Смотрит на меня своими медовыми омутами, закусив губу, и у меня в голове рвутся огненные салюты, от понимания, что она моя. – Я могу остановиться, – хриплю, чувствуя, как она вся сжимается. Тесная, девственная, охеренная, ошеломительная. Я вру, не могу. Даже если бы захотел. А я не хочу. – Нет, – ее тихий стон отключает все тормоза. Ее тело в моих руках звенит словно струна. Из горла рвется звериный рык. Заполняю ее, растягиваю медленно ломая преграду, медленно, боясь напугать или ранить. И она открывеатся навстречу, с готовностью и странным блеском в полуприкрытых глазах. Только моя. – Тебе больно? – дурацкий вопрос. Конечно ей больно, и это видно по ее тонким пальцам сминающим простыню, – Боже. Лилия, ты почему мне не сказала, еще тогда, когда я… – Мне хорошо, не нужно слов, продолжай, не останавливайся. Я так тебя ждала, – словно песком по стеклу. Тихий хриплый шепот проникает в подкорку, впивается словно тонкие нити под кожу, сращивая меня с судьбой. Мир схлопывается, все вокруг пневажно и несуществует, кроме центра моей вселенной. И это даже не безумие. Восторг и эйфория. Каких я никогда в своей чертовой жизни не испытывал. Ее стоны, мои крики. Эталонный кайф, способный рушить миры. По крайней мере мой пал навсегда. – О, боже. – шепчет Бэмби, выгиббаясь подо мной в сладкой судороге. И я больше не в силах сдерживаться. Просто безумею от яростного желания сделать ее своей навсегда. Оргазм оглушителен. Черт, не сдохнуть бы от этого безумного удовольствия. И она замирает, когда я кончаю в нее, совсем ослепнув и ошалев. Всхлипывает, когда я падаю на ее хрупкость своим телом. Боже. Я же ее раздавлю и сдохну от горя. – Мы забыли о презервативе, – хнычет мое счастье, уткнувшись носом в мою грудь. – А на кой черт он нам. Я Петьке обещал сестренку. – хриплю я, задыхаяс ь от бешеной скачки и от сердца колотящегося кажется во всем теле. – Может повторим попытку? – Ты очень торопишь события, – теперь в расплавленных медовоых озерах страх и странная неуверенность. – Петр, ты женат. И я… Я просто сошла с ума сегодня. Это не правильно все, понимаешь? Нельзя строить отношения на лжи и чужом несчастье. – Ты наивная девочка совсем, Бэмби. Ты просто не знаешь, как я живу. Не надо мучиться совсетью. У нас с Кариной брак давно только на бумаге. МЫ не имеем друг перед другом обязательств, – шепчу я в растрепанную макушку, пахнущую яблоком и солнцем. Чувствую себя странно, словно демон похоти соблазняющий невинную овыечку. Но я ведь не лгу. Так почему е мне тогда так противно от своих же слов? – А квартира эта? Она для чего? Ты… – Глупая ты, – мне не смешно. Черт, она эта крошечная женщина-девочка права абсолютно. Мы разные с ней. Я прожженый циник, она яркое солнце. И она делает меня лучше. За короткий период нашего знакомства. Ей удалось то, чего не удавалось еще никому за долгие годы, проведенные мной в какой-то идиотской гонке. Что она подумала, что я привел ее, такую чистую в квартиру, в которую водил баб? Такая, кстати, имеется. Черт, черт, черт. – Лилия, давай просто сегодня будем счастливы. Эта квартра мой сюрприз обещанный. Я ее купил для вас с Петькой. Ремонт доделают рабочие и въедете. Садик рядом, работа тебе не нужна больше. – А нас ты спросил? Ты весь в этом, Петь. И меня все это пугает. Я не хочу быть любовницей содержанкой. Я хочу другого. – Я разведусь с женой, Бэмби. Мне только ты нужна. Вы с Петькой. Черт, я люблю тебя, дуру такую. Родная, любимая, – нахожу ее губы своими, мягкие, податливые. Еще раз сойти с ума, еще, и еще… Целая ночь впереди. Наша ночь. – Люблю, – выдыхает она. Дарит меня себе раз за разом. Время исчезает, рассыпается на доли секунд, которые бесконечны. Мы приходим в себя под утро, когда за окном уже брезжит тусклый снежный рассвет, разбиваемый снежинками, летящими с серого неба, словно маленькие метеориты. – Ты просто космос, – шепчу я. – Может ты выпустишь меня хоть ненадолго? В душ например. Или выпить кофе. Я страшно хочу кофе. Он есть в этом доме? – улыбается Бэмби. Она права, надо хоть ненадолго остановиться. И если она задерится еще хоть на ту же долю секунды в этой кровати, то я снова рехнусь. – Кофе? Нет, моя королева, тут нет кофе. Тут вообще ни фига нет, и мы умрем от голода, но