Едва я тихонько шагнула к выходу, собираясь незаметно выскользнуть за дверь, как король, наконец, обернулся. О боги… Он не был спокоен и равнодушен. Он был чертовски взбешен! Уголок упрямого рта подергивался, брови грозовой тучей сошлись на переносице, а в глазах полыхала такая ярость, что я невольно попятилась. – Стоять! – очень тихо сказал король, и я немедленно замерла, не смея ослушаться. – Подойдите ко мне. Я покорно приблизилась, стараясь не наступать на усеявшие пол осколки вазы. Стальные пальцы сжали мой подбородок, заставляя поднять голову. – Зачем вы здесь? – от презрения, звеневшего льдом в его голосе, я невольно съежилась, страх перешел в ужас. Никогда раньше не видела короля таким злым, таким… опасным. – Вот за этим? Король сдавил мою грудь, выкручивая и больно пощипывая сосок. Я ахнула, пытаясь отстраниться, но крепкая рука обхватила талию, не давая даже дернуться. – Или за этим? – хрипло спросил он и, сминая сорочку, втиснул ладонь между ног. Горячие пальцы задвигались, с силой потирая нежную плоть прямо сквозь ткань. Он лапал меня как моряк портовую девку. Это никак не могло мне нравиться, но… нравилось. Ой как нравилось… По коже против воли побежала дрожь, в животе сладко вспыхнуло. Сопротивляться и думать не хотелось. Совсем. Да и как тут думать, когда кружится голова. Как сопротивляться, если от одного только его хриплого голоса между ног становится горячо и мокро. Если любые его прикосновения – ласковые, грубые, безжалостные, нежные – вызывают лихорадочную слабость и жар во всем теле. Словно только для него я и родилась на свет. А может так оно и есть? Я всхлипнула и качнулась ему навстречу. – Значит, именно за этим… – В его голосе проскользнула странная презрительная насмешка, словно он смеялся одновременно и надо мной, и над собой. – Жених оказался не столь хорош в постели, как ожидалось? Что?! Жених? Значит, он был? И Мирая была, и Лаорр, и я не болела все это время? Зачем служанка меня обманула? И вообще, как тогда я попала обратно во дворец? Впрочем, какая разница…. Кто бы меня сюда ни притащил, какие бы он цели ни преследовал… Спасибо ему. Эти мысли скользнули по краю сознания и растворились. Потому что совсем не хотелось думать, когда можно было просто вдыхать родной и до боли знакомый запах, его запах. Прижиматься к сильному телу, гладить и обнимать его, таять в его объятиях… И пусть он делает со мной что хочет, как хочет, только будет рядом. Я соскучилась, я смертельно соскучилась и не могу больше жить без него. Кажется, я сказала это вслух, потому что сильные руки подхватили меня, и через мгновение спина коснулась прохладного шелка простыни. Горячее тело навалилось сверху, распластало такой желанной правильной тяжестью. Это было потрясающе, кататься по кровати и целоваться жадно, исступленно, до потери дыхания, до черных кругов перед глазами, тискать друг друга трясущимися от возбуждения руками, гладить, царапать, мять и даже кусаться в почти невыносимом желании раствориться, стать ближе, хоть ближе уже и невозможно. Тело плавилось в болезненно сладком наслаждении, кожа горела, в животе тягуче звенела пустота. – Возьми меня… – простонала я и выгнулась, прижимаясь влажной горячей плотью к его возбужденному члену, до колючей дрожи желая ощутить его там, внутри себя, в самой своей сокровенной женской сути. – Риаса… Король чуть приподнялся на локтях, напряженно вглядываясь в меня, словно пытался что-то вспомнить. Его глаза при этом странно светлели, лицо мучительно искажалось, сквозь родные, знакомые черты проступали другие, чужие… И через несколько мгновений на меня надвинулась морда чудовища – заросшая шерстью, с жуткими клыками. – Не-е-е-е-т! – в ужасе завизжала я, чувствуя, как волосы на затылке становятся дыбом, – Не-е-е-е-т! Живот пронзила дикая разрывающая боль, я закричала и… проснулась. В своей постели. В своей комнате, в замке Лаорра. – Что с тобой, девочка? – в полумраке наступающего утра надо мной белело перепуганное лицо Сандры. – Ты… – Мне приснился страшный сон… – прошептала я искусанными губами и заплакала навзрыд. 42 Чудовищный сон долго не покидал мои мысли. Эта противная торжествующая Дариса, нагло ласкающая короля. Сам король, злобный и грубый, почти ненавидящий меня… Он был совершенно не похож на себя настоящего, каким я его успела узнать. А то, что он обратился в чудовище… Мне не нужен был толкователь снов, чтобы понять, что это значит. Ужасный, ужасный сон. Но еще ужаснее было то, что даже такой король – грубый, жестокий, неверный – был мне милее любого другого мужчины. Картины из ночного сна – упоительного, но болезненного – стояли перед глазами. Теперь уже идея выходить в свет с Саймором у меня не вызывала былого воодушевления. Не думать о короле? Смешно. Как можно о нем не думать, если он сам врывается в мои мысли и мои сны. Я встала и умылась ледяной водой, а тревога так и не отпустила. Меня терзало предчувствие беды. Для меня? Для моей семьи? Для короля? Для Саймора – моего жениха, о котором тот вспоминал? Для всех разом? * * * Если бы спектакль, на который мы собирались, был состояться прямо сегодня, я бы сказалась заболевшей и не пошла… Но он был позже, и у меня оставалось еще время, несколько долгих дней на то, чтобы все обдумать. Больше король мне не снился, словно все, что должно было быть сказано – уже сказано. Да и этот