– Отца Пети, – дурацкий вопрос. И зачем мне это знание? – Думаю что да, – ее ответ звучит испуганно, будто она мне в любви признается, а не рассказывает о мужике ее предавшем, сломавшем эту маленькую сильную птичку. И мне кажется я слепну от яростной ревности. – Знаете, я ведь его не знаю почти. Да и какая разница, мы с ним из разных миров. Он привык получать все, что пожелает. И я ему не нужна совсем. Поиграть и бросить. Забрать он у меня может много больше, чем дать. И мне страшно, что мне начинает его не хватать. Он подонок, и он… – Лилия, ты ведь уже дала ему, так что расслабься. Кроме твоего тела он ничего и не хотел, наверное, – ей больно. Сжимается, словно от удара. Я скот, права Карка. – Выпустите меня… Выпустите, пожалуйста. Мне надо на работу, и Пете завтра в новый сад. Я должна все подготовить. Пожалуйста, я и так почти шагнула за грань. Вы такой же, как и все. – Я развожусь с женой. Послушай, я не знаю почему, но… Черт, да, я хочу дать тебе то, что ты сама не сможешь получить без помощи. Давай просто будем взаимовыгодными. – Это теперь так называется? – кривит она губы в горькой усмешке. – А что ты хочешь? Лилия, я давно не мальчик. Я предлагаю тебе сделку, ты мне – я тебе. Не жениться же мне на тебе. Прости, гно тебе это тоже не надо. Я старый для тебя, – о да, я скот. Рогатый такой, парнокопытный винторогий и с бородой. – А что взамен? Поиграете, пока не надоест? Меня это не касается. Я не такая, – она обмякает, то ли от тепла, которое наконец-то заполняет сгустившийся воздух автомобильного ада на двоих, то ли от странной вспышки паники. – Мы разные. Не стоит продолжать… Сегодня я просто проявила слабость. Тот поцелуй… Не даю ей договорить. Губы Бэмби сладкие и пахнут малиной. Она не вырывается, не сопротивляется. Просто не отвечает, доводя меня до исступления своим равнодушием. Я нажимаю на кнопку блокировки дверей. Смотрю, как она легко выпрыгивает из моего джипа не прощаясь, по-английски. Идет по тротуару. Маленькая, жалкая. Эта курточка ее на рыбьем меху, потертая и дурацкая. Такое ощущение, что она с чужого плеча, потому что размер крохотный, но все равно маловат этой гордячке, принципиальной дурочке. Я могу дать ей все, о чем только можно мечтать. А она любит козла, который бросил ее и Петьку, обрек на жалкое существование. В душе клубится яростная зависть к этому мудаку, не ценящему счастья, от которого сам же и открестился. – Чертовы Лилии, – хриплю я, вжимая в пол педаль газа. Джип рвется с метста, как понесший конь, выбивая колесами ледяную крошку. – Чертовы чистеньки суки, разжижающие мозг, и брюки эти кто, блядь, шьет? Да пошла она… Губастая непорочная шлюха, с глазами гребаной оленихи. Непонятная мне вообще. Пусть живет в нищете, пусть любит козла, пусть, пусть, пусть. Завтра я снова приеду сюда, с чертовым вонючим букетом. Не знаю почему, зачем и для чего. Еще ни одна баба не действовала на меня так разрушающе. Она же никакая, блеклая, тощая. И она предел моих мечтаний. Может быть попробовав ее я развею наваждение? Она права, я такой же, как и все. А если нет? Что тогда? Глава 27 Лилия – Ойц, вы только гляньте на этого рахита в панамке, – заламывает руки тетя Люба. А я смотрю на насупленного Петюшу, причесанного и накрахмаленного до скрипу и с трудом сдерживаю истеричное хихиканье. – Ему в новое приличное общество идти, а он фасоны тут