– Девушку, – выдыхаю я, вскочив с места. Эта задача из разряда – отделить зерна от плевел. Вечером в кинотеатре искать девушку по телефону, все равно, что иголку в стоге сена. – Молохова в жопу. – Надо же, как невежливо, – смех Феликса заставляет меня вздрогнуть. Вот вообще сейчас он тут не в жилу. Смотрю на человека гору и едва сдерживаю истеричный смешок, опуская взгляд на копыта Молоха, упакованные в чешки размера сорок восьмого, не меньше. – Друг к нему с хорошими вестями, а его в жопу. Что ты за человек такой, Демьянов? – Мне сейчас не до разговоров о твоем договоре, – рычу я, запихивая в рот очередную конфету. – И напрасно, я половину своего обещания выполнил, – в толстых пальцах Фели появляется пробирка, вымазанная чем то бордово- красным. О черт… – Слушай, девка эта твоя, просто кошка дикая. Прям завидки меня дергают. В постели то крошка тоже, поди ураган? – Это ты…? Какого хера, блядь ты творишь, Феля? Где Лилия? – В смысле? Я выполняю договоренность. Кровь бабы и ее прицепа против договора с тобой. Все чин чинарем. Чем ты недоволен, Дем? – удивленно смотрит Молохов, вертя в руке чертову пробирку с кровью Бэмби. – Я просил все сделать нормально, – черт, я идиот. Чего можно было ожидать от этого самодовольного борова, в глазах которого сейчас плещется насмешка. Он специально сделал так, как сделал, чтобы показать, что он может. – Я был нежен, Петруччо. Мои люди гроб со спящей красавицей носили как ковчег завета. Все чисто сделали, в клинике. Врач высшей категории взял кровь в таком месте, что она и не прочухает ни хера. Или как надо было? Прийти и сказать «Дамочка. Мы хотим у вас крови немного отсосать, потому что одного достойного человека мучают сомнения относительно вашего ребенка»? Так надо было? Петя, комар носа не подточит. Инсценировали ограбление. А девка ничего так, ебабельная. Если б не мы у нее, а она отсосала… Мне на глаза падает красная, колышущаяся пелена. Рука действует отдельно от разума. Мозг входит в штатный режим только когда костяшки на руке начинают пульсировать от боли. Молох держится за скулу, и губы его тянутся в кривой ухмылке. Сука, я нажил себе очень нехорошего врага. Но сейчас мне плевать. Ярость в крови гудит, выжигая даже остатки адреналина. И я буквально глохну от этого гула, наверное потому пропускаю удар, похожий на удар кузнечного молота. Мир взрывается болью. – Остыл? Расслабься, непоправимого не случилось. Честь и достоинства твоей крали в целости и сохранности. Еще мальчонку обследуют, образцы сравнят, через неделю максимум расклад получишь. В расчете. Я не прав, извини, Петруччо, – фальш в голосе Феликса буквально физически чувствуется. – Втюрился ты, мужик. А я тут… Прости засранца. – Пацана не трожь, – хриплю, наконец обратя способность дышать. – Такими методами мне не надо… – Я что тебе, зверь оборзевший? – хмыкает Молох. – Мальчика в саду проанализируют, как профилактические исследования проведут. Я, главное стараюсь, креативлю, с садом договорился. Проплатил на два года вперед дорогущую богадельню для детей с потребностями, еще и в морду за это отгреб. Нехорошо так с друзьями, Петро. Некрасиво. Ну, ладно, за то, что про чешки надоумил, скидку делаю. Ну и на стресс. Мир? – Мир, – морщусь. Таких друзей за хер да в музей. Но он прав, а я нет. Я идиот, мне не стоит знать то, о чем я потом буду жалеть. – Где девка? В кинотеатр, находящийся у черта на рогах я врываюсь спустя час. Владик остается за дверями, бубнит, как старый дед что – то про мою безопасность. Лилия сидит скрючившись в центре пустого темного зала, такая