– Это в аптеке не продают. Галоперидол только в больнице можно получить. Но вам можно просто заняться ЛФК. – Как это? – чувствую себя полным ослом. Попался на удочку вредной губастой бабенки. – Это легко. Спортивным шагом дойти до эскалатора, съехать до парковки и оставить нас в покое наконец-то. – Не, не пойдет? – ухмыляюсь я. – Почему? – Я жопой не умею вилять, как спортивные ходоки. И вообще… – Где Петька? – истерика в ее голосе меня настораживает. Это что, она так шутит? – Детка, я не мальчик. Не надо играть со мной… – Где Петюша? – нет, она не шутит. В медовых озерах плещется паника. Я оглядываюсь, озираюсь по сторонам. Мальчика нет там, где я оставил его всего минуту назад. Да какую там минуту? Секунды считанные. – Что ты за мать такая? – истерично рычу я, чувствуя, как мое спокойствие превращается в мясорубку ужаса. Никогда в жизни я не терял хладнокровия так, как сейчас. – Я? Я? А черт с вами, – девка стрелой бросается куда-то в сторону. Я стою и впервые в моей жизни не знаю, что делать. – А куда мама побежала? – тонкий голосок, звучащий совсем рядом. – Эй. Флибубастер, вы пока ругались я в аптеку сходил. Там мне тетенька витаминный чупс дала, а еще сказала, что таблетки у них дорогие. Я сказал, что мама официанткой работает, а она… – Я оторву тебе уши, – обвалившись на чертову скамейку хриплю я. – Одно за другим. А потом… – Чивой? – он меня и не слышал, чавкает своим леденцом и шуршит оберткой украшенной дурацкой уткой. Расправляет ее пальчиками, присев на корточки возле скамейки. Боже, надо сказать Карке огромное спасибо, что у нас нед детей, иначе я бы давно отправился туда, где выдают галоперидол. – Идем маму искать, – выдыхаю я. Ощущение такое, будто я провел два десятка переговоров за полдня. Состояние выжатого до цедры лимона. А Бэмби и не надо искать. Она появляется рядом, словно чертик из табакерки. Заплаканная, жалкая. Хочется ее прижать к себе и сунуть ей в рот успокоительный леденец. Леденец, мать его. – Я в аптеку, – из последних сил рычу я. – Пожалуйста не перечь. Умоляю. Мне надо в аптеку, срочно. – А потом к пупугаям да? Да ведь, – подскакивает на месте Петюня, которого крепко держит за руку его мать. Молчит, как воды в рот набрала. Чертова проклятая дура. – Ма, ну пожалуйста. – Петр Дмитриевич, погодите. Вот, – сует мне в руки аккуратно разглаженные деньги, сумму смешную. – Это на лекарства. И, пожалуйста, не перечьте, – показывает ровные белые зубки. Акулка вредная. А у меня все мысли сейчас только о… О леденце, мать бы его так. Надо бежать отсюда. Я не храбрый флибустьер, а трусливый койот. – Детка. Гусары денег не берут. – Вы флибустьер. Они прекрасно берут. А потом к попугаям. Или так. Или никак. Я смотрю на притихшего ребенка. Он тоже видит ослиное упрямство своей матери. Ну что ж, напросилась куколка. Я коварный и я… Петька хочет попугая? Что еще он там желает? – Хорошо, – моя ухмылка людоедская ее не трогает. В аптеке я покупаю лекарства и прошу провизоршу вызвать управляющего торговым центром. Он прибегает почти сразу. Услышав, кто хочет его видеть. Хитроглазый, как и все наемные торгаши, моментально понимает мое задание. – Я вас понял. Все, на что посмотрят женщина и мальчик, – лыбится красавчик, уже подсчитывая что поимеет с восхитительной сделки. – Все счета вам. Его улыбка искусственная и фальшивая. И он так же, как и я не понимает, зачем мне все это надо. – Предай им вот это, – сую в руки управляющего пакет с лекарствами. – И домой их доставите. Отчитаешься мне лично. – Что сказать? Куда вы делись? По делам срочно уехали? Обычно так вину заглаживают если… – Передай, что я держу свое слово и выполняю клятвы, – кривлюсь я. Обещал, что оставлю их в покое – сдержу слово. Да, я трус. И мне никто не нужен. Ни мальчики ушастые, ни бабы с оленячьими глазами. Я хочу снова в свою прекрасную жизнь. Глава 13 Лилия Он