крутит. Мося, посмотри, он ведь просто маленький принц. Что молчишь, старый каликер? Не принц? – Прынц? Бейся, хде вы видали принцев в коротких штанишках. Этот пишер ушастый больше на бандита с большой дороги смахивает. И не надо глазами так в меэнэ стрэлять, ви ими только пыль могете сбить с моего пинжака. Ви, Бэйся, клафтэ. – Я клафтэ. Ах ты поц, ах ты… Киш ми эр тухес, рухлядь ты старая. Да я тебя… – Бей пррразита, бей парразита, бей, бей, – заорал попугай. Петюша сжался на табуретке, на которую его поставила тетя Люба. На принца он был и вправду не похож. Скорее на мальчика из фильма «Трудный ребенок» он больше смахивал. И бабочка эта на тонкой шейке смотрится на нем смешно и гротескно. – Теть, Люб, ну правда, чего издеваешься над пацаном? – подал голос Синявкин, прервав смертоубийство в самом его разгаре. Бэйся ухватила своего бессменного кавалера за шкирку и только успела встряхнуть. Преисполняюсь благодарностью к отважному алкоголику, который рискуя жизнью посмел перечить Бейсе. – И бабочка эта ни в… – Точно, Мося, бабочка тут пицкалэ просто. Неси жабо. У мэне в тумбе. Ну… Нэ стой ногами. Быстро. А ты Синявкин не лезь. Ишь, расправил крылья. И сандалики прихвати, Мося. В сандаликах будет цимес. Возьмете на сменку. Этим говнодавам сносу нет. Сын мой носил, Лялин Зеля носил, потом Мусин Бобик., потом… А ты чего встала? Ну? У тэбе ребенок идет впервыые в интэллигентное обшество. Давай, отомри уже. Не пойдет же он по улице прынцем. Натяни комбинезон сверху. Ох, беда. Мося возвращается взмыленный как конь. В руке держит что-то, от чего у меня начинается головокружение. Боже. О, боже. Бабочка была лучше. Жабо, пришпиленное к рубашечке выглядит ужасающе. Надо спасаться и сына спасать. Тетя Люба в своей любви страшна. – Знаешь, Бейся, я нэ прав был, – жует задумчиво губы Моисей Карлыч. – Пишер похож на прынца. Прынца клоунов. Точно тэбэ говорю, его побьют. – Я тэбэ сейчас побью, – рычит тетя Люба. Попугай заходится злодейским хохотом. Дурдом. – Мам, я не хочу в интиллегентное. – всхлипывает Петюша. Вытирает носик рукавом батистовой рубашки, увенчанным кружевной манжетой. – Смеяться будут все. – Все будет хорошо, – шепчу я в теплую макушку, подхватываю на руки свое счастье и бегу с ним в наш мирок. Костюмчик с нарисованными на нем мультяшками смотрится не так нарядно, как Бейсины изыскания. Но Петюша веселеет, и начинает даже напевать тихонько свои пиратские песенки. Сандалии, в которых переходили все дети многочисленных тети Любиных подруг, заменяю симпатичными кроссовками. – Мам Лиль, а как думаешь, Флибустьер нам встретится сегодня? – Надеюсь, что нет, – вздрагиваю я. – Петь, он не друг нам. – Мне друг. И мне он нравится. А ты ему нравишься. Он точно втюрился. Только вы взрослые какие-то глупые и не видите ничего. А я хочу его увидеть и про сестренку спросить. У него точно денежек хватит, чтобы мне ее подарить. А потом тогда… – Господи, Петя. Не продают в магазинах маленьких девочек, – застегиваю пуговицу на шапочке под подбородком моего мальчика и вижу в его вишневых глазах упрямство и слезы. Бармик, вертящийся рядом, чувствует настроение хозяина и начинает тихонько рычать. И мне так плохо, что хочется свалиться на колени и взвыть. Я дура. Какая же я дура. И вчера я смотрела в такие же глаза, похожие на вишни, точно такие же упрямые как у моего сына. Еще немного