Глава 30 – Ушли совсем недавно. Где-то час назад, – не раздумывая ни минуты, выдает миловидная воспитательница мне информацию. – А вы кто? Петин папа? – надо же, спохватилась. – Папа? – выдыхаю я непривычное мне слово. – Возможно. Слушайте, вы должны были сначала спросить кто я, прежде чем не пойми кому вываливать сведения. Вдруг я маньяк? Может я слежу за женщинами, ворую детей и людоедствую. Вы вообще соображаете…? – Я сейчас вызову полицию, – хмурится чертова баба, окатив меня ледяным взглядом. Наверняка только сейчас заметила, что я и в самом деле похож на психопата извращенца, которого ломает кататония. Мне срочно, просто до одури необходимо найти женщину и маленького мальчика, которые, от чего-то, мне невероятно нужны. Черт, почему она сбежала? Испугалась, что телефон разбила? Что ее так напугало эту странную олениху? Метель крутит фантастические завихрения, гонит по земле облака легкого снега. Стоят машины в пробках глухо. – Никуда она не денется. Сидит поди дома с сыном, чертова клуша, – дожил, уже сам с собой разговариваю. Слишком разрушительно влияет на мой мозг эта мелкая чертовка. И губа ее эта… Но кто она? Почему мне кажется, что я упускаю что-то. Что-то неимоверно важное ускользает, словно песок сквозь сжатые в кулак пальцы. Капризная губка, нос вздернутый, острые скулы и родинка в форме раскинувшей крылья крошечной бабочки на груди, прямо над небольшим розовым соском. Родинка. Резко бью по тормозам. Огромный джип встает как вкопанный. Раздраженно сигналят бедолаги сзади, которые чуть не уписались в зад хромированного монстра. А мне плевать. Сижу, словно оглушенный, прямо посреди проезжей части. Я уже видел эту родинку. Точнее точно такую же. Я не знаю Лилию, я знал другую женщину. Она ее точная копия. И Петька… Черт, пять лет. Мысли путаются, цифры скачут в голове. Я загибаю пальцы, как маленький мальчик, считаю. Кто-то стучит в стекло, но мне все равно… – Вы в порядке? – вопрос полицейского в приоткрытое окно, словно триггер. Сахар в крови на нуле, в ушах стоит вой кающихся грешников. Я не в порядке, мать его. Я… Она умерла? Лилия сказала, что ее мама… Если бы небеса могли свалиться на землю, то это произошло бы «вотпрямщас». Я не любил ее, ту взрослую и уставшую. Но она осталась в моей памяти, потому что была другой. Не такой, как Карка, и другие бабы вьющиеся вокруг. Она была настоящей и чистой. И Лилия… Она даже лучше. И я… Блядь, я… Почему так сложно даже себе признаться, что я с ума по ней схожу? Что загибаюсь от желания видеть ее каждый день, просыпаться с ней, держать за руку, воспитывать Петьку. Что я ее… – Может поедем на освидетельствование? – щурится боец, с подозрением всматриваясь мне в глаза. – Алкашкой не пахнет. Чем обдолбались, господин денежный мешок? Вы создали аварийную ситуацию. Могли пострадать люди. – Да пошел ты, – морщусь я, лезу в карман за конфеткой. – Сколько. Называй сумму, я сегодня не в настроении разбираться с вами. – Руки на руль, – в голосе летехи угроза, в руках табельный. Денек сегодня бомба. Нескончаемый. – Медленно. Что там у тебя? Леха, сюда быстро, тут у нас торчок с раздутым эго, – кричит он в сторону машины ДПС, припаркованной возле обочины. Зашибись. – Конфета у меня, она не опасна для окружающих. Расслабься. Слушай. Я отцом сегодня стал. Да будьте вы людьми, – хриплю я, задрав руки. Вытаскивают меня из тачки без пиетета. Руки ощущают металл наручников. Ноги разъезжаются в стороны. Да уж, замечательный день мог продолжиться только