Я стою, как оплеванная. Черт, лучше бы я все таки взяла выходной. От унижения слезы самопроизвольно брызжут из глаз и мне приходится закусить губу, чтобы не разрыдаться, на радость мерзавцу и его красавице жене. – Девушка, мы долго ждать будем? – Простите, – выдыхаю я и почти бегом устремляюсь в кухню к Соне. И даже почти успеваю дернуть на себя тяжелую металлическую дверть прежде чем слышу тонкий голосок моего мальчика за своей спиной. – А теперь фраера, цирковые номаера. Выступает Петя Корсаров. Денежки можно класть в это ведерко. Стих… Мне кажется, что на голову мне падает огромный топор. Прямо на мою идиотскую шею. – На вокзале, в пятом зале, раздаются голоса. Кто последний? Я за вами рвут на жопе волоса. Все, теперь меня точно уволят. И мы с Петюшей пойдем на паперть. Хотя. Он то, скорее всего, со своим репертуаром… – Сюда денежку, тетенька… – Боже, что это? А ну пошел вон, побирушка. – капризный голос жены Демьянова кажется мне сейчас мерзким. Никто не имеет права оскорблять моего ребенка. Никто и никогда. Я разворачиваюсь и твердым шагом иду к чертову столику. Вижу моего мальчика, лицо которого залито молочной бледностью. – Кара, какого…? Что ты за гадина… – рычит Демьянов, бросаясь к моему малышу, оседающему на пол. – Петя, мы же пришли… Мне кажется, что я несейчасм существую в какой-то параллельной вселенной. И Петюша мой на руках у огромного Петра, рычащего словно разозленный динозавр, болтается как сломанная игрушка. – Пошла ты на х… – кричит он на жену, которая спокойно сидит на стуле. – А ты, мама… Какого хера встала, за мной, бегом. – Надо вызвать скорую, – суетится вокруг Демьянова Соня. А я, кажется, уже умерла и словно бестелесный призрак зависла рядом с моим бесчувственным ребеком. – Пока она доедет… – рывчит Демьянов, прижав к себе Петюшу. – Я сам отвезу. Лилия, мать твою, возьми вруки свою чертову задницу. Мальчику надо в больницу. В мой мир возвращаются звуки и ледяной страх. Я бегу за викингом. Несущим в сволих лапищах мое счастье, одурев от ужаса. – Петр, скоро придут Молоховы, – спокойно говорит жена демьянова, делая глоток вина прямо из бутылки. Интересно, откуда он ее достала? В нашем ресторане нет такого. Черт… От стресса я схожу с ума. – Ты готов рискнуть сделкой ради чужого мальчишки? Он идет молча. Даже не оглядывается на жену. Уверенный в себе. Похожий на скалу. И если бы не эта его спокойнаяя сила. Я бы уже сошла с ума. – Перхвати Петюшу, Лилия. Нет, назад садись, – командует Демьянов. Я подчиняюсь каждому слову. – Спасибо, – шепчу я. Смотрю в родное личико моего сына, который наконец то начинает подавать признаки жизни. Демяьнов молчит, играет желваками. – Мы едем к моему врачу, Лилия. Глава 10 Петр Демьянов – Прекрасный мальчик у вас, Петр Дмитриевич, – улыбается мой врач, подавая мне стакан с виски. – Ну что вы так испугались. Диагноз ожидаемый. Ваш сын… – У меня нет детей, Семен Карлович, – морщусь я, делая глоток дорогого пойла. – Простите, ваш племянник… – Этот мальчик мне никто. Я детдомовский, – грубо перебиваю доктора, несущего чушь. – Ребенок просто потерял сознание, я привез его в больницу. Это сын официантки, работающей в ресторане, где я имел неудовольствие отдыхать. Что с пацаном? – Извините, Петр. Но… Вы уверены в отсутствии родства между вами? Ребенок абсолютно идентичен с вами по генотипу. Глаза, форма ушей, гипомеланоз в волосах. И диагноз… У ребенка гликогеноз, при чем абсолютно идентичный вашему. И открылся он в пять лет, как