и я бы согласилась на все. Упала бы в пропасть, потому что хотела этого до ужаса. И сегодня… Сегодня я жду что он снова придет этот несносный нахал. И я тоже так хочу его видеть. Потому что… С трудом сбрасываю с себя болезненный морок. Смотрю на моего мальчика. Он сейчас вспотеет, пока я схожу с ума. Беру себя в руки, даже вымучиваю улыбку. – Их рожают женщины, у которых есть муж. – Тогда пусть Флибубастер будет твой муж. – Он не может. У него уже есть жена. Хватит фантазировать ерунду, – впервые в жизни я повышаю на Петюшу голос. Дура, я идиотка. Он удивлен и напуган. Отстраняется от меня, смотрит прямо в душу, вызывая в ней вихрь ярости. Проклятый Демьянов рушит все, к чему прикасается. – Прости меня, я просто… – Да понятно все. Ты тоже в него втрескалась, но не признаешься. И злишься, что у него есть кикимора. Мам, пойдем уже в высшее общество, а то я вспотел уже. До нового садика мы добираемся быстро. Легкий снег, летящий с неба, похож на крошечных ангелов. Петюша ловит снежные хлопья пушистыми рукавичкам и кажется забыл о нашей первой в жизни размолвке. Но у меня в душе бушует снежная буря. Завихрениями выкручивает внутренности. Он прав. Мой маленький сын прав, и это ужасно и страшно. Я влюбляюсь в человека погубившего мою маму, нашу с Петюшей. Я схожу с ума от странного желания отдать ему себя полностью. Себя… Но ему не я нужна. Мой мальчик. Которого я вынянчила, выстрадала. Он отнимет у меня все. Вырвет сердце из груди. Он… – Ого, – восторженный голос Петюши меня отрезвляет. Мы пришли уже, оказывается. Стоим возле заснеженного особняка, припорошенного снегом. Сейчас Петькин садик еще больше похож на сказочный замок. Дворец снежной королевы. – Мам, мне тут точно понравится? Как думаешь, у высшего общества зубья не как у вампиров. – Петюш, это обычные ребята. Но если ты переживаешь… Давай я сегодня заберу тебя пораньше, и мы с тобой погуляем, съедим по бургеру. – Ты лучшая мама на свете. – шепчет мой сын, обняв меня за ноги. МОЙ сын. Все остальное блажь и слабость. А потом… Снег усыпан белыми розами, когда, спустя полчаса, я выхожу из ворот детского сада. Задыхаюсь от желания сбежать без оглядки. Но ноги словно вмерзают в землю. Он появляется из снежных завихрений. Сам грех во плоти. И узел в животе превращается в тугую огненную пружину. А губы ломит от желания поцелуя. Я готова сойти в ад. Я… – Лилий не нашел сегодня, – улыбка Демьянова выбивает из меня остатки разума. – Ты вся заледенела. Пойдем. – Куда? – Это так важно? – Наверное нет. Только мне надо на работу. – Работа не волк, Бэмби. И кроме того я там уже был. Ресторан сегодня закрыт на профилактику. Отсыпал твоему Абрамычу три дневных выручки. Он не в накладе. Поехали, у меня сюрприз для тебя. – Я не люблю сюрпризов, – обреченно отвечаю я, понимая, что я пойду сейчас с ним. Что всего лишь шаг отделяет меня от падения в бездну. – Петр, что дальше? Что будет? – А чего хочешь ты, Лилия? – его шепот проникает под кожу, ломает кости, рвет связки. Его руки подхватывают меня, и я понимаю, что уже не сбегу. – Ты легкая как снежинка. Я в детстве любил ловить снежинки языком. А ты? – Я… Мне страшно. – Тебя я тоже поймал, – хрипит Демьянов. – Вы так и понесете меня на руках? – Да. Не отпущу. – И не надо… Не отпускайте, пожалуйста, – подписываю я себе приговор. Окончательный и бесповоротный. Глава 28 Петр