… Мы могли вместе играть, и она бы ласково улыбалась и пела, а в следующую секунду что-то словно щёлкало у неё в голове, и её лицо вдруг резко менялось. В такие моменты она смотрела на меня так, будто перед ней сидело чудовище, которое собиралось её растерзать. Но она никогда не делала мне ничего плохого. Просто иногда у неё случались такие приступы, и она начинала плакать или пряталась в комнате, заперев дверь, и могла не выходить оттуда до следующего дня. Помню, что мы часто переезжали, никогда не задерживались где-то надолго. И в каждой новой квартире она обязательно вешала на входную дверь кучу цепочек и щеколд. Однажды она оборвала в доме все провода, лишь заслышав звонок телефона. Что-то невидимое пугало её и с каждым годом становилось только хуже. Но я никогда не боялся её. Я знал, что она ни за что не навредит мне. А потом периоды затишья скрашивали любой её приступ. Тогда она становилась лучшей мамой на свете. Жаль только, что со временем их становилось всё меньше, но я надеялся, что когда-нибудь ей станет лучше. Что я вырасту и смогу найти способ помочь ей… Я не успел. В один день я вернулся из школы. Дома было пугающе тихо. А ещё чисто. Каждая полочка, каждая поверхность буквально сверкали. Невозможно было найти ни пылинки, и ни одна вещь не валялась просто так, абсолютно всё было убрано, расставлено с какой-то математической точностью… Вся квартира насквозь пропиталась запахом мыла. На плите стояла кастрюля с супом, ещё тёплая, а весь холодильник был полностью забит мисками и контейнерами со свежеприготовленной едой. Там было всё, что я любил, и того количества хватило бы, наверное, недели на две, не меньше. А вот мамы видно не было. Я подумал, что она, должно быть, устала готовить всё это и легла спать, но когда открыл дверь её комнаты… она висела там. На проводе от люстры. Так странно… До этого я слышал, как она опять плакала ночью, но с утра, собирая меня в школу, она улыбалась как ни в чём не бывало. Вообще-то я никогда не видел, чтобы она улыбалась так, если подумать. А я даже не обнял её в тот день. — Ты не мог знать. — Не уверен в этом. — А что твой отец? — Его я ни разу не видел. Вроде как, они познакомились ещё в Токио. Мама работала переводчиком, а он приезжал по делам. Видимо, так они и встретились, но я не знаю, что случилось потом и куда он исчез. Она всегда избегала разговоров о нём, и я перестал спрашивать. Повисло молчание. Ника догадывалась, что история будет печальной, но всё равно оказалась к ней не готова, и теперь понятия не имела, что нужно говорить в подобных ситуациях. Слова сожаления казались неправдоподобной банальщиной, в которой нет никакого смысла. И продолжать сидеть вот так в тишине тоже становилось некомфортно. Поэтому Ника решила просто говорить то, что чувствовала. — Знаешь, — нерешительно начала она, — раньше я думала, что материнская любовь — очень особенное чувство, которое нельзя сравнить с какой-то другой любовью. Что она должна быть безусловной и неизменной, константой, значением по умолчанию… но оказалось, что это работает не для всех. Уж точно не для меня. Я рада, что у тебя остались хорошие воспоминания. Сохрани их как можно дольше. — Она почувствовала, как его рука легла ей на талию, прикрыла глаза, и, немного помолчав, сказала: — Знаю, ты не расскажешь мне всего. Как не расскажешь о том, что было в той поездке, что ты вернулся таким измученным. Но не нужно взваливать на себя всё на свете. *** Возвращаясь домой, он был полон решимости сделать всё правильно в этот раз. Собрать вещи, сесть в машину и уехать. Снова. Сказать ей, что ничего не выйдет, что ему жаль, и оставить её навсегда. Не думать о том, что ей будет больно. Разбитое сердце могло быть лучшим исходом для неё. Но, переступив порог и столкнувшись с ней лицом к лицу, он просто не смог выдавить из себя ни слова. Само её присутствие дарило ему покой, а покой пробуждал надежду. Надежду на то, что когда-нибудь всё и правда может быть хорошо, надежду на то, что он сможет уберечь её. Следующие три дня она упорно отказывалась вылезать из постели и не собиралась выпускать его самого. Компромиссом были лишь редкие перерывы на еду или поход в ванную комнату. Ника смеялась и говорила, что выдры держатся лапками во сне, чтобы не потерять друг друга в воде, и что ей хочется сейчас делать так же. И он охотно позволял ей затянуть себя в этот марафон праздности, ведь сказать, что ему не было приятно, означало бы солгать. Оказалось, что лениться и слишком долго ничего не делать — крайне утомительное занятие, ведь на четвёртый день Ника наконец оживилась и даже затеяла небольшую вылазку в город, чтобы немного развеяться, а теперь, уже минут двадцать ковырялась с кабелями интернета, сокрушаясь, что это никуда не годится, и вознамерившись заменить все хлипкие коннекторы. Пока она перебирала проводки, дожёвывая свою кошмарную пиццу с ананасами, он задумчиво глядел в окно. Всем его вниманием завладел тёмный фургон службы ремонта электросетей, который стоял неподалёку уже битый час, однако самих ремонтников не было видно, как, впрочем, и каких-либо неполадок с электричеством. Эта мысль плотно засела у него в голове и всё крутилась по кругу, заставляя пальцы нервно стучать