– За пять, и ты повышен, зарплата втрое. Будешь моим замом, Вадик. – Я Владик. Достаточно будет, если вы просто запомните, как меня зовут. Ну и зарплата, конечно будет нелишней, – хмыкает поганец. – Ну, держитесь тогда, Петр Дмитрич. А я вам говорил, пора бы нам мигалку справить. Так вы… – Погорячился я про зама. – Замом у вас быть, удовольствие ниже среднего, – хмыкает этот поганец. – Я не понял, ты что, яйца у себя нащупал? – боже, я сейчас сдурею. Реально рехнусь, и зависит мое психическое здоровье от этого наглого зубоскала. Владик ас и король дорог. Он укладывается в четыре минуты, и если бы я не находился сейчас в стрессе и адском ожидании приговора, то наверняка бы поседел, и больше никогда не сел бы в машину. Джип, визжа дорогими покрышками, ворвался на привокзальную площадь, распугивая несчастных путешественников волокущих неподъемные чемоданы, вбивая столбы снежной крошки. Четыре минуты, кажущиеся вечностью. И я бегу, хотя обычно я это делаю редко и неохотно. Расталкиваю людей, абсолютно осатанев от страха, что опоздал. Слушаю несущиеся мне в спину проклятия и ругательства. Ботинки, которые я так и не удосужился зашнуровать, болтаются на ногах, как колодки, в ушах стучит адреналин. Я вижу ее среди толпы сразу. Маленькую, худенькую, хрупкую. Лилия стоит спиной ко мне, чуть согнувшись к моему сыну… Нашему сыну… Черт, как сказать то? И мне кажется, что я сейчас свалюсь на грязный затоптанный пол. Совсем близко, несколько шагов, кажущихся мне бесконечными километрами. Как во сне, я бегу, но они отдаляются с каждым шагом. Гул в голове становится нестерпимым. Сахар, чертов гребаный сахар… Нет, это не гипогликемия, это что-то другое. От чего очень хочется жить и дышать, но воздуха не хватает. – Ты не ответил, Петюша, – уставший голос Бэмби удерживает меня в этом мире, словно ниточка путеводная. – Звонил. Мне, – хриплю я. – И ты даже не представляешь, как я зол, Бэмби. Огромные медовые озера в которых плещется ужас, смотрят прямо в мою начинающую пробуждаться от долгой спячки, душу. Я хочу смять ее, вжать в себя, и срастись с этой дурищей. И подарить Петру Петровичу сестренку как можно скорее хочу. – Вы все знаете? Я не отдам вам… Закрываю ее рот своим, под восторженный выдох младшего Демьянова. И она виснет в моих руках, отдаваясь тому, что назрело и рвануло вот именно на этом поганом, самом лучшем на свете вокзале. – Дура ты, – шепчу в губы, пахнущие мороженной земляникой. – Ну вот, тили-тили-тесто, – радостно хихикает ушастый мальчишка. – Я же говорил, что не отпущу. Я предупреждал. Моя. Мои. Глава 34 Лилия Так хорошо, что аж страшно. Мне легко сейчас и спокойно. Петюша восторженно смотрит в окно дорогущей машины, подскакивает на кожаном сиденьи, ощупывает все детали автомобильного салона, с жадной любознательностью, присущей всем мальчишкам его возраста. А я сижу рядом с Демьяновым и, кажется, наконец-то могу дышать полной грудью. – Мы не закончили с тобой одно очень важное дело, Бэмби, – его шепот делает мою кожу гусиной. – Ты сбежала, маленькая бесстыдница. Разве можно так издеваться над старым флибустьером? – Вы не старый, – хриплю я, борясь с желанием дотронуться до небритой щеки этого странного мужчины, чтобы удостовериться, что он реальный. – Поэтому ты бежала от меня? Лилия, – моя ладонь в его руке. И он подносит ее к своим губам, и я проваливаюсь в это легкое проявление нежности, словно в облачную вату. Что это? Почему он так на меня действует – разрушительно и исступляюще? – Потому что испугалась, что вы заберете у меня Петюшу. Потому что начала чувствовать к вам… к тебе… – Что? – Мы приехали, – радостный выкрик Петюши меня спасает от признания, которое излишне. Деньги в рюкзаке кажутся тяжелыми и ядовитыми. Я ведь по сути предала и Демьянова и моего мальчика, взяв их. – Флибубастер, ты ведь не уедешь? И мама будет рада если ты останешься, правда, ма? А мы пойдем все вместе гулять Бармика? А потом мама сделает вкусную картошку, да мам? Ну ту с молочком. Флибубастер, а ты ел картошку с молочком? – Конечно люблю. А еще я люблю вас, – смеется Демьянов, подхватывая визжащего от восторга сына на руки. Это его сын. Он его копия. Подобрал до капельки все от своего биологического родителя. Сердце пляшет, из глаз самопризвольно брызжут слезы. Что он только что сказал? Он ведь сейчас честен? Но как быть с тем, что он женат. И что это неправильно, вот так. Нечестно. И очень больно. – Ма, ну чего ты? Пойдем скорее, – торопит