сбежал? Просто исполнил свое обещание. А скорее всего ему просто надоел этот цирк. Но от чего тогда мне так страшно пусто на душе? Может потому что мой сын идет со мной рядом молча, и я понимаю, что обижен он совсем не на чертова флибустьера, оказавшегося чересчур честным. – Петь. Ну идем попугаев смотреть, – говорю я примирительно, прижимая к груди пакет с дорогущими лекарствами, даже на половину которых у меня бы не хватило денег. И я смирилась с тем, что Демьянов их нам приобрел, хотя первым порывом было догнать мерзавца и отдать ему подачку. Но здоровье моего мальчика пересилило слишком идиотскую мою гордость. – Ты прогнала флибубастера, – хмурится Петюша. Морщит носик, сдерживает предательские слезинки. И мое сердце раздирается в клочья от жалости и… Он и вправду копия Демьянов. Даже губы кривит так же. И я все сделала правильно. Не могу потерять еще и моего сыночка. Не переживу. Он единственные родной мне человек, больше никого у меня нет. Тем более, что отец Петьки сам отказался от этого лопоухого счастья пять лет назад. Я вспоминаю как однажды, уже будучи беременной, мама вернулась домой, упала в кресло, бросила на столик огромную какую-то, абсолютно невероятную пачку денег и расплакалась. Она не рассказала мне ничего, но я поняла, что подонок просто откупился. Заплатил за свое спокойствие. Мама купила квартиру тогда. И никогда не вспоминал о мужчине, который украл ее у нас Петюшей. Она сделала выбор. Который я уважаю, но не могу понять и принять. И если это Демьянов, то он просто обычный мерзавец, а не благородный морской скиталец. Выкинул из головы и жизни. Вымарал из памяти, как ничего не значащий эпизод. Подонок и обычный хмырь. – Я его не прогоняла, Петь. Зайчик, Петр Дмитриевич просто очень занятой человек. И он нам никто. Просто помог, за что я его поблагодарила. И это значит, что мы ему не нужны. Он просто сделал доброе дело. – Он нам помог. И он, точняк, в тебя втрескался, я же вижу. А ты на него злишься за что? Я знаю. Потому что тебе он тоже нравится. И ты злишься, что у него есть та злая кикимора, а у тебя только я. – У меня есть ты, и это самое главное в моей жизни. Пойдем, малыш, – вздыхаю я. Крошечная ладошка в моей руке как напоминание о том, что я все еще существую на этой планете. – О. Мам, давай посмотрим, – тянет меня Петюня в сторону магазина электроники. Нет. Только не это. Он снова будет мечтательно рассматривать телефоны, планшеты и игровые приставки. А я снова буду себя ненавидеть за то, что не могу позволить самому дорогому человечку на земле такую дорогую игрушку. – Петюш, купим сначала тебе курточку зимнюю и ботинки, а на новый год дед мороз принесет тебе… – Просто позырю, ну мам… А потом пойдем курточки смотреть, как ты любишь, я даже не буду говорить, что мне скучно и проситься домой. Ну пожалуйста. – Ну, хорошо, – я сдаюсь без боя, потому что у моего сына сегодня и так слишком много печалей и расстройств. И я напугана и деморализована. Доктор сказал, что болезнь Петьки не опасна, и он будет жить полноценной жизнью, но душу все равно грызет противный червяк страха. Как я буду жить дальше? Про садик нам наверное придется забыть. Моя работа… Там вообще мрак, Абрамыч оборвал мне телефон. И я малодушно не ответила ни на один его звонок. Потому что знаю, что он скажет. ТЫ УВОЛЕНА. А это приговор. И тут, в этом царстве роскоши и света… Нам не место. Просто нужно отвлечься. Хоть и знаю, что нам не по карману эти магазины, но… Я же девочка. – Но потом посмотрим одежду. – И попугаев, и Бармику поводочек. И мороженое. Да мам? Мне же врач сказал, что надо кушать сладкое. А мороженое же сладкое? – Хорошо, смеюсь, глядя на возбужденного малыша, уже позабывшего все свои обиды. Я безумно устала, но испытываю подобие безусловного счастья. Мы провели с Петькой сегодня кучу времени, самого восхитительного, что даже страх и проблемы