у вас не так ли? Обычно старт болезни у близких кровных родственников примерно… – Это невозможно, – хриплю, вертя в пальцах чертов стакан, в котором виски не осталось, на мою жалость. А просить добавки кажется постыдным. Но сейчас я бы не отказался от еще одной огромной порции огненной воды. – Вы же врач и понимаете, что для того, чтобы родился ребенок мужчина и женщина должны по меньшей мере быть знакомы. – Может вы сдавали биоматериал когда-то? – задумчиво бурчит доктор, вертя в руках дорогой Паркер. – Абсолютно исключено. Но… Я хочу, чтобы вы сделали пацану анализ ДНК. – Простите, но без согласия матери ребенка я не имею права производить никакие манипуляции. – А так? – вываливаю на стол ворох купюр, даже не представляя, сколько там. – Вы выбрали меня в качестве лечащего врача по причине моей профессиональной этики, не так ли уважаемый господин Демьянов? – кривится Семен Карлович. – И я ни разу не дал вам повода усомниться в моей корректности. Так с чего вы решили, что я буду менее корректен в отношении других пациентов? – Может быть, потому что плачу вам я? – чувствую себя абсолютным скотом. Но мне плевать. – Уберите деньги. Петр Дмитриевич. Я вам все сказал. Если будет разрешение от матери мальчика, я выполню вашу просьбу. Единственное, что я могу сделать для вас – поговорить с женщиной. Рассказать ей, что происходит с ее сыном и дать рекомендации. Вы позволите? Я вываливаюсь из кабинета чертова Пилюлькина, в состоянии близком к гроге. Понимаю, что то, что он сказал, просто идиотизм и этот мальчик никак не может быть моим, но… Чертов лепила породил в моей душе такую адскую бурю. – Петька, как ты меня напугал, – Бемби сидит возле огромной больничной кровати, на которой мелкого Корсара почти не видно, держит его за руку и целует крошечные пальчики. Сердце в моей груди колотится так, что глушит все звуки вокруг. Присматриваюсь и отмечаю, что Петька порозовел. Глазенки его снова блестят хитро и любопытно. И смотрит он на пульт управления ложем, с такой жадностью, что во мне тоже просыпается желание поэкспериментировать с этой колымагой. А доктор прав. Мы ужасно похожи. И даже родинка над губкой мелкого такая же, как у меня, и ухо одно оттопырено чуть больше. Меня из-за этого всегда страшно дразнили в аду, в котором я провел самую безрадостную пору своей жизни. Хотя, нормальные люди считают детство счастливым и беззаботным. Стою у двери, смотрю на идиллию, а душе вихрится что-то невообразимое. Но это же невозможно. Я никогда в жизни не был знаком с этой странной девкой. Не от воздуха же она понесла? – Ма, не плачь. Все же нормально. А дядька доктор сказал, что я вырасту сильным и большим. Просто нужно будет немного изменить что-то там. Я слышал. Ма, а Бармик там один. Как же он? – Я позвонила тете Любе. Она присмотрит за песиком. И привет тебе все передавали, – тянет губы в улыбке Лилия. Но глаза ее остаются больными и испуганными. И у меня есть желание прижать к себе эту странную женщину – маму, которая сама еще почти девочка. И мальчишку этого… Как я не растерзал Карку, когда она оттолкнула ребенка, так трогательно пытающегося помочь своей матери? Не знаю… Я просто ослеп тогда от страха, когда увидел что Петьке плохо. – Лилия, тебя хочет видеть доктор, – не могу молчать больше. В ушах грохочет как в адской мясорубке. – Я посижу с корсаром. – Спасибо вам, – Бемби вздрагивает от неожиданности, смотрит на меня, и кажется я проваливаюсь куда-то. И я знаю, что этот взгляд мне