Доктор Маринус растянулся на операционном столе и с закрытыми глазами напевает про себя какую-то барочную мелодию. Элатту с почти женской бережностью расчесывает ему бакенбарды, умащивая их душистым маслом. От миски с горячей водой поднимается пар; свет дрожит на бритвенном лезвии. На полу тукан клюет бобовые зерна с оловянного блюдечка. В глиняной миске горкой лежат словно запотевшие темно-синие сливы. Элатту вполголоса на малайском наречии объявляет о приходе Якоба. Маринус недовольно приоткрывает один глаз. – Что? – Я хотел бы с вами побеседовать об… одном деле. – Элатту, продолжай бритье. Ну беседуйте, Домбуржец. – Мне, доктор, удобнее было бы конфиденциально… – Элатту и есть «конфиденциально». В нашей маленькой Шангри-Ла его знания в области анатомии и патологии уступают разве только моим. Или это вы тукану не доверяете? – В таком случае… – Делать нечего, придется положиться на молчание не только Маринуса, но и его слуги. – Меня заинтересовал кое-кто из ваших учеников… – А какое вам дело… – доктор открывает второй глаз, – до барышни Аибагавы? – Ровным счетом никакого. Я просто… хотел бы с нею поговорить. – Тогда почему вы вместо этого со мной здесь разговариваете? – …Хотел бы поговорить не на глазах у десятка соглядатаев. – Ага-а. То есть вы желаете, чтобы я устроил вам тайную встречу? – Это выражение, доктор, слишком отдает интригой, а я бы ни в коей мере не хотел… – Мой ответ: никогда. Причина первая: барышня Аибагава не какая-нибудь наемная Ева, чтобы успокаивать Адамов, у которых кое-где зачесалось. Она – дочь благородного человека. Причина вторая: даже будь такая возможность, чтобы барышня Аибагава осталась на Дэдзиме временной женой, – а такой возможности, повторяю, нет… – Я все это прекрасно понимаю и клянусь честью, не для того сюда пришел… – Но если бы такое и случилось, о вашей связи донесут, не пройдет и получаса, и тогда меня лишат с таким трудом полученного права преподавать, собирать гербарий и заниматься исследованиями в окрестностях Нагасаки. Так что – изыдите! Утоляйте свой зуд как все: прибегните к услугам местных сводниц или к греху Онана. Тукан постукивает клювом по блюдцу и выкрикивает что-то вроде: «Кро-о!» – Минеер! – Якоб заливается краской. – Вы меня совершенно неправильно поняли! Я бы никогда… – И ведь на самом-то деле вы вовсе не барышни Аибагавы возжаждали. Вас увлекает само по себе явление «восточная женщина». Да-да, загадочные очи, камелия в волосах, кажущаяся покорность. Сколько сотен одуревших от страсти белых мужчин на моих глазах увязли в этом приторном болоте! – Доктор, на сей раз вы ошибаетесь. Нет никакого… – Натурально, я ошибаюсь! Наш Домбуржец восторгается жемчужиной Востока исключительно из рыцарственных чувств. Вот она, несчастная обезображенная девица, отвергнутая соплеменниками, и вот вам западный кавалер – он один способен разглядеть красоту ее души! – Позвольте с вами проститься. – Якоб не в силах долее выносить эти издевательства. – Хорошего дня. – Уже уходите? И даже не предложите взятку, что зажата у вас под мышкой? – Это не взятка, – отвечает Якоб полуложью. – Просто подарок из Батавии. Я надеялся – как понимаю теперь, глупо и напрасно – подружиться со знаменитым доктором Маринусом, и Хендрик Звардекроне из Батавского научного общества посоветовал мне привезти вам ноты. Но, как видно, простой невежественный писарь недостоин вашего августейшего внимания. Не смею более докучать. Маринус внимательно смотрит на Якоба: – Что же это за подарок такой, если его предлагают, только когда от получателя что-то понадобилось? – Я пытался вручить его при нашей первой встрече. Вы захлопнули крышку люка прямо мне на голову. Элатту окунает бритву в миску с водой и вытирает листком бумаги. – Я подвержен приступам раздражительности, – признается доктор и машет рукой в сторону книги. – А кто композитор? Якоб зачитывает вслух надпись на титульном листе: – «Доменико Скарлатти, произведения для клавесина или фортепьяно; отобраны из числа рукописей изящного собрания Муцио Клементи… Лондон… Продаются в мастерской мистера Бродвуда, изготовителя клавесинов, Грейт-Палтни-стрит, Гольдн-сквер». Из-за окна доносится крик петуха. Кто-то шумно топает по Длинной улице. – Доменико Скарлатти, говорите? Далеко же его занесло. Равнодушие Маринуса слишком беспечно, чтобы быть непритворным. – Как занесло, так и унесет. – Якоб поворачивается к двери. – Не смею долее беспокоить. – Постойте, не дуйтесь, Домбуржец, вам не идет. Барышня Аибагава… – Не женщина легкого поведения, знаю. Я и не смотрю на нее в таком свете. – Якоб рассказал бы Маринусу про Анну, но недостаточно доверяет доктору, чтобы раскрыть перед ним душу. – В каком же тогда свете, – осведомляется Маринус, – вы на нее смотрите? – Как на… – Якоб ищет подходящее сравнение. – Как на книгу, чья обложка способна заинтересовать и в которой хотелось бы прочесть несколько страниц. Ничего больше. Сквознячок приоткрывает скрипучую дверь лазарета на две койки. – Тогда я вам предлагаю вот какую сделку: возвращайтесь сюда к трем часам и сможете в течение двадцати минут в лазарете ознакомиться с теми страницами, какие барышня Аибагава сочтет нужным вам показать. Однако все это время дверь будет открыта, и если вы проявите к ней хоть на йоту меньше уважения, чем оказали бы своей сестре, месть моя будет иметь библейские масштабы. – По тридцать секунд за сонату – не слишком-то щедрая цена. – А тогда вы с вашим будто бы подарком знаете, где дверь. – Значит, не договорились. Всего наилучшего! Выйдя на улицу, Якоб моргает от яркого света. Останавливается около Садового дома и ждет. В горячем воздухе звенит яростная первобытная песня цикад. Невдалеке, под соснами, хохочут Ауэханд и Туми. «Боже милосердный, – думает Якоб, – как здесь одиноко». Элатту так и не приходит с поручением. Якоб возвращается в операционную. – Значит, договорились. – Маринус уже закончил бритье. – Только нужно отвести глаза шпиону из числа моих учеников. Сегодня намечена лекция о дыхательной системе человека, и я намерен сопроводить ее наглядной демонстрацией на живом примере. Попрошу Ворстенбоса одолжить мне вас для этой цели. Якоб слышит себя как будто со стороны: – Согласен… – Вот и славно. – Маринус вытирает руки. – Вы позволите – маэстро Скарлатти? – Но плата после доставки товара. – Ах так? Моего честного слова недостаточно? – Всего хорошего, доктор. Встретимся без четверти три. Когда Якоб входит в помещение архива, Фишер и Ауэханд мгновенно замолкают. – Приятно и прохладно, – замечает вновь прибывший. – По крайней мере, здесь. – А по-моему, – Ауэханд обращается к Фишеру, – здесь жарища и духота. Фишер фыркает, как конь, и удаляется к своей конторке – самой высокой в комнате. Якоб нацепляет на нос очки и рассматривает полку с бухгалтерскими книгами за последние десять лет.