стали казаться далекими. Я уж и забыла, когда мы столько были вместе. Осмотрели весь ТЦ, не обращая внимания на презрительные гримасы продавщиц, наелись мороженого, на которое я бы в жизни никогда даже не взглянула в обычный день, но сегодня… Сегодня мне от чего-то очень захотелось именно этого липкого лакомства, стоящего словно делали его из ласточкиного молока. И Петюша… За глазки его блестящие от удовольствия не жаль отдать все деньги мира. – Ты устал, мой маленький? – улыбаюсь, глядя Петюшу, осоловево осматривающего магазин сладостей, больше похожий на пряничный дом из сказки. И я так и чувствую себя сейчас, как Гретель, отвечающая за своего родного мальчика – Гензеля. – Петька, я сделаю все, чтобы ты был счастлив. – Ага. Напишем сегодня письмо Деду морозу? Тот телефон который я смотрел… – Напишем, – вздыхаю. Тот телефон не принесет ему добрый волшебник, и я это знаю, и загибаюсь от бессилия. – А теперь к попугаям и домой? – Домой. Ма, а флибубастер больше не придет? Я молчу. А что ответить? Надеюсь, что не придет. Что забудет о нашем существовании. Выкинет из головы, как излишнюю информацию. Продолжит жить в своем мире, где нас нет. Попугай кажется мне огромным. Его клетка – как вся наша комнатушка. – Красивый, – восхищенно шепчет Петюша. – А он говорящий? – Нет, – улыбается девушка, стоящая за прилавком. – Никак не научим. Флинт молчит как партизан. – Наверное потому, что его никто так и не купил, – вздыхает мой добрый Петюша. – И он думает, что его не любят. Но он же ошибается. Таких красивых все любят. Нам дайте поводочек для Бармика. – Он у тебя большой? – девушка смотрит на моего сына так дружелюбно, и я расслабляюсь. Усталость обрушивается на меня словно бетонная плита. Нервное напряжение, превращается в невероятную слабость. – Ма, скажи Бармик у нас прямо овчарка. Вот такой, – разводит ручонки в стороны, словно заядлый рыбак хвастунишка, мой мальчик. – Точно такой, – вымучиваю улыбку. – Только немного поменьше. Поводок Петюше нравится, в подарок еще получаем смешную шлейку для нашего цуцика и косточку из жил. Радости мальчика нет предела. Хрусткий пакет с фирменным логотипом он прижимает к груди, словно отрытое сокровище. Выходим на улицу и я с удивлением отмечаю, что уже темнеет. Холод жуткий, а на Петюше тонкая курточка и кроссовки, в которые я его переобула в ресторане, чтобы не вспотел. О походе до метро или автобусной остановке и речи быть не может. Поднимаю руку, чтобы нанести последний удар по нашему с сыном месячному бюджету. Но мне еще должны плату за квартиру и остатки жалования. Какое-то время протянем. А там работа найдется, я надеюсь. Перед нами машина останавливается сразу, слишком шикарная для такси. – Простите, но я не смогу заплатить много, – лепечу, глядя на доброго самаритянина, слишком дорого одетого для простого бомбилы. – Нам по пути, – улыбается мужчина. В кино, обычно, так маньяки возникают или наемные убийцы. – Сомневаюсь, – закрываю собой сына, не зная, что делать дальше. – Да садитесь. Петр Дмитриевич велел вас домой отвезти. Сказал, что это его последнее нарушение пакта о ненападении. И мальчик слишком легко одет. Не бойтесь, я управляющий торгового центра. Отвезу по адресу, который мне дал Демьянов. – Мамочка, я устал и замерз, – дергает меня за полу куртки Петюша. И я сдаюсь. Дома мы оказываемся через час. Петюша почти сразу заснул, разморенный теплом автомобильного салона. Наш водитель молчит. Не лезет в душу и я ему страшно благодарна за это. Во дворе царит странное оживление. Переезжает что ли кто в нашу обитель? Странно, что я ничего об этом не знаю. Обычно новости разлетаются по дому со скоростью лихорадки Эбола. А сегодня… Небольшой микроавтобус стоит у подъезда, двери которого распахнуты настежь. – Спасибо вам огромное. – шепчу, подхватывая на руки сына. – Вам помочь? Мальчик тяжелый, а вы очень хрупкая.