«Неужели это она? – подумал Элиот с тревогой. – Наверняка это она. Все совпадает». В конце концов, двойник никогда не говорил, что она будет итальянкой… Пока она заказывала бокал вальполичеллы, он внимательно ее рассмотрел. Она вполне соответствовала эталону восьмидесятых годов: высокая, статная, с пышными белокурыми волосами и манерами бизнес-леди. Когда подали закуски, они уже познакомились, и теперь разговор крутился вокруг героев нынешней Америки: Рейгана, Майкла Джексона, Спилберга, Карла Льюиса… Элиот поддерживал диалог машинально, мысли его были не здесь. «Как странно, я думал, все произойдет иначе…» Он никак не мог поверить, что эта женщина станет матерью его ребенка! Он сам не понимал, в чем причина. Внешне Памелла была вполне привлекательна. Правда, рассуждения ее были глупы, реакции слишком предсказуемы, а интересы не выходили за рамки материального; вдобавок она поддерживала республиканцев. Но главное, в ее глазах не было того особенного блеска, который и составляет женское очарование. Правда, он ведь не должен был знать, что этот случайный флирт закончится рождением ребенка! «Все-таки странно, что я увлекся болтовней этой женщины…» Конечно, после нескольких часов скучного трепа вероятность продолжить общение в постели стала более чем очевидной, но и теперь, несмотря на красоту Памеллы, Элиот говорил себе, что едва ли получит от близости удовольствие. Ужин продолжался, одно фирменное блюдо сменяло другое: паста с фасолью, ризотто аль амарони[29], турнедо о таледжо[30], дополняясь бокалами бардолино. Тем временем на площади зажглись фонари и осветили палаццо Барбьери и мостовую, по которой, несмотря на поздний час, разгуливала толпа веронцев. Элиот попросил их рассчитать, но, не дождавшись официанта, пошел к стойке бара, чтобы расплатиться на месте. Пока хозяин ресторана выписывал ему счет, Элиот достал сигарету и сунул ее в рот. Он уже собрался щелкнуть зажигалкой, но чья-то рука уже поднесла язычок пламени к кончику его сигареты. – Доклад был отличный, док. Он поднял глаза и увидел молодую женщину лет тридцати, сидящую за барной стойкой с бокалом белого вина. – Вы были на конгрессе? – Джулия Батистини, – представилась она, протягивая руку. – Я – ваша коллега из Милана. Зеленые глаза и рыжие волосы не выдавали в ней итальянку. Их взгляды встретились, и он заметил в ее глазах тот самый блеск, который безуспешно искал у Памеллы. С огромным облегчением он, наконец, понял, что именно она станет матерью его Энджи! – Я бы с удовольствием поговорила с вами еще, – начала Джулия, – но… – Но что? Бросив взгляд на террасу, она добавила: – Но думаю, ваша подруга уже заждалась… – Не думаю, что это моя подруга. На ее губах появилась легкая улыбка. Скрывая торжество, готовая добиваться своего, она произнесла: – Ну, в таком случае… 1986 год Элиоту 40 лет В Сан-Франциско в пять часов утра раздался телефонный звонок. Звонили из Европы, бесцеремонно игнорируя разницу во времени. Женский голос с итальянским акцентом сообщил ему то, что он и так уже знал. Элиот прилетел в Милан, велел таксисту везти его в больницу, там взлетел на четвертый этаж пешком и постучал в дверь палаты № 466. После непременного ритуала приветствия он, наконец, подошел к кроватке. Элиот каждый день видел младенцев у себя в больнице, но этот ребенок должен быть особенным, этот – свой. Первую минуту он боялся, что ничего не почувствует, но малышка открыла глаза, захлопала ресницами, и он понял, что никуда от нее не денется. За окном стоял холодный снежный февраль, толкались и гудели машины, доносились крики: «Va fenculo!»[31] А здесь царили только нежность и теплота. – Добро пожаловать в наш мир, Энджи… 1987 год Элиот ожил. Он уже ничего не ждал от жизни, но внезапно туннель закончился, и он вышел на свет. В доме появился младенец, и все перевернулось вверх дном; повсюду валялись пустые бутылочки, памперсы, пакеты с молочными смесями. В пять месяцев у нее прорезался первый зуб. А еще через пять месяцев она сделала первые шажки. Все, что не было связано с ней, казалось пустяком: даже биржевой крах 19 октября, Черный понедельник, индекс Доу-Джонса, упавший на двадцать процентов… А потом? 1988 год Энджи хочет есть! Энджи хочет пить! Энджи хочет печенья! Энджи хочет кока-колу! * * * И вот наступило Рождество. Дом был украшен гирляндами, в камине весело потрескивал огонь. Элиот наигрывал на гитаре новый шлягер «С тобой или без тебя». Энджи плясала у огня. А Прохвост, улегшись на ковре, приглядывал за обоими. 1989 год Энджи исполнилось три года. Она научилась писать свое имя заглавными буквами, выводя их толстым фломастером. * * * 24 марта танкер «Эксон Вальдез» сел на мель у берегов Аляски, что привело к разливу трехсот тысяч тонн нефти. На Си-эн-эн с обвинительной речью выступила новый пресс-секретарь «Гринписа» Илена Круз. * * * В октябре Ростропович играл на виолончели у разрушенной Берлинской стены. По телевизору объясняли, что холодная война закончилась и отныне все люди будут жить счастливо в демократическом мире с рыночной экономикой…