– Мальчик, значит? Ну, может он просто у вас к побегам склонен. Сейчас дети просто оторвы. Вот например вчера снял двоих с электропоезда. Цеплялись они, значит, придурки малолетние. А если бы их дернуло током? Кому бы по шапке прилетело? Мне бы прилетело, погоны бы как листья ураганом сорвало. И ведь ни о ком не думают паскудыши. Ни о родителях своих, если им их хоронить придется. Ни о машинисте, которому потом с этим жить. Затаскают ведь… Вы девушка пока тут мне мозг это… ну… естествуете, мальчонка может уже к месту то вернулся, – равнодушно смотрит на меня доблестный сотрудник. Судя по тихим звукам, несущимся из допотопных колонок, стоящих на столе, я оторвала его от игры в ферму. – Ему пять. Всего пять. Вы понимаете это? И он никогда в жизни не оставался один, – мямлю я, умирая от ледяного ужаса. А вдруг Петюша и вправду вернулся и ждет меня возле чемоданов, а я тут слушаю этого заморенного дядьку. – Ладно, пойдем. Найдем потеряшку твоего. Но мне придется на тебя протокол составить, за то что ты ворона и не справляешься с родительскими обязанностями, – нехотя поднимается с шаткого стула полицейский. Я слушаю механический голос несущийся кажется отовсюду и едва сдерживаю рвущийся из груди истеричный смех. Наш поезд ушел. Мой поезд ту-ту. И мне от чего-то совсем не обидно от этого факта, а наоборот, будто одна плита бетонная спадает с плеч. Легче не становится. Но хоть не так больно стало. Зал ожидания спит. Реально, очень тихо, абсолютно нереально для вечно бурлящего вокзала. Бегу, слушая шаги за своей спиной. Ленивые и размеренные. Спаситель идет неспешно, чем меня страшно злит. Я с ума схожу, умираю от ужаса. Но в душе лелею надежду, что вот сейчас проснусь в нашей крошечной комнатке в общаге, вынырну из этого кошмара и прижму к себе сына. Мы пойдем гулять с Бармалеем, и все будет хорошо в нашем тихом мирке, в котором не будет ни Демьянова, ни его жены, ни страха. Но не будет и чего-то очень важного… В нем я не буду сходить с ума по человеку, который наверняка этого не заслуживает. Который меня разрушил, заставил бежать из привычной жизни. Первое, что притягивает мой взгляд, металлическое неудобное кресло, зажатое между двух чемоданов, на котором свернувшись калачиком, словно испуганный котенок, лежит Петюша. И мне хочется бежать к нему, но ноги становятся ватными, а сердце в груди выделывает такие антраша, что в глазах мутится. – Вы чего? Эй, маманя, плохо тебе что ли? Ты это… – Там… Мой сын… Он там… – заикаюсь, замерев на месте. Полицейский хмурится, но определенно рад, что ему не придется бегать по вокзалу в поисках ребенка. Наверняка предвкушает, как вернется к игре своей дурацкой. – Ну вот, а ты панику развела. Пойдем, воспитывать будем твоего постреленка. Нельзя мать так пугать. Вон, лица нет на тебе. Куда едете то? – Ехали, – выдыхаю я. – В Екатеринбург. Поезд ушел. – А теперь чего? – даже человеческое, что-то появляется в тоне мужика. – Не знаю, – отвечаю честно, не сводя глаз со спящего Петюши. Боюсь, что он снова исчезнет. – Возьмем билеты в другой город, наверное. – Бежишь от кого? – напрягается полицейский. – Ты это, скажи, что за проблемы у вас. У меня вон дочь так же бежала, от мужа подонка. Не помог никто, в общем… Плохо все закончилось. – От себя я бегу, – проникаюсь жалостью к этому мужчине, у которого взгляд не равнодушный, а уставший и больной. – Спасибо вам, но я сама отругаю сына. Можно? А это вам, за отзывчивость, – достаю из рюкзака банкноту. – Убери бумажку. Что вы за люди такие? – бурчит полицейский. Я просто сую ее в карман его куртки и бросаюсь к своему счастью. – И если что, вот, звони, если помощь нужна, или что… – стыдливо вкладывает мне в руку дешевую визитку сотрудник. – Спасибо, – сую в карман картонку и больше не думаю ни о чем кроме моего мальчика. Бегу к нему, задыхаюсь от предчувствия какой-то неизбежности странной, что ли. – Мама, – родные