Та озадачена: – Пури-су-лу-жи-ни-ца-ку-ро-ти-зан-ки? Что это? – Это… это… – Якоб ищет слово попроще. – Помощница… проститутки… Девушка обертывает ногу куском ткани. – Зачем утке помощница? В дверях появляется стражник. Видит голландца, девушку и утерянную ногу, ухмыляется, что-то кричит через плечо, и вмиг из переулка прибегают еще стражники, чиновники, за ними следует помощник управляющего ван Клеф. Вальяжной походкой приближается комендант Дэдзимы по имени Косуги. К собравшемуся обществу присоединяются помощник Маринуса Элатту – его фартук заляпан кровью, как и у девушки с обожженным лицом; Ари Гроте и японский торговец с бегающими глазками; несколько высокоученых медиков и Кон Туми, который держит в руках плотницкую линейку и спрашивает Якоба по-английски: – Слушайте, чем это от вас так зверски воняет? Якоб спохватывается, что на столе, у всех на виду, лежит наполовину восстановленная бухгалтерская книга. Пока он торопливо прячет ее, появляются еще четверо молодых людей с бритыми головами, как положено студентам-медикам, и в таких же фартуках, как девушка с ожогом. Они тут же засыпают ее вопросами. Должно быть, это «студиозусы», по выражению доктора Маринуса. Девушка рассказывает захватывающую историю, показывает на груду ящиков, где спасался от преследования Уильям Питт, потом на Якоба – тот краснеет, когда двадцать или тридцать человек поворачивают к нему голову. Девушка говорит по-японски со спокойной уверенностью. Секретарь ждет взрыва хохота после эпизода с писающей обезьяной, но девушка, видимо, его пропустила. Под конец слушатели одобрительно кивают, и Туми уносит ногу, чтобы снять с нее мерку для деревянного протеза. – Я все видел! – Ван Клеф вдруг хватает стражника за рукав. – Проклятый ворюга! По полу рассыпаются дождем ярко-красные ядрышки мускатного ореха. – Барт! Фишер! Немедленно выпроводить этих разбойников из пакгауза! Помощник управляющего ван Клеф машет руками в сторону двери, покрикивая: – Вон отсюда! Пошли вон! Гроте, обыскивай каждого, кто покажется подозрительным! Да-да, точно так же, как они нас обыскивали. Де Зут, присматривайте за товарами, не то им живо ноги приделают. Якоб влезает на ящик, чтобы удобней было наблюдать за покидающими дом гостями. Девушка с ожогом выходит в залитый солнцем переулок, поддерживая дряхлого ученого. Неожиданно оборачивается и машет рукой. Обрадованный таким знаком внимания, Якоб машет ей в ответ. И вдруг понимает: «Нет, она просто заслонила глаза от солнца»… Зевая, входит Хандзабуро с чайничком в руках. «Ты даже имени ее не спросил! – спохватывается писарь. – Якоб Тупая Башка». На ящике сахара-сырца лежит забытый веер. Последним уходит мрачный как туча ван Клеф, отпихнув с дороги Хандзабуро, так и застывшего в дверях с чайником. – Какой вещь случиться? – спрашивает Хандзабуро. * * * К полуночи столовая управляющего полна дыма от курительных трубок. Слуги Купидон и Филандер играют «Яблоки Дельфта» на флейте и виоле да гамба. – Да, господин Гото, президент Адамс – наш сёгун. – Капитан Лейси стряхивает с усов крошки от пирога. – Но он был избран американским народом. В этом суть демократии. Пятеро переводчиков настороженно переглядываются – Якобу уже хорошо знакомо это выражение лица. – Высокие лорды et cetera[5], – пытается прояснить Огава, – выбирать президента? – Нет, не лорды. – Лейси ковыряет в зубах. – Граждане. Каждый из них. – Даже… – взгляд переводчика Гото падает на Кона Туми, – плотник? – И плотник. – Лейси рыгает. – Сапожник, портной… – Рабы Вашингтона и Джефферсона тоже голосуют? – спрашивает Маринус. – Нет, доктор, – усмехается Лейси. – Так же как их лошади, волы, пчелы и женщины. «Но какая гейша или майко, – думает тем временем Якоб, – станет отнимать у обезьяны отрезанную человеческую ногу?» – Что, если люди ошибаться, – спрашивает Гото, – и выбирать плохой человек в президенты? – Через четыре года, самое большее, будут новые выборы и президента сменят. – Старый президент казнить? – Переводчик Хори от рома такой красный, что