так же чудесно. Но самое поганое, я теряю время, которое играет совсем не в мою пользу сейчас. – Отпусти, конфету дай. В кармане. Быстро. – А то что? Может тебе еще по деснам дать, чтобы не отпускало? – А то выдам вам гипогликемический ступор. Слышь, лейтенант, ты хоть понимаешь, какие я могу вам устроить проблемы? – ну прекрасно. Веду себя как скот, ровно, так как любит Карка. – Что вы за люди такие, от вседозволенности облик человеческий теряете? – в голосе копа усталость. А и вправду, что мы за люди? – Знаешь, мне одна женщина тот же вопрос задала недавно. И я ехал к ней сейчас, чтобы сказать… Что она, твою мать, лучшее, что в моей гребаной жизни. И еще я узнал сегодня, что ее пятилетний сын… Что он мой, понимаешь ты, мудила? И что она лучшая мама для него. И что она мне страшно нужна. – Давай, романтик, бля, – хмыкает полицейский, – иди в карету. До выяснения обстоятельств примем тебя, посидишь, обдумаешь, как красотке ответить. Леха, дай ему карамельку, там в дверце у нас. А его конфетки на экспертизу сдадим, думаю они у него ох веселые. Гля какой роман тут сочинил, хоть экранизируй. А будешь хулиганить, еще и попытку дачи взятки должностному лицу припаяем. – Честный, значит? Ты хоть знаешь, кто я? – рычу от бессилия. Надо же было нарваться на принципиальных мусоров. – Ты понимаешь, что мне срочно нужно к ней? Срочно, пока не стало поздно. Ну будь ты человеком. – Это вам надо было человеком быть, с женщинами разбираться своими вовремя. Никуда не денется ваша мадам. Ждала и дольше, как я понимаю. Раз мальчику пять лет… И честность это не порок, господин «Кто я». Вам бы поучиться, тогда может не пришлось бы оправдываться перед женщиной. Я работу свою делаю. А перед законом все равны, даже Папа Римский. Нарушил бы он, тоже поехал бы в кутузку. – Мне положен телефонный звонок и адвокат. – У нас на положено, знаешь что положено? – подает голос невидимый Леха. – Приедем, оформимся и позвОнишь. Мобилу сдай и ключи от таки. Я уже вызвал эвакуатор. – У меня нет, – выдыхаю я. – Руки убрал. И если с моей машиной, что случиться, ты до конца жизни не расплатишься. Понял? – Понял, понял. Вперед давай в нашу машину. Она менее комфортная, зато с ветерком возит зажравшихся снобов замечательные обезьянники. Мажоры, бля. Время уходит, такое бесценное и важное. Пока я еду в тряском полицейском шарабане. Пока меня оформаляют в отделе, как какого-то забулдыгу, отбирают шнурки стоящие как вся эта богадельня, ремень, пока подписываю документы. Телефон получаю только спустя два с половиной часа. Помню на память только номер суки Каринки. – Дорогой. Ну наконец-то, я не могла тебя найти. Слушай, где ты? Я приеду. У меня для тебя… Петь, у меня новость потрясающая. Ты слышишь? – частит в трубку допотопного телефона, воняющего табаком давно чужая женщина. – Я в кутузке на Революционке. Бери адвоката и срочно вези сюда. Карин, быстро. Заодно и развод обсудим, чтоб два раза не ходить. – Развод? Знаешь… Хотя, жди, обсудим еще, – задумчиво тянет Карка, но в ее голосе я слышу нотки торжества. – Ладно, еду. Глава 31 Лилия Маленькая ладошка в моей руке, затянутая в пушистую варежку, напряжена и подрагивает. Вокзал слишком суетной и шумный, пахнет дешевым фастфудом, дегтем и бурлящей толпой У всех вокзалов запах одинаковый – запах торопливой обреченности. А вот Петюша наоборот тихий сегодня, испуганный и подавленный. И молчит все время, от чего мое сердце обрывается, пропускает удары, и вообще трепыхается в груди