я готов. Сладкая смерть, – смеюсь я. Черт. Мне за всю мою жизнь не было так легко и спокойно, как сейчас. – Но твой дракон сгоняет прямо сейчас до магазина, а потом… Потом… – Мне надо домой к сыну, – улыбается Лилия, мягко и нежно. – Да, потом мы поедем к нашему сыну. И пойдем гулять, все вместе. – Тебе не надо на работу? – У меня двадцать лет не было отпуска. Имею я право провести день с самыми любимыми на свете? – притворно хмурюсь, едва сдерживая рвущийся из горла смех. – И не закусывай губу, пожалуйста. Это ставит под угрозу все наши планы, включая кофе. Брюки свои я нахожу на полу прихожей, как и смешные брючки моей Лилии, и ее трусики. Она смотрит на это безобразие, стоя в дверях спальни, завернутая в простыню. Без грамма косметики, непричесанная, она еще более мне кажется желанной. Такая настоящая, какой никогда не была моя законная джена. Черт… Из кармана выпадает последний подарок Карки, и мне он кажется сейчас угрожающим. Маленькая коробочка перевязанная розово-голубым бантом. – Это что? – спрашивает Бэмби. – Не знаю. Карка вчера подарила. Лиль, это ерунда, не стоит даже твоих мыслей. Просто забудь. Опять какая нибудь безделица. Она мастер на пустые подарки. Детка, ну… – Не называй меня деткой, пожалуста, – ежится Бэмби. Не сводя взгляда с чертовой коробки. – Петр, мне правда пора домой. Вызови такси. – Лилия, прекращай. Черт, тебе вообще не стоит даже думать о моих проблемах, я сам разберусть с Каринкой, адвокат уже готовит документы. Да черт с ней с этой чертовой хренью, со злостью бросаю гребаный подарок в стену. Даже сейчас Карке удается испортить мне жизнь. Мерзкий подарочек разлетается от удара. И чертов космос превращается в вакуум, когда я вижу сюрприз жены, валящийся на пол. Пластмассовый футлярчик дорогого теста на беременность. И две полоски, горящие огнем, такие яркие, что кажется их видно с космической станции. И я вижу глаза Лилии, полные такой яростной боли, что мне хочется упасть перед ней на колени, и молить о пощаде. – Вызови мне такси, – хрипит она, вырываясь из захвата моих рук. – Петр, не могу. Отпусти. Я не хочу так, ты слышишь, – иступленно кричит она, раздирая в клочья все мое существо. – Ты знал? Ведь знал… А я дура. Черт, я такая идиотка. – Я не знал. Детка, я разберусь, – звучу я погано и мерзко сейчас. И чувствую себя подонком и скотом. Карка так любит меня называть, прямо в точку. – С чем? С ребенком? Как с Петюшей разобрался и с моей матерью? Просто откупишься? Я думала ты другой. Отпусти. И я тебе не детка. Черт, дура, кому поверила? – Подожди, что ты говоришь такое? Я не знал Про Петю, представления не имел. И мама твоя не приходила ко мне за помощью. – Не верю. Ни одному слову. Она мечется по прихожей. Натягивает на себя свои вещи дешевые, и мне кажется, что земля сейчас взорвется. И эти ее обвинения необоснованные злят и доводят меня до белого каления. – Лилия, подожди. – С Петей не могу запретить тебе видеться, он твой сын. Звони тете Любе, она мне скажет график ваших встреч. Не чаще двух раз в месяц. Так будет честно. Попробуешь отнять его у меня, берегись. А ко мне не приближайся, никогда, – словно приговор она мне подписывает расстрельный. И взглядом медовым бьет, как хлыстом, наповал. – Спасибо за науку. Научил меня никому не доверять. Ненавижу. – Лилия… Дверь с грохотом захлопывается. Она уходит, с мясом выдрав из груди мои сердце и душу. И мне бы бежать надо за ней, но я вспоминаю полный ненависти медовый взгляд и понимаю, что она права… Набираю номер. Владик откликается сразу. Ждал всю ночь в машине возле подъезда, сто процентов. – Проследи за Лилией. Проводи до дома, а потом отвезешь меня домой. Меня там ждет беременная жена. Она хотела чтобы я с ней остался. Что ж, бойтесь своих желаний. Глава 36 Лилия Месяц спустя – Где ты откопал эту корягу? – гудит тетя Люба недовольно, но ее голос сочится радостью. Просто привычка так разговаривать с вечно во всем виноватым дядей Моисеем, как то странно прижившимся в нашей общаге. – Только ты мог за такое облезлое дэрево, заплатить как за крэмлевскую ель, старый ты шлемиль. Петя, куда ты понес ентот шарик? Возьми лучше шишку серебряную. Вот сюда ее цепляй. Да цепляй тебе говорю. ОХ. Грехи мои тяжкие. Один другого