Якоб переводит дух, сознавая, что спасся чудом. * * * Блистающая огнями ночь охрипла от шумного веселья – на берегу и на Дэдзиме, чтобы и памяти не осталось об утреннем землетрясении. На главных улицах Нагасаки развешаны бумажные фонарики. Спонтанно сложившиеся компании пьянствуют в доме коменданта Косуги, у ван Клефа, в Гильдии переводчиков и даже в караулке у Сухопутных ворот. Якоб и Огава Удзаэмон встретились на Дозорной башне. Огава привел с собой инспектора, чтобы не обвинили, будто он якшается с чужестранцами, но тот был уже пьян и, добавив еще одну фляжку сакэ, немедленно захрапел. Чуть ниже, на лесенке, сидят Хандзабуро и очередной затюканный переводчик Ауэханда. «Я излечился от герпеса», – хвастался Ауэханд на вечернем сборе. Отяжелевшая Луна села на мель на горе Инаса. Якоб радуется прохладному ветерку, и не важно, что ветер несет гарью и cточными водами. – Что это за скопление огоньков? – спрашивает Якоб. – Там, на склоне над городом? – Там тоже празднуют О-бон… Как назвать? Такое место, где хоронить много покойник. – Кладбище? Неужели вы празднуете на кладбищах? Якоб представляет себе гавот на домбуржском кладбище и еле сдерживает смех. – Кладбище – ворота мертвых, – говорит Огава. – Хорошее место, чтобы призвать души в мир живых. Завтра вечером в море плыть огненные лодочки, провожать души домой. На «Шенандоа» дежурный офицер бьет четыре склянки. – И вы правда верите, – удивляется Якоб, – что души путешествуют таким образом? – Господин де Зут не верить в то, что ему рассказать в детстве? «Но моя-то вера – истинная, – с жалостью думает Якоб, – а ваша – идолопоклонничество». У Сухопутных ворот офицер грубо отчитывает рядового. «Я служащий Компании, – напоминает себе Якоб, – а не миссионер». – Давайте лучше… – Огава достает из рукава фарфоровую бутылочку. У Якоба уже шумит в голове. – Сколько у вас их еще припрятано? – Я не на дежурстве… – Огава подливает в чашки. – Поэтому выпьем за вашу выгодную сделку. Якоба греет мысль о деньгах. Греет и сакэ, бегущее по пищеводу. – Хоть кто-нибудь в Нагасаки еще не знает, сколько я выручил за ртуть? На том берегу залива, в китайской фактории, взрываются фейерверки. – Есть один монах, в пещере на самая-самая очень высокая гора. – Огава тычет пальцем вверх. – Он еще не слышал. Но если говорить серьезно. Цена расти, это хорошо, но продайте последний ртуть господин настоятель Эномото, не другой человек. Пожалуста! Он опасный враг. – Ари Гроте тоже с большой опаской относится к его милости. Ветер приносит запах китайского пороха. – Господин Гроте очень мудрый. Владения настоятеля невелики, но он… – Огава колеблется. – У него много власть. Есть храм в Кёга, дом здесь, в Нагасаки, дом в Мияко. В Эдо он гость Мацудайра Саданобу. Саданобу-сама – большая власть… Как у вас называть, «создатель королей»? Близкий друг, такой как Эномото, тоже большая власть. Нехороший враг. Не забывать, пожалуста. – Конечно, будучи голландцем, – Якоб делает глоток, – я защищен от всяких «нехороших врагов». Огава молчит, и голландец уже не так уверен. Вдоль береговой линии, до самого устья залива, мигают огоньки. Интересно, понравился барышне Аибагаве разрисованный веер? На крыше дома ван Клефа кошки устроили бурное свидание. Якоб разглядывает крыши, сплошь усеявшие горный склон. Которая из них – от ее дома? – Господин Огава, как в Японии делают предложение даме? Переводчик расшифровывает: – Господин де Зут хочет «смазать маслом свой артишок»? Якоб давится сакэ. Огава встревожен: – Я делать ошибка в голландском? – Это капитан Лейси так обогатил ваш словарный запас? – Он давать урок для я и переводчик Ивасэ, тема «Так разговаривают благородные люди». Якоб предпочитает не задерживать