знаком. Но никак не могу вспомнить, или связать это чувство с чем-то в моем прошлом. – Вы просто… Простите меня. – Идите, Лилия. Семен Карлович очень занятой человек, – господи. Пусть она уйдет. Даст мне вдохнуть и подумать трезво. Петька настороженно реагирует на мое присутствие. Сжался под одеялом, отвернулся, уставился на датчики приклеенные к его плечу. И я вижу пятно в его волосах на затылке, белое, похожее на кляксу. Пальцы самопроизвольно тянутся к такой же отметине на моей голове. Абсурд. Сюр. Это же как в фантастическом фильме про клонов. – Петька. Хочешь тебе расскажу тайну? – ухмыляюсь я. Губка мальчишки упрямо оттрюнивается. Смешной. От Бэмби в нем тоже много. И скорее всего я просто идиот. В нем нет моей крови. А люди бывают похожими. Во всем мире можно найти сотни двойников любого человека. – Иди ты в тухес, дядька злой. Трус карапуз. И тетька которая с тобой была похожа на кикимору. Вот. Моя мама в сто раз красавица, чем эта мерзкая жаба. А ты с ней сидел там. Я то думал… – Ну, эта кикимора моя жена, – дергаю плечом. Дети восхитительные психологи. Смотрят прямо в суть. С возрастом мы слепнем, не можем рассмотреть, что спрятано за красивой оболочкой. А жаль… – Тогда мне тебя жалко, – морщит нос Петюня. Раздувает маленькие ноздри, губы кривит. Черт… – Ну, давай свой секрет, пока мама Лиля не вернулась. – Слушай. А почему ты ее мамой Лилей зовешь? – Это тоже секрет, – хитро лыбится мальчишка. – Ладно, тебе скажу. Ты же флибубастер, у вас же слово чести есть. И секреты вы чужие не разбалтываете. Но сначала ты… – А ты хитрец, – хмыкаю. Мальчишка жадно ждет пиратскую тайну. – Ладно, слушай. Только маме не рассказывай. Я думаю, что твоя мама больше не станет работать до поздна. И вы будете вместе проводить гораздо больше времени. И тебе не придется рассказывать стишки мерзким кикиморам. Но тебе надо будет мне помочь. – Правда? Ух ты. А что делать надо? – Твоя очередь. Давай сначала свою тайну. – А ты точно никому? – снова настороженный взгляд. – Могила, – шепчу я. – Мама Лиля не… Он не успевает договорить. Дверь в палату открывается и в нее влетает раскрасневшаяся Бемби. Она сердится, мечет молнии своими медовыми озерами. Я невольно любуюсь этой ее яростью. – Вы… Вы все таки… Петюша. Нас домой отпустили. Доктор выписал тебе лекарства и сказал все будет хорошо. Сейчас придет сестра и снимет датчики. – Я вас отвезу, – мой голос звучит твердо и властно. Но ей, кажется, плевать на все вокруг, кроме ребенка, на которого она натягивает колготочки дурацкие. – Нет. И больше не смейте к нам приближаться. Вообще. Никогда. Что вы там себе надумали? Вы… Наглый, зажравшийся, вы… Все только себе хотите. А не выходит, да? Она вдруг оказывается напротив меня, испепеляет взглядом. Чертова ведьма с этой ее губой оттопыренной. – Вы нам никто, – тихо шипит, явно боясь напугать и без того притихшего Петюшу. – Тогда почему он так похож на меня? У нас с тобой что-то было? Ну, может я просто… – Вы… О боже. Вы что же, даже не помните женщин, с которыми спали? – из ее груди рвется истерический смех. – Успокойтесь, вы не в моем вкусе. Я терпеть не могу самовлюбленных, богатеньких мерзавцев. И уж точно мой мальчик не от вас. Я бы запомнила, – ехидна бы не смогла вложить в свои слова столько ехидства, сколько эта мелкая нахалка. – Ма, я хочу конфетку, – подает слабый голосок мальчишка. Черт, у него снова приступ.? Слишком часто. Достаю из кармана шоколадку, в которую Петюша вгрызается с жадностью.