практически бурый. – Не казнят, – отвечает Туми. – Просто выберут другого. – Уж конечно это лучше, – Лейси подставляет стакан, и раб ван Клефа по имени Вех заново его наполняет, – чем ждать, пока смерть избавит вас от развращенного, глупого или безумного сёгуна? Переводчики беспокойно переглядываются; соглядатаям не хватит познаний в голландском языке, чтобы понять изменнические речи капитана Лейси, но кто поручится, что один из четверых не состоит у градоправителя на жалованье и не донесет на своих коллег? – Я думаю, демократия, – говорит Гото, – это цветок, который не цветет в Японии. – Азиатская почва, – соглашается с ним переводчик Хори, – не подходить для европейский и американский цветы. – Господин Вашингтон, господин Адамс… – Переводчик Ивасэ переводит разговор на другое. – Они королевской крови? – Наша революция, в которой я тоже сыграл свою роль, еще до того, как брюхо отрастил, – капитан Лейси щелкает пальцами, приказывая рабу Игнацию принести плевательницу, – как раз и затевалась, чтобы очистить Америку от всякой там королевской крови. – Он отправляет в подставленную емкость плевок, длинный, словно дракон. – Бывает, великий человек, такой как генерал Вашингтон, способен возглавить страну, но кто сказал, что и дети унаследуют его лидерские качества? Королевские семьи вырождаются, у них куда больше никчемных недоумков, этаких, можно сказать, «королей Георгов», чем среди тех, кто своими силами карабкается к вершине, используя Богом данные способности. И шепотом, по-английски, в сторону тайного здесь подданного британской монархии: – Без обид, мистер Туми. – Да уж кто-кто, а я-то не в обиде, – хмыкает ирландец. Купидон и Филандер играют «Семь белых роз для милой моей». Пьяный Барт роняет голову в тарелку с фасолью. «Интересно, что она чувствует, если коснуться ожога? – размышляет Якоб. – Тепло, холод или онемение?» Маринус берется за трость: – Прошу общество меня извинить: я оставил Элатту обрабатывать берцовую кость эстонца. Как бы он там без пригляда всю комнату вытопленным жиром не залил, так что с потолка будет капать. Господин Ворстенбос, мое почтение… Доктор кланяется переводчикам и прихрамывая уходит. – А скажите, – масляно улыбается капитан Лейси, – по японским законам разрешена полигамия? – Что есть по-ри-га-ми? – Хори набивает трубку. – Почему нужно разрешать? – Объясните вы, господин де Зут, – предлагает ван Клеф. – Вы в словах сильны. – Полигамия – это… – Якоб задумывается. – Один муж, много жен. – А! О! – Хори ухмыляется, его коллеги кивают. – Полигамия! – У последователей Магомета дозволяется иметь четыре жены. – Капитан Лейси подбрасывает в воздух ядрышко миндального ореха и ловит его ртом. – Китайцы могут семь жен под одной крышей собрать. А сколько японцу можно держать в своей частной коллекции? – Во всех странах одно, – говорит Хори. – Япония, Голландия, Китай – везде одно. Я сказать почему. Каждый мужчин жениться первая жена. Он… – Хори, осклабившись, изображает непристойный жест при помощи кулака и пальца. – Пока она… – Он очерчивает руками в воздухе беременный живот. – Да? Потом каждый мужчин берет столько жена, сколько позволять его кошелек. Капитан Лейси хочет держать местная жена на Дэдзима весь торговый сезон, как господин Сниткер и господин ван Клеф? – Я бы лучше… – Лейси прикусывает большой палец, – посетил знаменитый район Мураяма. – Господин Хеммей, – вспоминает переводчик Ёнэкидзу, – когда устраивать у себя пир, заказывать куртизанок. – Господин Хеммей, – зловеще отзывается Ворстенбос, – позволял себе много разных удовольствий за счет Компании, как и мистер Сниткер. Поэтому последний сегодня грызет на обед сухари, в то время как мы наслаждаемся трапезой, какая положена честным труженикам. Якоб косится на Иво Оста; тот отвечает хмурым взглядом. Барт поднимает голову; лицо его заляпано фасолью. – Но сударь, на самом деле она не моя тетка! Хихикает, как школьница, и падает со стула. – Предлагаю тост! – объявляет ван Клеф. – За отсутствующих здесь дам!