Но ничего не вышло. Уже через несколько мгновений другой голос, совсем рядом, произнес: – Брысь отсюда, тварь! Это говорилось не мне, а тому – душному и мягкому, что меня окутывало. А в следующее мгновение дышать стало легче. А покой улетучился, сменившись неясными тревогами. И только слабость осталась прежней. – Пшла вон! Как грубо и неприлично! Но голос казался мне знакомым. Как будто из прошлой жизни. Он вызывал странную смесь воспоминаний: болезненных, сладких… Я попыталась приоткрыть глаза, чтобы увидеть, кто так бесцеремонно разрушил мой покой. Это усилие, кажется, было совершенно излишним. Так и не увидев никого, я провалилась в темноту. Но сквозь эту темноту почему-то чувствовала, как меня поднимают вверх сильные руки, а тот же самый голос говорит: – Глупая, гадкая девчонка. Не смей умирать! Если с тобой что-то случится, я не переживу! * * * Какое-то время я провела как в тумане, иногда выныривая из него, открывая глаза, чтобы услышать «вот, поешьте, леди – вам нужно набираться сил» от служанки. Кажется, когда-то я что-то ей подарила… Но это не точно… Иногда из забытья меня возвращал тот самый приятный голос, от которого становилось страшно, и мурашки бежали по телу: – Держись! – говорил он, и мягкие руки гладили меня по волосам. И от этих прикосновений хотелось держаться, хотя я не очень понимала, за что держаться и зачем это нужно. А иногда рядом звучал другой голос, не слишком приятный. – Я делаю все, что могу. Но встреча с этой тварью смертельна для человека. – Но она жива! – спорил с ним тот, приятный. – Почему она не приходит в себя? – Она… – растерянно проговорил первый, – не хочет. Это существо забирает волю к жизни. И я не знаю, что нужно сделать, чтобы ей захотелось выбраться из этого состояния. – Ты хочешь сказать, что она такой и останется, навсегда? Молчание. Красноречивое молчание. Я слушала эти разговоры отстраненно, словно бы они не имели ко мне никакого отношения. Да и кто сказал, что они имели? Покой и безмятежность волновали меня куда больше, и мне было по-своему жаль всех этих людей, которые вынуждены были так много беспокоиться по пустякам. Как хорошо, что можно закрыть глаза и ни о чем не думать, наслаждаясь пустотой. Если бы еще эти разговаривали потише… А еще лучше – где-нибудь в другом месте. Хотя нет. Тот, первый, что гладил меня по волосам пусть останется. А я, пожалуй, снова упаду в сон – глубокий и умиротворенный. Когда я в следующий раз приоткрыла глаза, было темно. Так намного лучше. Все-таки свет слишком раздражает. Если бы можно было еще точно так же отключать звуки… Было бы здорово. Но не успела я в подробностях представить себе, как хорошо было бы жить в мире без света и звуков, как моих волос снова коснулась знакомая рука, а тот приятный голос шепнул на ухо: – Что же мне с тобой делать? Как тебя оттуда вытащить? А затем жаркие пальцы погладили щеку. Скользнули к шее. Это было приятно. Не настолько приятно, чтобы мне хотелось, чтобы ласка продолжилась, но и немедленно прекратить я бы не требовала. Я прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Рука скользнула ниже, а возле уха раздался жаркий шепот: – Я думаю, мы кое-что попробуем… Я ощутила какое-то движение слева от меня, словно рядом кто-то перекатывался на волнах, но не стала выяснять, что это. Теперь я чувствую, что уже не одна в кровати. Горячее тело – близко-близко. Этот мужчина… Наверное, он что-то значил для меня. Когда-то. Мне было хорошо рядом с ним, хоть я и знала, что он принес мне много боли. Но боль – в прошлом. А мне теперь не хочется думать о прошлом. Хочется лежать неподвижно и бездумно, кутаясь в ласковое тепло. Прикосновения – мягкие, но уверенные. Жаркие губы касаются моих щек. Он выдыхает в ухо: – Вернись ко мне, пожалуйста… Ты мне нужна. А потом прикусывает мочку, заставляя меня вздохнуть – рвано, неспокойно. По телу разливается тепло, но не такое – ровное и умиротворенное, как раньше, иное. Словно по жилам вместо крови течет огонь – жаркий, тягучий, сладкий. 31 Риаса широко открытыми глазами смотрела в полумрак комнаты. Бледная, тихая, совсем непохожая на себя. Разве что волосы по-прежнему огненные… Король наклонился и осторожно провел по рыжим прядям, пропуская их сквозь пальцы. – Что же мне с тобой делать? Как тебя оттуда вытащить? Ее чувства были тусклыми, размытыми, словно придавленные мутной глыбой ледяного спокойствия. Бледная нелепая копия с прежней картины… Тогда, в первую встречу с рыжей колючкой, король едва устоял на ногах от того буйства эмоций, которые искрили в воздухе. Яркие, сочные, чистые, сильные. Гнев, страх, отчаяние, любопытство, упрямство, стыд… Их было много, и все потрясающе искренние. Искренность. Вот от чего он реально сошел с ума, и вместо того, чтоб вернуть девчонку Лаорру, оставил ее себе. Искренность… словно глоток свежего воздуха среди ядовитых миазмов дворцового притворства и лицемерия. Он вырос в этом и так привык, что даже не замечал. Высокородных темных девиц король обходил стороной. Он, конечно, нужен был им. Но только вместе с титулом и всеми привилегиями, которыми обладала королевская власть. Родись он простым темным, большинство из влюбленных страдалиц даже