глазки сразу открываются, как только я падаю на колени перед чертовым креслом, в котором совсем недавно чуть не рехнулась. – Ругать будешь, да? – Где ты был? Петька, я же думала… Я так страшно испугалась. Ты понимаешь, что я не смогу без тебя жить? Ты понимаешь, что я… Я так тебя люблю. – Тогда поехали домой. – шмыгает носом мой самый любимый на свете мужчина. – Не хочу я в этот Бубург. Чего я там не видел? Ма, ну пожалуйста. – Петь, я не могу… – Тогда я один уйду, – упрямо дует губку мой мальчик. И сейчас он невероятно похож на своего отца. И моя душа рвется, превращается в кровавые ошметки. – Ты не любишь меня, вот. Потому что когда любят не делают плохо тем кого любят. Уйду, потому что ты меня не слышишь, мама Лиль. – Я спасаю тебя, милый. Нас спасаю, – задыхаюсь. Он маленький такой, но такой мудрый. И он прав во всем. А я просто оправдываю свою трусость тем, что спасаю свое счастье. И ключевое слово тут «Свое». Петька будет несчастлив, и не простит меня никогда за то, что я не дала ему стать по настоящему счастливым. – От кого? Никто на нас не нападет. И я не боюсь. Я знаешь… Я за тебя защищусь, ма. Я знаешь чиво, я саблю возьму, ну ту, что мне дядя Мося подарил. Как победю всех, и тебя спасу как принцессу. Мамочка, ну пожалуйста… – утыкает в мой живот чумазое от слез личико мой любимый сынок. – Домой хочу, Бейсе. – Ты хоть где был то? – улыбаюсь через силу. – В тубзике прятался, пока тетька не сказала, что поезд на Бурбург тю-тю. Ну там, в телефон там поигрался, который мне флибубастер подарил… Ну, это… – Подожди, мы же его не взяли… Петь… Ты ведь не… Ты не звонил никому? – Ну, я в кармашек положил, когда мы уходили. Ма, поехали домой… Ну пожалуйста. Я даже сам постельку убирать буду. И с Бармиком гулять буду. И вообще… – Петюш, ты не ответил… – Он звонил. Мне, – раздается за спиной словно выстрел голос, от которого все мое тело покрывается огненными мурашками. – И знаешь, Бэмби, я очень зол. Глава 33 Петр Демьянов – Телефон привезла? – смотрю на Каринку, которая совсем не похожа сегодня на себя. Нет грамма косметики, волосы растрепаны, ногти почти до мяса срезаны. Словно другой человек. Она постарела, вот сейчас замечаю. Все еще красива, но на лице следы усталости, как ни скрывай это уколами красоты, бьюти процедурами и наложением денег в огромных количествах на все места. – Тебя только это интересует? – приподнимает она идеальную бровку. Подает мне коробку с мобильником, смотрит, не сводя глаз, как я пытаюсь засунуть сим-карту в чертов слот, который никак не желает открываться. – Помочь? Что-то срочное? – Кар, давай потом ты поиграешь в верную жену декабриста, – рычу я, наконец справившись с проклятым мобильником. Жду пока включится аппарат Душу рвет яростное предчувствие неотвратимой потери. – Мы оба знаем, чего стоим. Так что давай придерживаться тех отношений, что уже сложились. Мы не любим друг-друга, мешаем друг-другу. – Зря, Демьянов. Слушай, у меня есть для тебя подарок, – улыбка жены открытая, но я вижу фальш. – Не надо, достаточно мобилы, – скалюсь я, вдевая дорогой ремень в шлицы брюк. Шнурки из ботинок меня тоже заставили вытащить, прежде чем бросили орущего и брызжущего ядовитой слюной олигарха Демьянова в обезьянник к вонючему бомжу. Черт, что же так долго этот гребаный телефон заводится? – Докинешь меня до моей машины? – Скот ты, все таки, дорогой, – выдыхает Каринка. Что-то она какая-то слишком покладистая сегодня. – Довезу, конечно. – Ладно, что там у тебя? – мне ее становится жаль. Странная она, но мне некогда додумывать эту мысль Телефон тренькает нескончаемо, отсчитывает сообщения и звонки, которые я не получил. – Вот, – в руки мне ложится маленькая продолговатая коробочка, перевязанная бантиком скромным. – Посмотри на досуге, тебе понравится. Наверное… – задумчиво тянет Каринка. Не глядя пихаю подарок в карман наверняка опять какая нибудь ручка, фантазия у Карки