маленькая и беззащитная. В сердце впивается игла жалости, тонкая и болюче-непривычная. Это чувство мною давно забыто, а вот поди ж ты. – Вы пришли? – шепчут пересохшие розовые губки, и я не могу сдержаться. Выхватываю легкое женское тело из дурацкого кресла оббитого кроваво-алым бархатом, прижимаю к себе, нахожу ртом ее губы и кажется схожу с ума. Она барахтается в моих объятиях, сопротивляется, а я не могу остановиться. – Отпусти, – шипит мне в рот маленькая кошечка. Колотит кулачками по груди. – Да пусти же. Пусти. Пусти, – в ее голосе слезы. Твою мать. Я взрослый мужик, старше нее на целую жизнь, сошел с ума. Ослабляю хватку и тут же щеку обжигает огненная отрезвляющая боль. – Извини, – хриплю, борясь с адскими демонами рвущими мои внутренности бритвенно-острыми когтями. – Зря я вам позвонила. Зря… Держитесь от нас с Петей подальше. Просто скажите, где я. Просто… – Тебя отвезет домой мой водитель, – она права. Надо держаться от нее подальше, на безопасном расстоянии. Черт, да откуда же я знаю ее? Вот этот взгляд затравленный, эти скулы появившиеся от того, что она крепко сжала челюсти, и нос курносый. Я видел все это. Я хотел все это и имел. Или нет? Я бы запомнил, точно, если бы… Глава 23 Лилия Мои губы до сих пор горят, словно присыпанные острым перцем. И я прислоняюсь ими к стеклу, лишь бы хоть немного унять этот болезненный жгучий жар. И это бесстыдное, абсолютно чуждое мне чувство, меня не пугает, а возбуждает. И от этого мне невероятно стыдно. Этот мужчина видимо послан моей семье в наказание за чьи то грехи. Не иначе. Он сам грех, с мятными губами и огнем в чертовых глазах, от которых мой разум рвется в лоскуты. И он моя самая большая проблема. И даже то, что я не знаю, что было со мной в потерянные полтора часа моей жизни, отходит на задний план и уже не кажется мне таким уж омерзительно-страшным. В конце концов, судя по ощущениям, я не лишилась девичьей чести, ха-ха смешно. Даже грабитель не позарился на такое сомнительное сокровище. Но, что тогда это было? Не ради дешёвого колечка и сережек стоило так заморачиваться? Сережки жалко до слез. Их подарила мне мама прежде чем… – Лилия, мы приехали. Вас проводить? – тихий голос водителя Демьянова кажется мне громом небесным. Вздрагиваю, выпадая в реальность из своих тяжелых мыслей. От которых хочется не плакать даже, а выть в голос. Смотрю в окно шикарного автомобиля на убогую общагу. Это мой мир. А сейчас я чувствую себя самозванкой, притворяющейся принцессой. – Нет, спасибо. И за то что довезли, – улыбаюсь вымученно. Дергаю на себя ручку дверцы. Мне просто нужно вернуться туда, где я настоящая. И там ждет меня самый важный и единственный мужчина в моей жизни. А все остальное просто глупые фантазии. И я ведь понимаю, что даже думать о женатом мужчине – верх идиотизма. Да и не думать мне о нем надо, а бежать как черту от ладана. Спасать свое сокровище от жадного флибустьера. Так что… Меня ждет сыночек. Мой любимый мальчик. И никто больше нам с ним не нужен. Никто и никогда. Чертовы ботинки скользят по наледи, голова все еще гудит, руки трясутся. А сердце колотится в такт моим мыслям «Никто и никогда. Никто и никогда». А имею ли я право лишать моего мальчика того, в чем он так нуждается? Да, потому что я не отказалась от него, как это сделал подонок, отнявший у нас мать. И все мои чертовы мысли, просто стокгольмский синдром. Да, я буду бороться за сына. Дам ему все, чего он заслуживает, даже если для этого мне придется работать день и ночь. Я сделаю все, чтобы он не нуждался в этом мерзавце. Завтра