бы не взглянули в его сторону. Риаса! Ей одной от него не нужно было ровным счетом ничего. Ни денег, ни власти, ни его самого. О чем она и заявила со всей своей искренностью. Но как он мог отпустить такое сокровище? Он и не отпустил, а зря. Ему нравилось ее дразнить, вызывая то смех, то ревность, то довольную детскую улыбку. Нравилось ласкать нежное тело, взахлеб поглощая восхитительный коктейль пряных и острых эмоций: гнев, возбуждение, растерянность, стыд, которые растворялись постепенно в сладком, безумно вкусном оргазме. Его заводила сама мысль о том, что несмотря на весь мусор в голове, заставляющий Риасу держать себя в узде, она хочет его, сгорает от желания. Нравилось… Он пил ее чувства, забыв об осторожности, и вместе с ними рыжая девчонка незаметно просочилась в его кровь. И как теперь выдрать ее оттуда, король не представлял. Глупец! Играл с огнем, со дня на день откладывая расставание, и доигрался. Она настолько хотела сбежать от него, что едва не умерла. Он с непонятной для себя робостью, словно юнец на первом свидании, провел кончиками пальцев по нежной девичьей щеке, уловив едва заметный аромат удовольствия. Что?! Неужели… Пальцы скользнули к подбородку, спустились по шее… Еще одно облачко удовольствия взметнулось в воздух. Риаса закрыла глаза и вздохнула. Не показалось! Король быстро скинул с себя одежду, немного подумал и натянул штаны обратно. Если она очнется… Нет, не так. Когда она очнется, он может и не удержаться… Он покосился на кровать и вздохнул. Магова задница! Приставать к девице в отключке… Все это смахивает на какое-то извращение. А он вовсе не извращенец. Но если это единственный выход… – Я думаю, мы кое-что попробуем… – сказал король скорее для себя, чем для безмолвной Риасы. Он опустился рядом с ней на кровать и рывком подтянул к себе поближе, вдыхая до боли знакомый запах рыжей колючки. Рука ее безвольно упала, задев бугор на штанах. Член моментально налился кровью и вздыбился, как норовистый конь. Проклятье! Видимо, все-таки, извращенец…Король прижался губами к одной щеке, потом к другой и умоляюще выдохнул в ухо: – Вернись ко мне, пожалуйста… Ты мне нужна… Принюхался… Ничего, кроме слабенького всплеска того же удовольствия. Лизнул мочку уха, легонько цапнул ее зубами. Риаса вздрогнула, прерывисто вздохнула, взметнув в воздух пряный аромат возбуждения. Король втянул его расширившимися ноздрями, враз опьянев от изысканной легкой горчинки. Он прижался губами к ее груди, ожег кожу горячим дыханием через ткань, прикусил затвердевший сосок. Рука легла на живот, поехала ниже, остановившись у основания бедер, с силой надавила раз, другой… Риаса еле слышно застонала. Аромат возбуждения стал гуще, насыщеннее. Мужские умелые пальцы задвигались, сминая ткань, подол сорочки поехал вверх, скользя шелковой прохладой по нежной девичьей коже, обнажая изящные щиколотки, тугие икры, округлые коленки, бедра и беззащитный треугольник внизу живота. Король убрал руку, к аромату возбуждения примешалось облачно разочарования. – Сейчас, маленькая… Сейчас… Он провел рукой по нежной шее, спустился к вырезу сорочки, рывком стянул его, выпустив молочно белые груди с торчащими розовыми сосками. Какая же она сладкая… невыносимо сладкая и вкусная. Член окончательно окаменел, в паху резануло болью. Главное, чтобы не напрасно… Что-то шло не так. Аромат возбуждения, источаемый Риасой, стал густым и плотным, но не было таких знакомых ноток злости, растерянности или стыда. Чистое возбуждение, но в разы слабей чем обычно. Рука короля гуляла по телу рыжей колючки, тискала грудь, пощипывала и выкручивала соски, вырисовывала круги на коже, гладила живот, мягкую кожу внутренней стороны бедер, слегка касаясь мокрых упругих складочек. Риаса прерывисто дышала, постанывала, судорожно сглатывала. Он подпихнул под аппетитную попку подушку и, согнув ее ножки в коленях, широко раздвинул их в стороны. Вид ее влажной девственной промежности, беззащитно раскрытой ему навстречу, окончательно свел его с ума. Он хочет. Он хочет ее всю, целиком и полностью. День, неделю, год, навечно. Никуда не выпускать. Запереть в спальне. Приковать к кровати и входить в ее тело снова и снова, заставлять ее извиваться и кричать от наслаждения, ловить ее стоны, кончать вместе с ней. Да, проклятье, пусть он извращенец, но он хочет ее даже такую, неподвижную, слабую. Любую. И пусть даже сейчас, в состоянии железного стояка, он понимает, что это невозможно, но хотеть-то он может, бездна всех раздери совсем! Он провел горячими пальцами по промежности и жадно приник ртом, терзая и прикусывая налитый кровью бугорок. Он снова склонил голову и нащупав девственную дырочку, скользнул в нее языком. Риаса задышала часто-часто, судорожно сглотнула. Его язык то проникал внутрь, то убирался обратно, палец теребил набухший бугорок, сначала медленно, потом быстрее, быстрее… Лоно пронзили спазмы, Риаса вздрогнула и обмякла. В раскаленном воздухе таял выплеск блаженства и неги. И все. – Риаса?! Король сел на кровать и в отчаянии обхватил голову. Ее тело охотно отзывалось на ласки, но сама Риаса – маленькая колючка, задорный чертенок – была где-то далеко. Да и была ли уже вообще? 32