по подоконнику. Потому, когда Ника коснулась его плеча, он уже успел забыть, что она была рядом всё это время. — Ну вот, я закончила. Теперь всё должно летать, — с гордостью заявила она и попыталась глянуть ему за спину. — На что ты там так уставился? Что-то интересное? — Нет, ничего. — Ладно. Ну что, ты готов? — К чему? — Сегодня же вечер игр. Джефферсоны звали нас. Забыл? У него действительно совсем вылетело это из головы. Как, впрочем, и вообще всё остальное. Озадаченно почесав затылок, он ещё раз бросил беглый взгляд в щель между шторами. — Эм… Слушай, я что-то неважно чувствую себя. Давай ты сходишь одна? — В чём дело? Что-то болит? Тогда мне лучше остаться. Хочешь, я заварю чай или что-то ещё… Ника засуетилась, и ему пришлось взять её за плечи, чтобы заставить замолчать. — Не бери в голову, всего лишь болит голова. Но я бы предпочёл немного полежать в тишине, хорошо? А ты развлекайся. В какой-то момент он уже подумал, что она не уйдёт, но в итоге, десять раз убедившись, что он способен позаботиться о себе и одновременно не умереть от скуки, Ника всё же собралась к соседям. Дом вновь погрузился в тишину, напряжённую и угрожающую. Тени будто начали сгущаться. Он чувствовал себя так, словно его откинуло в прошлое, и все старые привычки, находящиеся в режиме ожидания, вдруг снова включились. Он просидел так около двух часов, молча, почти без движения, вслушиваясь в каждый шорох, то и дело вглядываясь в сумерки за стёклами окон. Пока наконец не заметил движение. Человек из фургона двинулся к его дому, а затем фигура скрылась за углом. Шагая медленно и бесшумно, он схватил со стойки кухонный нож и направился к задней двери. Замер на секунду, глубоко вдохнул и так же осторожно повернул ручку. Человек в синем комбинезоне стоял возле распределительной коробки с фонариком и что-то разглядывал. Заметив хозяина дома, он тут же выпрямился и широко улыбнулся, как если бы пришёл не чинить что-либо, а поговорить об Иисусе. — Могу я вам чем-то помочь? — О, добрый вечер! — энергично воскликнул незнакомец. — Меня прислали из округа решить проблему с перебоями сети. — Не припомню, чтобы у нас были какие-то проблемы. — Ну, знаете, я всё равно обязан проверить. Не переживайте, это не займёт много времени… — Ладно, что ж… Прозвучало почти убедительно. — Простите? — Я говорю, что история отличная. — Извините, я не совсем понимаю. Позвольте, я сейчас закончу работу и… Мужчина наклонился к чемодану с инструментами, и в этот момент нож вошёл ему под рёбра по самую рукоять. Короткий сдавленный хрип вырвался из горла прежде, чем рот оказался плотно зажат рукой. Тяжёлое тело медленно опускалось на землю, всё слабее и слабее стараясь вырваться, пока наконец не обмякло. В открытом чемодане, среди отвёрток, ключей и проводов лежал пистолет с глушителем. Бросать мертвеца во дворе было нельзя. Пока он затаскивал тело в дом, в голове застряла только одна мысль: лишь бы Ника не возвращалась… Поэтому первым делом взгляд упал на входную дверь. Поэтому секундной заминки хватило на то, чтобы упустить из виду мелькнувшую тень в гостиной. И когда раздался выстрел, а бок пронзило обжигающей болью, сокрушаться было уже поздно. В такие моменты время всегда начинало ощущаться для него иначе. Всё будто замедлялось, звуки затухали, оставляя лишь ошалелый гул собственного пульса в ушах, а цвета, наоборот, вспыхивали ярче. Тогда включались инстинкты, и тело работало само, как хорошо запрограммированная машина. Потребовалось всего мгновение, чтобы нырнуть за кухонные тумбы под звон разлетающегося вдребезги стекла, ещё одно, чтобы опрокинуть большой горшок с искусственным цветком и схватить упавший на пол пистолет, и ещё одно, чтобы выстрелить. Со звуком глухого удара пространство вновь погрузилось в тишину. Прижимая ладонь к ране, он смотрел, как кровь продолжала сочиться сквозь пальцы. Довольно наглядный пример того, что случается, когда совершаешь малейшую ошибку. И всё же, подумав об этом, он усмехнулся. В конечном итоге любовь — не самая плохая причина облажаться. А затем входная дверь медленно распахнулась. *** Ника любила настольные игры, но этим вечером даже победа в «Монополию» не доставляла привычного удовольствия. Всю игру она отвлекалась и едва могла сосредоточиться, потому решила в этот раз уйти пораньше. Ей хотелось вернуться к Майклу, убедиться, что ему стало лучше, заказать ещё одну пиццу и потом, свернувшись калачиком у него под боком, долго валяться в кровати, пока они оба не заснули бы… Вот только дверь почему-то была приоткрыта, а когда Ника переступила порог, то увидела незнакомого мужчину, лежащего в луже крови. Она непроизвольно прикрыла рот руками, хотя крик так и застрял где-то глубоко внутри. Несмотря на острое желание развернуться бежать, тело полностью оцепенело. В ту же секунду сбоку раздался тихий щелчок, а затем вымученный вздох. Борясь с охватившим её ужасом, Ника повернулась. Оперевшись о столешницу, Майкл стоял с пистолетом в руке. Его футболка была в крови. Как и ладони. И пол. Ссутулившись, он сделал пару неловких шагов ей навстречу, и только тогда Ника поняла, что снова способна говорить. — Господи, что… Что произошло? — дрожащим голосом прошептала она, когда он приблизился.