на этом внимания. – А когда вы сватались к своей жене – вы спросили разрешения у ее отца? Или подарили ей кольцо? Или цветы? Или?.. Огава вновь наполняет чашки. – Я увидеть своя жена только в день свадьбы. Накодо устроить женитьба… Как сказать «накодо»? Женщина, кто знает обе семья, кто хотеть жениться… – Любопытная проныра? Ах, простите: сваха, посредница. – Смешное слово – «посредница». Посередине между две семьи, ходить ати-коти, туда-сюда. – Огава показывает рукой движение челнока. – Рассказать мой отец все про невеста. Ее отец – богатый, торговать красное дерево в Карацу, три дня пути отсюда. Мы навести справки о семья… Нет ли безумцы, тайные долги и прочее. Отец невеста приехать в Нагасаки, встретиться с Огава из Нагасаки. Торговцы рангом ниже самураев, но… – Ладони Огавы изображают чаши весов. – Имущество Огава надежное, а еще мы ведем торговля через Дэдзима. Отец дает согласие. В день свадьба мы встретиться в храме. Луна отцепилась от горы Инаса и пускается в плавание по небу. – А как же, – спрашивает Якоб с навеянной сакэ искренностью, – как же любовь? – У нас говорить: «Когда муж любить жена, свекровь терять своя лучшая служанка». – Печальная пословица! Разве сердце не жаждет любви? – Да, господин де Зут сказать верно: любовь жить в сердце. Любовь как сакэ: ночью радость, но холодным утром – живот болеть и голова. Мужчина должен любить наложница, чтобы когда любовь умирать, он говорить «до свидания», и никто не в обиде. Женитьба – дело другое. Тут не сердце, а головой думать. Чины… Имущество… Род… В Голландии не так? Якоб вспоминает отца Анны. – Увы, точно так же. Падучая звезда вспыхивает и сразу гаснет. Ее жизнь длится одно мгновение. – Господин Огава, я вас не отвлекаю от встречи с предками? – Отец сегодня проводит церемонию у нас дома. В Сосновом уголке громко мычит корова, напуганная фейерверком. – Сказать откровенно, – произносит Огава, – мои предки по крови не здесь. Я родиться на Сикоку, в княжестве Тоса. Сикоку есть большой остров, там… – Огава показывает на восток. – Отец – низкого ранга вассал даймё Яманоути. Господин даймё дать мне обучение и отправить в Нагасаки, для изучать голландский в доме Огава Мимасаку, строить мостик между Тоса и Дэдзима. Потом старый господин Яманоути умирать. Сын не иметь интерес в голландский учение. И вот я, как у вас говорят, – «на мели»? Потом, десять лет назад, у Огава Мимасаку два сына умирать от холера. Тогда в городе много-много смерть. Потому Огава Мимасаку меня усыновить, чтобы передать фамилию… – А как же ваши родные отец с матерью – там, на Сикоку? – Пословица говорить: «Усыновлен – возврат нету». Поэтому я не возвратиться. – А вы… – Якоб вспоминает свое горе после потери родителей. – Не скучаете по ним? – Я получить новое имя, новая жизнь, новый отец и мать, новые предки. «Кажется, японцы обожают упиваться собственными несчастьями, которые сами же себе и причиняют?» – думает Якоб. – Занятия голландским, – говорит Огава, – большое… утешение. Это правильное слово? – Да, и вы так бегло разговариваете. – Похвала де Зута непритворна. – Сразу видно, что вы усердно работаете над своими знаниями. – Изучать язык трудно. Купцы, чиновники, стража не понимать. Они думать: «Я делать моя работа; почему ленивый глупый переводчик не может так?» – Я, когда только учился, – Якоб вытягивает затекшие ноги, – работал в компании, торгующей лесом. В разных портовых городах – не только в Роттердаме, но и в Лондоне, Париже, Копенгагене и Гётеборге. Я знаю, как сложно освоить незнакомый язык. Только, в отличие от вас, мне в помощь были словари и целое сонмище учителей-французов. – Ах… – Вздох Огавы исполнен тоски. – Столько разных городов, и вы везде можете побывать…