Демьянов Маленькая и трогательная. Смотрит на меня, закусив свою губу. И руки втянула в рукава своего жалкого свитерка, который хоть как-то ограждает нас обоих от грехопадения. А я глохну от недостатка сахара в моей крови, который снова упал наверное до нуля, в отличие от охреневшего от желания члена. А может просто это вся кровь к нему отлила от моей одуревшей головы, черт его знает. – Это наверное ошибка. Точно ошибка, – лепечет Бэмби. И ее желание сбежать я читаю в напрягшейся ее хрупкой фигурке. И понимаю, что не могу ее отпустить. И она это понимает. – Ошибка – это потерянное время, – шепчу я. Тяну вверх ее чертову кофту крупной грубой вязки, совершенно неподходящую хрупкости этой крошечной мушке, которая вопреки всем законам природы затащила кровожадного паука в паутину. – Я… стесняюсь. Я не… Слушайте, давайте просто я уйду. Мы делаем большую глупость. Я делаю… О, черт меня подери. Острые плечи, ложбинка между ее ключицами, в которой бьется маленькая синяя венка, и эти руки тонкие, прикрывающие небольшую, но крышесносную грудь, изуродованную убогим бельишком. У меня сейчас лопнут яйца и поехавшая крышей голова. А она смотрит на меня, и в глазах ее весь ужас этого мира грешного, который вот прямо сейчас балансирует на краю адской пропасти. И эти руки стыдливые вот-вот столкнут нас в ее пучины. Она не ведьма, а чертов ангел. И если бы я не знал, что у этой очуменной женщины есть сын, то подумал бы, что я попал в сети непорочной девственницы, которыми она меня не на свет вытянет из пучины, а утянет в грехопадение. Я ее оскверню, а она меня выжжет. – Послушай, я ни за что не сделаю что-то, чего ты не захочешь, – мне надо срочно попробовать ее на вкус. Если я не сделаю этого, то просто сойду с ума. – Ой, – она задыхается, когда я припадаю губами к бьющейся на ее шее венке. Дрожит, но не отстраняется. И когда я избавляю ее от лифчика, и кусаю маленький розовый сосок. Просто дрожит, как лист осиновый. И когда я подхватываю на руки ее легкое тело, она просто обхватывает мою шею своими руками. Так естественно и легко. «Не отпускайте меня». Я аккуратно опускаю ее на кровать, новую абсолютно. Кроме нее в этой крошечной квартире нет ничего, не успел. Я купил ее вчера. Для нее и для маленького корсара… Это был мой сюрприз. Голые стены, уродливая тумбочка, оставшаяся от старых хозяев, да чертова кровать – ее я купил, не поленился, – центр вселенной. И, блядь, мне стыдно сейчас. Словно я оскверняю эту маленькую женщину. Она заслуживает целого мира, а не этой убогой обстановки. Но и остановиться я уже не в силах. Скольжу губами по плоскому животику. Бархатистая кожа моей жертвы вся покрыта трогательными мурашками. Ниже, ниже, туда, где рай встречается с адом. Она выгибается навстречу, когда я срываю с нее трикотажные белые трусики. Ничего сексуальнее не видел в своей жизни. Никакие ангелы Сикрет рядом не стояли со своими тряпками. Она мокрая, пахнет женщиной. Желанной женщиной. То, что творится в моих штанах невообразимо. – О, боже, – тихо стонет мое наваждение. Тает, плавится, когда я нахожу языком затвердевшую горошину клитора. Она сжимается, вся собирается, и я вижу волны наслаждения пробегающие по ее идеальному телу. Быстро. Господи, когда же у нее было это в последний раз? Я ревную? Схожу с ума просто от мысли, что кто-то до меня владел этим совершенством. Еще немного и я…