Вы можете все уметь, можете думать и верить, что постигли все тайны бытия, но если вы не любите – вы ничто. Марсель Соважо 2006 год Элиоту 60 лет Ожидая такси, Элиот смотрел в окно. Побарахтавшись в гнилой воде, он думал, что уже никогда не сможет избавиться от отвратительного запаха, который, казалось, впитался в кожу, но горячий душ и чистая одежда вернули ему цивилизованный вид. Чтобы остановить потоп, пришлось отключить воду, и поэтому он мылся у соседей. Осталось только вызвать водопроводчика, но это могло и подождать несколько часов. Сейчас главное – встретиться с дочерью, которая ехала к нему прямо из аэропорта. Он посмотрел на себя в зеркало. Мало изменившись внешне, внутри он стремительно разрушался: у него болела грудь, ныли мышцы, жгло поясницу… Рак делал свою работу медленно, но верно. Чтобы взбодриться, Элиот порылся в ящике деревянного лакированного шкафа и нашел наполовину выкуренную сигарету, в которой был не только табак. Он сунул руку в карман, но не смог нащупать зажигалку «Зиппо», которую ему подарила дочь в двухтысячном году. Пришлось идти на кухню и зажигать окурок от спички. Он не был сторонником «легких» наркотиков и не агитировал за легализацию торговли марихуаной, отстаивая ее полезные медицинские свойства. Тем не менее сегодня он решил позволить себе это маленькое самолечение. Элиот сделал две-три затяжки и почувствовал себя гораздо бодрее. Закрыв глаза, он попытался расслабиться, но с улицы уже сигналило такси. * * * Когда Элиот подъехал к «Лорис Динер» – любимому ресторану дочери, – у него еще оставалось несколько минут перед встречей. Он поднялся в зал, где официантка предложила ему столик у панорамного окна с видом на Пауэлл-стрит. Сидя на высоком стуле, Элиот с интересом наблюдал за суетой поваров, которые готовили на гриле стейки, разбивали яйца и обжаривали до золотистой корочки ломти бекона на огромной чугунной плите. В этом оригинальном заведении, декорированном в стиле пятидесятых, щедрыми порциями подавалась классическая американская еда той эпохи, когда еще не боялись холестерина и не сидели на диетах. Та самая еда, которую принято поносить, но которую втайне все обожают: бургеры, картофель фри, мороженое и молочные коктейли. В центре зала из музыкального автомата доносился голос Элвиса Пресли, а в глубине под потолком висел настоящий «Харлей Дэвидсон». Когда Элиот приезжал сюда, у него всегда возникало ощущение, что он персонаж фильма «Назад в будущее», и каждый раз, когда открывалась дверь, он ждал появления Марти Макфлая в сопровождении Дока Брауна и его верного Эйнштейна[23]. Именно об этом он подумал, когда в зал вошел новый посетитель. Но это был не Марти… Двадцатилетняя девушка с прямыми золотистыми волосами, от которых словно исходил свет. Его дочь. Энджи. Он увидел ее издалека и минуту любовался, зная, что остается незамеченным. Бесспорно, она притягивала взгляды: на ней был длинный узкий кашемировый свитер, бархатная юбка – слишком короткая, на его взгляд, – блестящие черные колготки и кожаные сапоги. К сожалению, он не единственный смотрел на нее: за соседним столиком какой-то юный пижон с восторгом сообщал своим приятелям, что к ним приближается «потрясающая куколка». Элиот посмотрел на него уничтожающим взглядом. Как отец, он проклинал всех этих молодчиков, переполненных тестостероном, которые видели в его дочери исключительно сексуальный объект. Наконец Энджи заметила отца и весело помахала ему. Когда она подошла, сияющая и грациозная, Элиот вдруг отчетливо понял, что дочь – это лучшее, что есть в его жизни. Конечно, он был не первым родителем, испытывающим такое чувство, но оно приобрело иной смысл теперь, когда его терзала болезнь, а смерть поджидала рядом. Подумать только, как долго он не хотел иметь ребенка! Элиот вырос в гнетущей семейной атмосфере с алкоголиком-отцом и психически неуравновешенной матерью. Не самое лучшее детство, чтобы захотеть, в свою очередь, стать отцом. До сих пор его самые живые воспоминания о том времени были связаны с пережитым насилием и страхом. Хирург знал, что они надолго отбили у него желание отцовства. Трудно объяснить почему: несомненно, он боялся, что не сумеет полюбить и тоже принесет страдание… Одно было очевидно: идея стать отцом настолько ассоциировалась у него с детскими мучениями, что он отказался иметь общего ребенка с единственной женщиной на свете, которую любил. И теперь, когда Элиот вновь думал об этом, у него разрывалось сердце. Потом Илена умерла, и следующие десять лет стали для него нескончаемым кошмаром. Он погрузился в глубокое отчаяние, и на плаву его держала только дружба Мэтта и работа, за которую он уцепился, как за спасательный круг. Конечно, он встречался с другими женщинами, но они появлялись в его жизни и исчезали, и он сам никогда их не удерживал. Но однажды, во время медицинского конгресса в Италии, он познакомился с женщиной-кардиологом из Милана. Это было краткое приключение во время уик-энда, после которого они больше не встречались. И только через девять месяцев она позвонила ему и сообщила, что родила от него девочку. На этот раз Элиота