– Точно. Кубок, вымпел и переходящее знамя. Пока, пират. Слушайся маму. Еще увидимся. Лилечка, я всегда выполняю свои обещания, – переводит на меня взгляд, мечущий молнии. – Я корсар, – улыабется мой сын. Жмет огромную руку мужчины, на которого похож, как факсимильная копия. Мне уже даже не страшно. То, что я испытываю можно назвать одним словом – ад. Я сгораю изнутри. А может просто сбежать? Забрать сына и просто… Только вот на какие шиши это сделать? Продать квартиру, купленную на откупные. Смешная сделка, бежать, прятаться от человека, которому никто не нужен и не был нужен никогда на его же Иудины серебренники. И сейчас ему просто нравится играть с нами, как огромному сытому коту с несчастными мышками. Выдыхаю только когда за Демьяновым с грохотом закрывается дверь. Руки трясутся, ноги не держат. Чертова молния, которую я слишком резко дернула, когда Петя вбежал в комнату, зажала кожу у меня на шее, и я наконец-то понимаю, что мне больно. – Мам, а можно я когда пойду с Любой и Бармиком погулять, надену новую курточку? А флибубастер же придет еще? Мам, ты заболела? У тебя слезки. Мамочка, – жмется ко мне мое счастье. – Когда я вырасту, я сделаю так, чтобы тебе не надо было ходить на работу. И тогда… – Я опаздываю, – черт, я вру собственному маленькому сыну. Мне просто нужно сбежать из этой душной комнаты, пропахшей насквозь Флибустьером в чешках. И ему не нужны сокровища, он пришел сюда, чтобы украсть у меня все самое ценное: мое спокойствие, моего сына и мою душу. И он уже начал по кусочку выдирать все это из меня, с садистским удовольствием. Глава 18 Петр Демьянов Если день начался с молочных пенок, продолжится он тоже погано. Я чуть не растянулся прямо возле здания своего концерна, на радость замершего от восторга персонала. Ну еще бы, увидеть, как на мерзлую грязную кашу падает несколько миллиардов – не каждый день такое шоу увидишь. Чертовы чешки оказались еще и жутко скользкими. – Владик, уволен, – рычу я, выдергивая локоть из заботливого захвата чертова поганца. – За что? Я между прочим вас сейчас спас от падения. – А вчера ты меня отвез в самые чертоги ада. И там я пал гораздо позорнее. Какого хера…? – Вы сказали, что если я не отвезу вас в общагу, то я могу попрощаться с работой, надеждой на счастливое будущее и с жизнью, – бурчит идиот. Господи, кто таких рожает вообще? – Петр Дмитриевич, я был против, если что. Тапки у вас, кстати, огонь. Сил на споры нет. Башка гудит как адский чан, в котором варят самых омерзительных грешников. С пенками, блядь. – Вон пошел. Жди в машине. – Так я же уволен. – Я тебя сейчас загрызу, – мой рев разносится по холлу огромного здания, как глас предвещающий пришествие Фернира. Тишину, повисшую в пространстве можно потрогать. До лифта я с трудом добираюсь. Как африканский лыжник, который в жизни не видел снега. Ноги разъезжаются на мраморной плитке в странных пируэтах. Любой фигурист, даже обласканный олимпиадами, с зависти бы удавился увидев мой четверной тулуп, который еще не удавался даже самым ловким мастерам. Ненавижу. Все и всех ненавижу. А особенно мелкую губастеньку ведьму, давшую пинка мне под зад. И откуда? Меня выгнали из убогой общаги, в которую даже крысы не заглядывают, боясь там остаться навеки. – Петр Дмитриевич, там… – бросается наперерез моей пунцовой от ярости персоне, секретарша. Смотрит на мои ноги, будто у меня там копыта отросли, глаз не сводит, поганка. Лизочка, вроде… Не важно. – Там Молохов вас ждет. Три часа уже… Злой. – Мне кофе ведро. С коньяком. Точнее коньяк с кофе. Ботинки непромокаемые на меху и всех в жопу… – Но Молохов. – Три часа, говоришь, ждет? Ну это хорошо. Значит дозрел. – Да, – кивает болванчиком баба, обряженная в деловой костюм. Обтягивающий ее тело, словно вторая кожа. А она ничего… Черт, вот именно – НИЧЕГО. Не то что… – Меня и дольше ждут. И с удовольствием. Так что пусть идет туда… Куда ходят в этих гребаных чешках, мать их. Девка стоит столбом, явно не зная, что делать с рехнувшимся начальником. Обычно я не позволяю себе вольностей и такого отношения к деловым партнером. А