хаотично, будто птенец, который только учится махать правильно крыльями. То взлетает в небо, то падает в ущелье бездонное. И чертовы билеты в никуда в моем дурацком рюкзаке, в один конец, жгут мою спину похлеще злючих горчичников, которыми меня лечила мама. Мама, я ей обещала, что ни за что не оставлю Петюшу. И теперь иду по проклятому вокзалу и оглядываюсь как преступница – воровка, непонятно почему. Я спасаю свое сокровище. Я его увожу из счастья черте куда. – Мам, я пить хочу, – тонкий голосок моего мальчика дрожит, будто от едва сдерживаемых слез. – Сейчас, потерпи немножко. Я тебя усажу в зале ожидания и схожу за водичкой. Или сока хочешь? – Я хочу домой, – всхлипывает Петюша. – К Бармику, к Любе, и к Синявкину. Я даже буду есть форшмак Любин. Обещаю. Ма, я не хочу собственную комнатку. Мне диван мой нравится. И путешествовать не хочу. Меня Вовка и Мишка во дворе ждут. Мы собирались играть в индейцев. Синявкин мне лук сделал уже, а песик мой был бы разведчиком. И попугай… Я уже соскучился, мам. – Сыночек, милый, мы не можем вернуться. – прижимаю к себе свое счастье. Не отдам никому. Ни за что. – Почему? Потому что кикимора тебя напугала? Я ее из лука стрельну, хочешь? – Ни в кого нельзя стрелять, родной. Никогда. И кикимора не виновата, что она счастливее, – вздыхаю, машинально подвязывая шарфик, который Петюша слишком расслабил на шейке. – Нам хорошо будет, солнышко. Привыкнем. У теябя новые друзья появятся. И Бармика со временем перевезем. А Люба будет к нам приезжать в гости, обещаю. Веришь? Хорошо? – Угу, – кивает сыночек, отводя взгляд. Жалосьть колет сердце раскаленной иглой. Но я же все делаю во благо. Я же… Я дрянная мать. Мы наконец находим свободное место. Два ужасных металлических кресла, которые поставлены для отдыха в этом проклятом зале для отдыха, но не для комфорта. Люди даже спать умудряются на этих железных тронах. И я пристраиваю Петюшу рядом со спящей беспробудно полной женщиной. Осматриваюсь по сторонам. Некого даже попросить присмотреть за ребенком пару минут. – Посиди тут, я за соком. Петя, пожалуйста, будь послушным, ни с кем не разговаривай и никуда не убегай. Ты же взрослый и ответственный. И за вещами следи, ты за главного. – С тобой нельзя? – Милый, я очень устала. Чемоданы тяжелые. Вон же ларек. Я быстро, родной, – целую сына в щечку, которая кажется мне раскаленной. – Хорошо. Мам, а если флибустьер приедет и нас спасет? – вопрос сына заставляет меня вздрогнуть. – Тогда же мы сможем остаться? Сможем же? Что я должна сказать? Что мы и бежим от страшного бородатого корсара, укравшего у нас самое дорогое. Что сейчас он охотится за самым дорогим моим сокровищем? Что чертов пират вырвал из моей груди несчастное сердце? Что он обманщик и мерзавец? – Петь, времени мало. Я куплю воды и пойдем на посадку, – малодушно выдыхаю я, так и не ответив на вопрос моего мальчика. – Ладно, я пока в телефон поиграю, – мне бы не разрешать сыну доставать дорогой мобильник, подаренный ему Демьяновым, но сил нет на споры. Ну что случиться может за пять минут? На больший срок я ни за что не оставлю сна. Кажусь себе выжатым до корки лимоном. Петюша роется в своем рюкзачке в форме Спайдермена, так увлеченно, что кажется и не замечает, что я бегу к киоску. Нужно в дорогу купить воды, лекарства я взяла все, а вот конфет… Надо купить побольше конфет, бумаги туалетной, лапши этой химозной на два дня. Обычно я против такого лакомства, но Петюша будет рад, наверняка. Мы ничего не взяли из