договорюсь с садиком и у нас начнется новая жизнь, в которой не будет Демьянова. Будем только мы с Петюшей. И никто нам не нужен. Я буду биться. Я буду… Я дура, я совсем запуталась. – Алтэр шмэгэгэ, – мне кажется я сейчас свалюсь с ног, сметенная звуковой волной. Но я дома. И голос тети Любы, словно спасительный удар по голове меня наконец реанимирует, тянет на свет из безумия. На очень яркий свет, которым залит холл общаги. – Нет, ви посмотритэ, люди. Этот старый шлемель цветы приволок. И што я должна делать с этим вэником? – Это ромашка, Бэйся, насушишь пить будешь. Успокаивает хорошо, – блеет съежившийся до размера попугая, сидящего в клетке с видом короля общаги. – Пить? Я, значит по твоему цидрейтера? Ах ты… Старый ты дрэк. Я тебе этот букет сейчас засуну… – Бей шлимазла, бей шлимазззззла. Шлимаззззла, – вдруг оживляется попугай. Его гортанный крик похож на вопль сатаны из преисподней. – Куда? Тетя Любочка, куда засунешь букет? – скачет вокруг мой маленький мальчик. А мне кажется я попала в какой-то театр абсурда. И почему Петюша не в кровати? Поздно ведь уже. – В тухес, – бурчит наша фея крестная. – А ты, обезьяненок, давно должен в медведя своего сопеть. Сейчас мама твоя вернется, и задаст нам трепку. – Так вы тут так кричали. И мне интересно стало. А дядя Мося чего такой белый? Теть Люб… Ой, мама… – вдруг замечает меня сыночек. У него глаза блестят в темноте и они такие же, как у… – Личечка, фэйгеле моя, ты в порядке. На тебе лица нет, – тетя Люба тут же бросает свою жертву и устремляется ко мне. И что сказать? Нет, я не в порядке. Совсем даже не в порядке. И губы у меня так и ноют от поцелуя Петра Демьянова, и болит что-то под коленкой, и я не знаю, что со мной делали полтора часа, и мамины серьги я потеряла. И глаза моего сына, такие же как у моего мучителя. С трудом сглатываю слезливый ком, и даже изображаю подобие улыбки. – Все хорошо, тетя Люба. – Врешь. Давай в кухню, хоть покормлю тебя. На муху в обмороке похожа. А ты чего встал, старый бок? Иди ромашку заваривай, – Мося испаряется слишком шустро для своего возраста, под дьявольский хохот цветастой птицы. А я прижимаю к себе Петюшу. Только благодаря ему беру себя в руки. – Я только мальчика уложу, – хриплю, понимая, что от разговоров со слишком проницательной Бэйсей мне не отвертеться. Петя не хочет спать. Слишком возбужден. Вертится в кровати как юла. Все пытается уложить поудобнее медвежонка. Но на деле… – Я знаешь что подумал? Мам, а если нам сестренку купить? Маленькую такую. Я бы за ней ухаживал, и мне не было бы скучно, когда ты на работе. И тетя Люба бы зарадовалась знаешь как? – Петюш. Маленьких девочек не продают в магазинах. И потом у тебя есть Бармик, сначала за ним надо поухаживать. А то он вон игрушку твою съел, и теперь прячется. А за сестренками нужно ответственно ухаживать. – А откуда их берут? Тетя Люба говорит из капусты, а Синявкин про аиста выдумывал. А я думаю, что… Слушай, а если я Флибубастера попрошу, чтобы он нам сестренку помог заиметь, как думаешь он согласится? Я вздрагиваю от этого бесхитростного детского вопроса. По телу проходит волна дрожи. Треплю сына по белобрысой макушке, стараясь просто абстрагироваться от разговора, уйти от темы, которую еще очень рано обсуждать с моим малышом. Да и мне не стоит даже просто думать о таких глупостях. – Нет, Петька, не поможет. И давай уже спи. Завтра тебя устрою в новый хороший садик. И тебе не будет скучно. Ну куда нам еще сестренку? Нам же и так хорошо, – целую мальчишку в курносый наморщенный нос. – Я тебя очень люблю. Очень