виновата в этом мерзкая ведьма, испортившая своим проклятым ртом прекрасного парнягу Петра Демьянова. – Ботинки, Лизавета. Секретарша юркой белкой бросается к двери, а я, пригладив взъерошенную бороду иду в свой кабинет. Молохов сидит на диване и явно, мягко говоря, пребывает не в самом хорошем расположении духа. Но до моего состояния ему как до луны. Угадайте, куда первым делом смотрит этот боров в костюме от Бриони? Бинго. – Да уж. Говорили мне, что большие деньги сводят с ума, – задумчиво цедит он, вертя в сарделькообразных пальцах дорогой снифтер. Молодец Лиза, сразу распознала чем можно отвлечь посетителя в ожидании. Хотя, тут и стараться не надо было. На брылястой морде Молоха написано крупными буквами – я люблю коньяк. – Петя, отдохнуть бы тебе. И Каринка твоя беспокоится. Эти, чувяки на твоих ногах… – Стресс снимаю. Хожу на бальные танцы. Танго там, пассадобль, иногда даже ча-ча-ча, – морщусь я, обвалившись в свое кресло. Черт, теперь все города и веси будут знать, что миллиарды не спасают мужиков от безумия. А Петр Демьянов ходит бедрами вертеть. – Слушай, Молох… Ты пришел со мной о жене моей покалякать? Или обсудить новые веяния в модных танцах? Кстати, чешки огонь. Прямо не снимал бы. Для потенции полезно босым ходить. Так подошва этой обуви дает тот же эффект. Чешкодел у меня знает точки цзинь. Кудесник просто. – Это, Петь, а куда ходишь то? Я бы тоже… Ну, что-то я поправился маненько, и стресс… И номерок мне дай мастера тапкового. Ну, без них же плясать нельзя. Ага, плясун, бля. Я с трудом сдержал истеричный смех, рвущийся из горла. Навесил на физиономию серьезное выражение и наконец почувствовал себя… Собой. – Молох, слушай, мне нужна помощь. – Чем смогу, – собрался водочный король, бизнес с которым мне на фиг не уперся. Не моя конъюнктура. Но он упорно пытается втянуть меня в свои махинации. – Мне нужно сделать тест на ДНК. – Ты чего? Залетел что ли? Так откупись, делов то. Дай бабе тугриков мешок, скажи, что если родит, сама будет растить без содержания. На кой хрен тебе заморочки? – Я думаю, что ты так и сделал бы. И я бы, наверное. Но… Уже поздно. Парню пять лет. – Ну и зачем тогда анализ? Она с тебя что-то требует? Нет? Лишние знания – многие печали. Петь, ну на кой черт тебе этот геморрой. Давай лучше коньячка выпьем и обсудим наши с тобой дела скорбные. А потом в сауну забуримся, девок снимем. Да и потом, сейчас этот анализ сделать можно в любой лаборатории, – дергает толстым плечом Молохов, от чего его тело идет волной. К моему горлу подскакивает тошнота. В теме мужик. Наверняка замучился от отпрысков открещиваться. Конечно, если по саунам расслабляться. Только вот я… А вот и вправду, ну на кой черт мне то, что не надо. Я успешный, богатый, самодостаточный мужик. Сам выгрыз себе эту успешность, полз вверх, ломая кости. Зачем мне чертов ушастый мальчишка, который априори не может быть моим? Ну не знаю я эту бабу. Не знал никогда. А дети не рождаются ментально. Только вот от чего тогда так зудит душа? Может и вправду заглушить эту свербящую пустоту блядями дорогими и пойлом, как советует Молохов? Проспаться и продолжить жизнь, в которой нет и не будет общажных обитателей. – Слушай, Феля, я знаю про чертовы зубные щетки, волосы и прочее. Но мне нужен сто процентный результат. А дешевые лаборатории его не дают. Там есть погрешность. Пусть небольшая, но… Ты меня понимаешь? – мой голос звучит сейчас глухо. Словно сам дьявол дергает за язык, заставляет говорить помимо моей воли. Я бы, честно, хотел выбрать сауну. – Мне нужен нечистоплотный лепила, который любым путем возьмет у пацана кровь, сравнит ДНК с моей и… – И тогда мы подпишем договор, ведь так? – приподнимает бровь Феликс Молохов. – Твою мать, где мой коньяк? – ору я. Секретарша появляется через долю секунды с подносом в одной руке и ботинками, похожими на меховые говнодавы в другой. Делаю жадный глоток из поданного мне снифтера. Даже не потрудившись нагреть пахнущий дубом напиток. – Ребенок не должен ничего понять. Как вы это сделаете мне плевать, в конце концов я за это заплачу очень много – договором с тобой. И еще, я хочу чтобы его мать тоже была проанализирована. Да, и очень надеюсь, что все останется в рамках джентльменского соглашения. Если ты, Феликс, понимаешь, что это значит. – Ты что, Петя, боишься, что ребенок у тебя не от нее? Круто, такого даже в кино я не видел, – колышется от смеха Феликс. Черт, я бы на его месте наверное загнулся от смеха. Но сейчас мне хочется вмазать по лоснящейся физиономии этого зажравшегося кабана, у которого в груди вместо сердца калькулятор с цифрами с огромным количеством нулей. – Ладно расслабься. Разберусь. Хотя убей не понимаю, на хера тебе эта фанаберия? Танцы и то прикольнее. Баба где работает? Я провожаю взглядом огромную фигуру Молоха, пытаюсь понять на кой черт я заварил эту гребаную кашу с пенками. Он ведь прав- я ищу приключений на свои чешки, мать их. – И это, номерок тапкодела мне пришли, очень надо, – уже возле двери оборачивается воровато Феликс. Глава 19 Лилия – Карл Абрамович, пожалуйста, не увольняйте меня, пожалуйста. Такого больше… – переминаюсь я с ноги на ногу, стоя на ковре возле начальственного стола. Унизительно. Но еще унизительнее будет смотреть в глаза Петюше, когда я е смогу ему купить жизненно необходимую конфету, не говоря уж о шоколадном яйце, которое он привык получать каждый вечер. – Увольнять? – поднимает на меня глаза начальник. – Ну, да, вы же за этим меня позвали. Послушайте. Не повторится такого больше. Простите… – чащу я, не давая и слова сказать ресторатору. – Ты ведь у нас учишься, вроде? – наконец вставляет он в мой поток бессвязных «мольб». – Да, заочно. Но учеба не мешает моей работе. Я даже не опоздала ни разу, – какой позор. Послать бы его к черту и громко хлопнуть дверью. И если бы я не отвечала за маленького мальчика, я бы наверняка так и сделал. – Лилия, не тарахти. У меня голова сейчас треснет, – морщится Абрамыч. – Я спросил, на кого ты учишься? – Технолог общественного питания, – выдыхаю я. Во рту пересохло, ноги ватные. – Не увольняйте… – Господи, да что ты заладила как попугай? И не собирался даже, – Абрамыч смотрит на меня теперь с интересом, как ботаник на муху дроздофилу, приземлившуюся на его кактус. – Наоборот… Мне как раз и нужен такой специалист. Наш ресторан гранд получил, а это первый шаг к звездам мишленовским. Так вот… А я тебе зарплату удвою. Нет – утрою. И работать будешь с десяти утра до пяти дня. Тогда и ребенок твой не будет побираться. Соглашайся Лилия. – Но я еще и не доучилась… – я наверное брежу. Или Карлыча подменили инопланетяне. Иначе чем объяснить такой аттракцион фантастической щедрости от мужика, который из чаевых у персонала отбирает тридцать процентов. О сквалыжстве Абрамыча ходят легенды, а тут… Точно, параноидальный бред у меня, осложненный бессонной ночью. – Слушай, что ты какая дурная? Я тебе говорю… Ну на кой ляд мне увольнять сотрудницу, которую я знаю уже несколько лет как честного и порядочного работника? Ты же блаженная, честная. А другую возьми с улицы, она тырить начнет. Или еще, чего хуже, жлобить чаевые. Да и коллектив у нас сложившийся. Ты лучше вот чего. Мальчик твой… – Карл Абрамович, послушайте, Петеньку я не приведу больше сюда. Обещаю, просто не с кем было оставить. Он маленький и не всегда осознает, что хорошо, а что… – Мне иногда кажется, что я просто рот открываю, как карась, а звук не идет, – промокает лоб белоснежным платочком начальник. А мне кажется я сейчас просто свалюсь на чертов коврик. – Рот закрой, Романова, я тебя не могу переорать. Я вздрагиваю, когда он ударяет по столу кулаком и наконец замолкаю. – Я говорю, тут оказия случилась. Мы будем кетринг делать для детского сада частного, для детей с особыми потребностями. И нам дали там одно место с восьмидесяти процентной скидкой как бонус. А у нас из персонала такой ребенок только у тебя. – Откуда вы…? – так же не бывает, чтобы ничего-ничего, а потом сразу столько счастья. Маятник не качается так резко никогда. А если вдруг случается, то потом может так отыграть, что свет милым не покажется. Или…? – Софья сказала. В общем, место за твоим мальчиком я оставил.