лучше. Старый да малый. И дждя, дождя. Да не ттут. Вон туда прысни. Этому дождую лет… Эй цуцик, ах ты поганец, не жри этот блесык. Ваш кабыздох завтра будет срать празднично. – А мне домик нравится, – бесхитростно улыбается мой сыночек, держа в ручках старую игрушку на прищепке. С нее давно облетел блеск, и краска выцвела, но она его самая любимая с тех пор, как мы поселились в этой общаге. Каждый год он выискивает ее в коробке с резаной бумагой, которыми проложены новогодние сокровища. – Этот домик, мамалэ, мой ровестник, – гладит по Петюшу по головке Бэйся, и глаза ее теплеют. – И потом, когда ты станешь такой, как я, он обо мне тебе будет напоминать. – А ты где будешь? – бесхитростно спрашивает мой мальчик. Для него нет смерти и болезней. Он еще слишком мал. – Нигде, иди вон к елке, холерэ. – Ойц, стока не живут, заканчивай свой фойле штик, Бесйся. Ты делаешь всем мозг беременным, – ворчит Мося, балансирующий на верхней ступеньке шаткой стремянки, пытаясь водрузить на макушку елки золотистую звезду. – Зачем этому мелкому поцу такие откровения? – Поц, поц, шоб ты оттуда свалился кверху гаткэсом. Ахахаха, – злодейски смеется из своей клетки попугай. А я сижу на стуле и жую дурацкий лакричный мармелад, которого во мне уже наверное килограмм. В последнее время ничего кроме этой, воняющей сиропом от кашля, сладости я не могу в себя впихнуть. И настроения новогоднего у меня нет. Мне кажется, что я не живу. Просто существую. Вожу Петюшу в садик. Хожу на работу, смотрю за счастливой радостью людей, готовящихся к волшебству, а внутри звенящая пустота. И постоянно выискиваю глазами в толпе фигуру человека, который меня уничтожил. Демьянов приезжал всего раз за этот долгий бесконечный месяц. Погулял с Петюшей, а про меня и не спросил. Общался с тетей Любой, дал ей денег. И это абсолютно выкрутило из меня остатки живой души. И только сын мой еще как то удерживает на плаву мою барахтающуюся душу. – Лилия, фейгеле, перестань набивать уже себя этой дрянью и иди помоги этому старому поцу, – зовет меня тетя Люба, пытаясь расшевелить. Проглатываю липкую гадость, борясь с очередным приступом тошноты. Чертова курица, которую мы с Петькой съели два дня назад. Точнее, я съела только овощи. А Петюша полакомился мясом. И как я только позволила ему ее есть? Ведь сразу почувствовала отвращение, едва увидев вкусняшку. Но пахла цыпа принесенная мной из ресторана не мерзко, и выглядела весьма аппетитно. И вот поди ж ты, я отравилась овощами. Слава богу у Петюши организм оказался крепче. – Мама болеет, – тут же сдает меня мой мальчик. – Мы с ней кушали курочку недавно, а потом ее тошнило. Наверное от баклакджанов, – морщится Петька, – или от баклачков. Гадость, буэээ. – Не гадость, а полэзные овошчи, и не морщись, а то сейчас тебя накормлю вареным луком, – тетя Люба на меня смотрит с подозрением, и мне становится не по себе. – Иди, буболе, причепи избушку этому цилэйгеру Мосе на его тухес. Он у него наряднее чем эта лысая коряга, которую он купил на мои деньги. Поди еще сэкономил, псина жлобливая. Иди, иди милый. А ты мне скажи, деточка, давно ли тэбе от мяса воротит? – Вы на что намекаете? – проводив взглядом сына спрашиваю я. Обмираю от страха. – Та я не намекаю вообче. Я четко спрашиваю, с каких пор тебя ломает токсикоз? – Не выдумывайте, – слишком нервно. Ежусь, подсчитывая в уме, когда же у меня должна была начаться менструация. Сбиваюсь, считаю снова. Паника уже на подходе. Неделя. Это много, так у меня никогда не бывало. – Ну вот, эй ты, шлимазл елочный, слазь с лестницы и сюда бегом, – кричит тетя Бэйся своему пожитому кавалеру. – В аптэку пойдешь, я то не могу, упаду. Шейку бедра еще сломаю. А ты метнись молнией. – А я не упаду? Вы думайте, Бэйся, что говорите. Я вас моложе всего на пять лет. – А ты нэ упадешь, тэбе песок не позволит. – Какой еще пэсок. – Тот, которым ты все вокруг посыпаешь, Халамитник. Купишь тест на бэременность. И нэ жлобься, а то я тэбе знаю. На елке то поди полную стоимость приварил. Жулик еврейский. – Не пойду. Ви что себе думаете женщина? Придет Мося в аптеку за таким позором? Шо о нас подумают приличные люди, Бэйся? Ми же с вами не женаты. Это же не тебе надо? О… – Правильно, Мося. Не пойдешь ты.