не очень богатая в плане подарков. Первое сообщение от Молоха. Черт, черт, черт, так вот что прочитала олениха, потому сбежала, потому разбила проклятую трубку. Хер ему, а не договор. Сука, буквы пляшут перед глазами, колышутся яростной пеленой в пространстве. – Куда ты сейчас? – выдергивает меня из страшного отупения голос жены. – Домой приезжай скорее. Будем праздновать. Ч ужин приготовлю. – Что? Развод? – хриплю, глядя на тонкие руки, вцепившиеся в руль, обтянутый дорогой кожей. – Или ты меня травануть решила? – Посмотрим, – снова улыбка. – Петь. Все изменится. Я тебе обещаю. – Карин, я люблю другую женщину. Я жить без нее не могу, понимаешь? Это честно и правильно, – задыхаюсь. Признаюсь я не Кринке сейчас, а в первую очередь себе. Я не могу жить без женщины с глазами цвета плавленого меда и ушастого мальчишки, в котором течет моя кровь. – Я и так потерял слишком много времени. Кринка молчит. Смотрит вперед, лицо каменное. Никаких эмоций. Крутит руль, закусив губу. Лучше бы орала и истерила, было бы легче. Зима за окном, деревья стоят в хрустале. Люди бегут по тротуарам. А у нас рушится наша долгая совместная жизнь, и я, как это ни постыдно, чувствую лишь облегчение. – Шлюшка та? Официантка? – кривит губы моя жена. – Не забывайся. – Да нет, что ты. Прости. А она тебя любит? – Мне кажется, что да, – черт, что я несу. Ничего мне не кажется. Я просто выдаю желаемое за действительное. Как глупый пацан, у которого в жизни не было ни любви ни близости с женщиной. – Кажется, – издевательски тянет Карка. В кармане звонит мобильник, и я пропускаю эту ее насмешку мимо ушей. На дисплее номер красивый. Я сам его выбирал. Сердце начинает колотиться в ребра, того и гляди проломит. – Флибубастер, – тоненький голосок раздирает все, что сгустилось в тесном автомобильном салоне тяжелой тучей. – Миленький, спаси. Мама меня увозит, а я не хочу. Я хочу, чтобы вы с мамой были счастливыми, и сестренку хочу. И я хочу домой. – Где вы? – хриплю, борясь с охватившим мою душу ужасом. Не могу потерять то, что еще даже не обрел. Это неправильно. – Не умею написать, и прочитать не могу все. Флибубастер, мы на вокзале с железными стульями. Я от мамы сбежал. Прячусь в тубзике. Спасешь? – Спасу, и потом надеру тебе твой хитрый зад, – мой мальчик, мой сын. Умница. Его наградить надо, но я включаю строгого папулю. Надо же. Быстро я привык к новой для себя роли. – Надерешь. Ага. Только приезжай скорее, ладно? Сколько в этом проклятом мегаполисе вокзалов? Мне дня не хватит их объехать. Начбез вряд ли сможет ускорить процесс. Главное не рехнуться, главное найти, главное сказать этой дурище, что они с Петькой самое дорогое, что есть у меня. – Владик ждет тебя с машиной возле офиса, – хрипло каркает моя жена, паркуя автомобиль. – Кар, на каком вокзале железные стулья? – На всех. Проваливай, Демьянов. И подарок мой все таки глянь, а потом позвони мне. Расстояние до моей машины я преодолеваю в три прыжка. Владик и вправду ждет, нетерпеливо шатается вокруг джипа, намытого до сияющего блеска. Увидев меня улыбается так широко, что кажется он не начальника злого увидел, а дедушку мороза с мешком подарков. Бросается дверь передо мной открывать. – Прибавлю зарплату вдвое. Если скажешь на каком вокзале стулья железные. Мне нужно туда срочно. – Так на всех, вроде. Может еще примета какая? – хмурит лоб водила. – Тубзик мужской. Петя не умеет читать, – виски ломит, сердце колотится как отбойный молоток. – Так фоткать то он умеет. Пусть пришлет вам фотку с названием, – боже, мне повезло нанять на работу чертова гения, спасибо тебе всевышний. Я набираю номер Петюши, который тут же отвечает, будто ждал моего звонка. – Фотку? А у меня есть уже. Я сам догадался. А ты едешь уже? А сестренку то сможешь мне подарить? – Обязательно, пришли мне фотографию, Петюша. Я еду. – Это рядом, – улыбается Владик. – Домчим за десять минут, плюс-минус.