при очень. И знаешь, скоро я на новую должность перейду, и мы с тобой все вечера будем вместе. – Правда? – Обещаю, – выдыхаю я. – А теперь спи. И пусть тебе приснится… – Что у нас с тобой и флибубастером есть сестренка, – шепчет мой котенок, раздирая мою уверенность в том что я справляюсь хорошо, в клочья. Глава 24 Петр Демьянов Королевы ходят как хотят. Королевы… Карка, вопреки обыкновению встречает меня у входа. Тихо в доме, полумрак, свечи горят. На голое тело жены накинут алый пеньюар. Красивая, породистая, как скаковая лошадь. Это именно то, что мне нужно сейчас. Расслабиться. Провалиться в глубины чувственного ада. Карка большая мастерица в некоторых аспектах этих удовольствий. – Как то все у нас не так, – шепчет она, прижимаясь бедром к моей ширинке. – Давай мириться, Петь. Я прислугу отпустила на сегодня. Все для тебя, мой господин. Любое желание, даже самое темное. Ее губы легко касаются моей шеи. Руки скользят по животу вниз. Черт, тяжесть в яйцах появляется, но желание смазанное. Я не хочу ее до отвращения. И легкий запах шампанского от Карки вызывает приступ тошноты. – Я хочу переодеться и поужинать, – отстраняюсь от жены. Она пробегает языком по капризно надутым губкам, и я не могу понять ее реакцию. Глаза сияют в полумраке – злится. – Сначала накорми молодца, а потом… – хмыкаю я. Интересно, а как выглядела бы в этом алом кружеве Бемби? Да, я схожу с ума, это явно один из видов психического расстройства. – А будет потом, Демьянов? Что? Или мне Молоху позвонить, спросить, где он чешки купил? – скалится Карка, показывая белые зубки, блестящие в свече свечей как жемчуг. Молча иду в столовую. Стол уже накрыт: устрицы, ростбиф, салат какой-то навороченный, приготовленный определенно ресторанным шефом. Казенное все и протокольное. Тяжелые стаканы из резного хрусталя, белые тканые салфетки. Вроде как надо все, красиво. А я хочу подгоревшей каши и какао из чашки, с нарисованным на ней поросенком. И девку ту волоокую я хочу. До звона в штанах и сумасшествия. Хочу укусить ее за чертову упрямую губу и сдохнуть от удовольствия. Карка заскакивает на край стола, разводит ноги в сторону зазывно. В голове мутится. Наливаю из графина виски, проглатываю жадно, залпом. Нужно забыться. Отвлечься, просто взять то, что совсем рядом. Сбросить пар и наконец то стать собой. Не слюнявым идиотом, бегающим за нищей девкой с прицепом ушастым. Я старше нее, я их другого теста, я… Слепну от желания, вспоминая запах испуганной мерзавки по имени Лилия. – Ого, Демьянов, пожалуй без чешек, – шепчет огненно Карка, ухватив меня пальчиками за пояс брюк. Притягивает к себя, обхватывает длинными ногами. По-хозяйски. Я закрываю глаза. Все правильно, это мой настоящая жизнь. И эта женщина… Черт, я ее ненавижу. Удовольствие накатывает тяжелыми волнами, Карка стонет, когда я кончаю в нее, рыча от болезненного неудовлетворения. И грудь ее силиконовая мнется в моих руках, доводя меня до иступленного желания вымыться до скрипа. – Ох, – хрипит чужая мне баба, с которой я прожил хренову уйму лет. Выгибается дугой, кусает искусственные губы. – А теперь я хочу есть, – стаскиваю ее со стола. Белая скатерть кажется мне опороченной и грязной. Осталось только член об нее вытереть, и совсем оскотиниться. Снова наливаю себе порцию виски, выпиваю жадно, не глядя на бесстыдно голую жену. – Ты все таки скот, Демьянов, – ухмыляется она, выхватывая у меня из пальцев стакан. Доливает виски, делает глоток, щурится. Смотрит на меня взглядом победительницы. Да и хрен с ней. Пусть напьется и отвалит от меня.