меня мой мальчик. И мы идем. Демьянов в одной руке легко держит сына, другой обнимает меня за плечи. Так естественно. Наверное со стороны мы смотримся счастливой семьей. Вот только меня тянет за душу обещание, данное жене человека, которого я люблю. Родная общага встречает нас запахом любимой тети Любиной рыбы фиш, приглушенным звуком футбольной трансляции, несущимся из комнаты Синявкина, брошенным у порога Катюшей самокатом и старомодными ботами старого Моси. – Поллундра, – орет попугай, про которого я совсем забыла. – Бейся, неси сюда свой старый тухес. Неси, неси, неси. – Ах ты лишенец, – выныривает из полумрака коридора фурия. В руки у тети Любы ее любимая скалка. – Я тебэ предупреждала, что сварю из тебэ суп. Плевать, шо ты нэ кошерный. Цуцик и такое сожрет. Ойц. Лилечка. Лилька моя. Мося, Лилечка вернулась. Где ты старый обормот? Я вижу слезы на щеках моей любимой тети Любы, которая стала мне родной. И Петюше стала бабушкой. Тискает моего мальчика. Обнимает и всхлипывает. Вей з мир, как же хорошо. – И рахит мой в панамке. Бубалэ мой, я как скучала. Мося, Мося, старый ты дрэк. Гройсэ глик у нас, Мося. К Катьке беги, торт пусть мутит. Вейз мир, не совсем ты пропащий шлимазл, – обнимает тетя Люба Демьянова, принимая в семью. И все бы хорошо, но что-то меня тянет за душу. Предчувствие скорой катастрофы. – Нам поговорить надо. У меня для тебя сюрприз. Давай сбежим, – шепчет Демьянов. У меня в животе сжимается тугая пружина. Огненный шар, заполоняющий собой все мое существо. – А Петька? – Он счастлив. – показывает Петр глазами на сына, который обнимается с Бармиком. – Тетя Люба присмотрит за ним. – Ты ведь не отберешь у меня моего мальчика? – я задыхаюсь в ожидании ответа – приговора. – Ты лучшая мать на свете, Лилия. И страшно глупая. Так что, договоришься с тетушкой, или мне ее подкупить, чтобы она позволила страшному дракону украсть прекрасную принцессу? – Ты не ответил на вопрос, мой дракон, – улыбаюсь я, глядя а глаза цвета спелых вишен. – Драконы не отвечают на дурацкие вопросы. Драконы крадут красавиц, тащат их в свою пещеру и там… – Что там? – Ты слишком любопытна, маленькая принцесса. А я слишком старый для тебя дракон. Слушай… – Ты глупый дракон, если еще не понял, что… – Не надо, Лилия, – его взгляд тяжелеет, и я ему нескончаемо благодарна. Он меня остановил прямо у края пропасти. – Ты прав. Я должна тебе кое в чем признаться, прежде чем мы зайдем слишком далеко, – чертов рюкзак оттягивает руки. – А мы зайдем? – вишни плавятся, становятся шоколадными. – В этом случае мне не нужны твои признания. Я прощу тебе все, даже попытку моего убийства. Даже если ты голыми руками вырвешь из груди мое сердце. Хотя, ты давно это сделала, Бэмби. – Тогда я поговорю с тетей Любой прямо сейчас. Подождешь? – Я тебя целую жизнь ждал. Петюша сидит за столом, когда я захожу в кухню тети Любы. И Бармик сидит рядом с ним на табуретке совершенно нахально. Щурится от удовольствия, балбес такой. Мой мальчик пьет чай с печеньями, болтает ножками в воздухе, счастливый и румяный. Я чуть не лишила его счастья. Всех чуть не лишила. Сердце сжимает запоздалый страх. – А потом Флибубастер с мамой целовался, и мы ехали на крутой тачке. А еще он мне обещал, что они с мамой подумают про сестренку. И… – Ну уж, сестренку. А вдруг братишку, – смеется тетя Люба, повернув в мою сторону довольное лицою – Чего смотришь, иди погуляй что ли немножко с этим своим шлимазлом. Думаю вам есть, что обсудить. И до завтра не появляйся, я в вашей хибаре тараканов поморила. – Но у нас же нет… – Теперь нет. Вали давай, не зли меня. И вот, пригодится вам, – сует мне в руки кулек с пышками, исходящий сладким паром, – после прогулок всегда жрать охота. А ты Петька, бегом отмываться от сгущенки. Вымазался, как порось. – Петь, ты меня отпускаешь? – смотрю на довольного сына, доедающего пышку. – Идите уже, целуйтесь. – щурится мой славный любимый ребенок. Самый лучший на свете купидон. Все у нас будет хорошо. Я бегу в холл. Туда, где меня ждет любимый мужчина, отец моего сына. Мне не нужны никакие сюрпризы, только он сам. – Я заждался, – шепчет он, вжимает меня в себя, словно боится, что я сбегу или исчезну. – Слушай. Целая жизнь, это ведь ужасно долго? – Нет, это очень мало, – улыбаюсь я. Глава 35 Петр Демьянов Эта женщина невозможна, притягательна и абсолютно невинна. Огненная и в то же время страная и чистая. И я схожу с ума от того, что потерял чертову уйму своей жизни без нее.