дома нужного, спасаясь бегством. Зато набрали полные чемоданы Петиного добра, с которым он никак не желал расставаться. Даже приставку игровую тащим в новую жизнь, а вот мамино фото оставили. И я от этого кажусь себе предательницей. Господи, что я творю? Прижимаю к груди рюкзак, в котором словно неподъемные камни лежат деньги, много денег, столько, что не унести. Иудины серебренники. Мы купим с Петей квартиру и начнем новую жизнь. В которой не будет прошлого. Он подрастет, привыкнет и поймет меня. Поймет. Или нет? Не простит мне, что я не дала ему возможности быть счастливым с его родным отцом. И это осознание меня пугает до ужаса, разрушает, сжигает до тла. – Я все делаю правильно, – выпаливаю в лицо удивленного продавца. Покупки выходят золотыми. Цены в этих вокзальных лавках безумные. Но сейчас мне плевать на все. И книжку я покупаю яркую детскую только для того, чтобы окончательно не рехнуться. Будем читать в поезде сказки, про… проклятого пирата, который бегает по Африке и кушает детей. Главное скорее вернуться к Петюше. Душу рвет дурное предчувствие, от которого я как ни отмахиваюсь не могу избавиться. А Петьки нет на месте. Чемоданы есть, рюкзачок валяется в кресле, а мой мальчик исчез. Я вижу это издалека. Ноги становятся ватными. Паника накрывает ледяной удушающей волной. Бегу туда, где оставила сына, все еще надеясь что Петюша вот сейчас выскочит из-за чемодана с громким криком туки-туки за себя. Расталкиваю людей, спешащих на свои поезда. Они наверняка едут за счастьем. А я… Я снова облажалась. И бегу я не от Демьянова, а от себя. От боли, что мне скорее всего причинит мужчина, без которого я не знаю как жить. И Петьку. Я лишаю его шанса на отцовскую любовь. Или нелюбовь. Но так бы было честно и правильно. – Где… Мальчик тут был, где он? – обращаюсь я к проснувшейся тетке, поедающей сейчас вонючую куриную ногу. – Маленький такой, светленький. – А мне почем знать? Я чужих спиногрызов пасти не нанималася. Нарожают дитев, а сами уследить не могут. Гляньте, люди, горе мамаша. Надо бы на нее в органы сообщить, что она… – Точно, спасибо, – выдыхаю я. Нужно в полицию. Нужно дать объявление о пропаже мальчика через диспетчера. Нужно… – Ладно, в тубзик поди побег мальчонка. Просил присматривать за вашим хабаром. Я чего вам, нанималася? – Я заплачу вам. Заплачу… – сиплю я, сую в жирную руку женщины крупную купюру. – Только скажите, в какую сторону побежал мой сын. Он один был? Мужчина тут не появлялся? Высокий, красивый… – Сын? Не малая ли ты для такого сына то? А мужик кто? Батя евойный. Уууу. Мне проблемы не нужны. Или может ты его покрала? Люди. Глядите… – Господи, это мой сын, пожалуйста. Куда он пошел…? – Ох, и не помню я… – еще одна купюра исчезает в жадной лапке. – Туда, точно. И один побег, постреленок. Не было мужука, – машет рукой бабища. – Но, это, ты к ментам иди. Или боишься? Папаня то поди его богатый. Ох, горе, девки. Вертите жопой, а потома… Я обваливаюсь в кресло, из которого исчез мой сын. Слушаю, как объявляют посадку на наш поезд. Понимаю, что теряю драгоценное время. Ступор, из которого я никак не выберусь. Вокзальный пункт полиции выглядит пустынно и уныло. Стол. Два обшарпанных стула, монитор похожий на доисторического динозавра, и такой же закостенелый работник за ним. Странно, но мне от чего-то кажется, что он нарисованный, ненастоящий. И смотрит на меня сотрудник доблестных органов без интереса, словно из него злые дементоры душу высосали лет сто назад. Глава 32