поставили перед фактом. Уклониться не представлялось никакой возможности, тем более что матери ребенок был совершенно не нужен и она не собиралась воспитывать дочь в одиночку. Через три месяца после рождения Энджи Элиот оформил отцовство и увез ее из Италии. По договоренности между родителями мать виделась с дочерью только на каникулах. Без всякой подготовки он неожиданно стал отцом, и его жизнь преобразилась. Он преодолел полосу мрака, и его существование наконец обрело смысл. Теперь каждый вечер перед тем, как ложиться спать, Элиот должен был убедиться, что дочка крепко спит. Слово «будущее» снова вошло в его обиход, вместе с «соской», «памперсами» и «молочной смесью». Конечно, никуда не делись загрязнение окружающей среды, истончение озонового слоя и общество потребления; мир по-прежнему летел в пропасть. К тому же работа не оставляла Элиоту ни одной свободной минуты. Но все эти аргументы исчезли, когда он взял на руки девочку весом в несколько кило, сияющими глазенками и беззащитной улыбкой. Сегодня в ресторане, когда Купер смотрел, как дочь идет к нему через зал, он снова вспомнил первые годы, когда растил ее один, даже не обращаясь за помощью к няням. Вначале он думал, что не справится, и сильно паниковал. Что надо делать, чтобы быть отцом? Он нигде не мог найти ответа. В быту профессия детского хирурга приносила мало пользы. Вот если бы Энджи надо было зашить межжелудочковую перегородку на сердце или сделать аортокоронарное шунтирование, он бы мог пригодиться, но это был не тот случай. Потом Элиот открыл один секрет: отцами не рождаются, ими становятся. Импровизируя, принимая решения и выбирая, какое из них станет лучшим для ребенка. Дожив до сорока лет, он понял: чтобы быть отцом, нужно одно – любить. Именно в этом когда-то убеждала его Илена, но в то время он привычно отмахивался: «Если бы это было так просто!» И, однако, это оказалось действительно просто… * * * – Привет, пап! – сказала Энджи, наклонившись, чтобы поцеловать его. – Привет, Чудо-женщина[24], – ответил он, намекая на ее короткую юбку и сапоги-ботфорты. – Как прошел полет? – Отлично, я спала! Энджи уселась перед ним и положила на столик большую связку ключей и крохотный хромированный сотовый. – Я голодна как волк! – объявила она и схватила меню. Убедившись, что в нем по-прежнему есть ее любимые гамбургеры, она начала восторженно рассказывать об учебе на медицинском факультете в Нью-Йорке, вспоминая тысячу разных историй. Умная и добрая, она всегда старалась сделать как можно лучше все, за что бралась. Элиот специально не подталкивал ее к карьере врача, но она была очень отзывчива и уверяла, что интерес к медицине передался ей от него. Такая непосредственная, такая сияющая… Зачарованный ее заливистым смехом, Элиот думал, как сказать о своей болезни. Каково молодой девушке узнать, что у ее отца рак терминальной стадии и ему осталось жить два-три месяца… Элиот хорошо знал дочь. Даже когда она уехала учиться в Нью-Йорк, они остались очень близки. Несмотря на то что Энджи превратилась в прелестную молодую женщину, в душе она оставалась ранимым ребенком, и он боялся, что удар будет для нее слишком тяжел. Как врач, он несколько раз в неделю должен был сообщать безутешным родственникам, что их ребенок, супруг или родитель не перенесет операции. Ему всегда это давалось очень тяжело, но со временем он научился принимать эту сторону своей профессии. Да, как медик он сталкивался со смертью каждый день, но это была чужая смерть. Конечно, он страшился перешагнуть последнюю черту. Он не верил ни в вечную жизнь, ни в реинкарнацию. Он знал: конец его земной жизни – это конец игры. Его тело кремируют, Мэтт наверняка развеет его пепел в каком-нибудь красивом месте… И баста! Вот что ему хотелось бы объяснить дочери: она не должна переживать за него, потому что он спокоен и готов достойно принять свою участь. И, кроме того, объективно говоря, его смерть не станет какой-то вопиющей несправедливостью: он, конечно, не отказался бы от лишних десяти-двадцати лет, но у него было время распробовать вкус жизни, узнать и радости, и горе, получить свою долю сюрпризов… – А у тебя все хорошо? – внезапно спросила Энджи, выдернув его из задумчивости. Элиот с нежностью смотрел, как она откидывает непослушную челку, падавшую ей на глаза кристально-голубого цвета. От волнения у него перехватило дыхание. «Черт, сейчас нельзя раскисать!» – Я должен тебе кое-что сказать, дорогая… Улыбка Энджи сошла с лица, как будто девушка предчувствовала плохую новость. – Что случилось? – У меня опухоль в легком. – Что? – переспросила она недоверчиво. – У меня рак, Энджи. Она молчала, потрясенная его словами. Потом с трудом выговорила: – Но ты… ты вылечишься? – Нет, дорогая, уже пошли метастазы. – Черт… Она закрыла лицо руками, и когда отняла их, он увидел, как у нее по щеке ползет слеза. Но Энджи не отступала: – Ты консультировался со специалистами? Ведь появились новые методы лечения мелкоклеточного рака. Может быть… – Слишком поздно, – он решительно прервал дочь. Она вытерла глаза рукавом свитера, но это не помогло: слезы текли безостановочно.