сон стал понемногу забываться… А образ возлюбленного отступать, бледнеть, исчезать. Порой я сама уже хотела вспомнить его черты, чтобы сердце снова зашлось от сладкой боли, чтобы почувствовать себя живой. Но вместо короля перед внутренним взором стояла лишь бледная тень. И я начинала верить, что – кто знает! – может быть, я его и забуду. И его образ сотрется, его заслонит другой… Мой опыт – короткий, хоть и яркий, – показывал: можно забыть мужчину, если появляется тот, кто заставит его забыть. И я уже собиралась на мероприятие не без удовольствия. В конце концов, слишком давно я не выходила в свет. Сначала запертая в комнатушке Аманды, потом в плену короля, затем в мрачном и холодном подземелье и снова в плену короля. А потом – в таком же заточении, но уже в стенах замка Лаорра… А ведь раньше я так любила выбираться куда-нибудь по поводу и без, никогда не сидела дома долго. Даже вылазка на обычный рынок была для меня приключением. А уж спектакль, возможность прожить чью-то чужую жизнь – это и вовсе настоящий праздник, отчего же мне от него отказываться? Я тщательно выбирала наряд, он должен был быть приличным, без всяких легкомысленных рюшей и открытых плеч, а еще не слишком роскошным, чтобы Саймор не выглядел рядом со мной как слуга или охранник. Это было сложно, потому что Мирая баловала меня, даря лучшие наряды. Но все-таки, когда мы с Сандрой несколько раз перерыли мой гардероб, выбирая что-то из всех возможных вариантов, платье было найдено. Сандра помогла мне его надеть, уложила волосы и погладила по голове. Она грустно вздыхала, пряча слезы, будто бы понимала все, что со мной происходит. Я подскочила со стула и, следуя внезапному порыву, обняла ее. – Как ты думаешь, все будет хорошо? Я не ждала успокаивающего ответа, я и сама не думала, что все будет хорошо. – Храни тебя боги, моя девочка, – ответила она, подтвердив мое сомнение, – храни тебя боги. * * * Мирая и Лаорр в театр не пошли. То ли действительно не пожелали, то ли (и этот вариант казался куда более вероятным) не хотели смущать меня с молодым женихом. Он заехал за мной на собственной карете, отвесил мне все положенные комплименты о моем внешнем виде. Его пламенный взгляд говорил больше, чем любой комплимент. Я исподтишка осмотрела его костюм и с облегчением выдохнула. Нет, мы не выглядели, как знатная дама со своим слугой. Отлично, просто отлично… Саймор, наблюдавший за мной, внезапно заявил: – Все эти спектакли, как и картины… Я не слишком в них разбираюсь. Да и вообще редко выхожу в свет, – он улыбнулся, и от этого сделался невероятно милым, – работа. Я никак не могла понять, к чему он клонит. – Буду вам благодарен, если вы подскажете мне, когда я что-то буду делать не так. Ну и вообще, где нужно смеяться, когда аплодировать… Я с опаской посмотрела на своего спутника. И снова усомнилась в том, что нам стоит куда-то идти вместе. Нет, конечно, я обожаю театр. Но выглядеть глупо очень не люблю. А он… неужели он это серьезно? Я отчетливо представила себе, как буду терпеливо разъяснять ему, что происходит в пьесе и о чем вообще идет речь, а соседи по партеру будут на нас недовольно шикать. Я замерла у кареты, пытаясь подобрать какие-то вежливые слова, чтобы объяснить, что обсудить спектакль мы можем и позже, и если там он будет просто сидеть и молчать, все сложится неплохо. Но, бросив на Саймора настороженный взгляд, увидела вовсе не то, что ожидала. В его ясных серых глазах плясали черти, и для смущенного неумехи он выглядел подозрительно довольным. Вот негодяй! Он это нарочно! – Вы же это сейчас не серьезно, правда? Он улыбнулся: – Конечно, нет. То, что я не вырос в доме темных, не значит, что я не получил никакого воспитания и образования. Я расхохоталась. – Простите, – сказала я, отсмеявшись, хоть и не чувствовала за собой никакой вины. Если он и ставил какие-то цели, то точно их добился. Я больше не смущалась. Неловкость пропала, и я впервые за все это время подумала о том, что наш совместный поход в театр будет не таким уж и ужасным. И не ошиблась. Это был отличный вечер. Саймор был мил и галантен, он всегда находил нужные слова, чтобы меня развеселить – и делал это легко и непринужденно. Трудно было поверить, что этот юноша проводит время за биржевыми сводками и отчетами, а не в самом изысканном обществе. И спектакль был на удивление хорош, и даже игра актеров ничуть не огорчала. И чем лучше все складывалось, тем труднее мне было избавиться от глупого чувства, что я бы предпочла, чтобы все было хуже, потому что обижать хорошего парня мне не хотелось. А Саймор определенно был хорошим парнем. Мы подъезжали к замку уже в темноте. Полумрак кареты, шуршание шелковых юбок – едва уловимое, но почему-то слышное. Напряжение повисло в воздухе – особое, которое возникает лишь тогда, когда рядом двое. И у них не находится слов. А затем Саймор взял мою руку в свою и, склонив голову, коснулся ее губами. Нет, мое сердце не зашлось в бешеной пляске. Но и неприятен этот жест точно не был. Я лишь отметила, что у юноши красивый профиль, если смотреть вот так, в вечернем полумраке… Кто знает, может, мы станем хорошей парой. Когда я вернулась домой, меня встретила Мирая. Она была бледнее обычного. Мне показалось, что она невероятно расстроена. Ну, какие могли быть поводы для расстройства, если в нашей жизни, наконец, все налаживалось?