– В Европе – да, а здесь – ни на шаг за Сухопутные ворота. – Но господин де Зут может выйти через Морские ворота и вдаль, за океан. А я… Все японцы… – Огава прислушивается, как заговорщически перешептываются Хандзабуро с приятелем. – Пожизненно в тюрьме. Кто задумал уехать – казнь. Кто уехать и вернуться из чужие страны – казнь. Моя самая дорогая мечта – один год в Батавии. Говорить по-голландски… Есть по-голландски, пить, спать по-голландски. Всего один год… Такие мысли Якобу внове. – Вы помните, как впервые посетили Дэдзиму? – Очень хорошо помнить! Раньше еще, как Огава Мимасаку меня усыновить. Однажды учитель сообщить: «Сегодня мы побывать на Дэдзима». Я… – Огава хватается за сердце и изображает на лице священный восторг. – Мы перейти через Голландский мост, и учитель сказать: «Это самый длинный мост на свете, потому что это есть мост между двух миров». Мы пройти в Сухопутные ворота, и я увидеть настоящий великан из сказка! Нос большой, как картошка! На одежде нет завязок, только пуговицы, пуговицы, а волос желтый, как солома! И пахнуть плохо. Еще чудо: я первый раз увидеть куронбо – черные молодцы, кожа как баклажан. Потом чужестранец открыть рот и сказать: «Шффгг-эвинген-флидер-васхен-моргенген!» И это тот голландский, что я так усердно учить? Я только кланяться и кланяться, а учитель дать мне подзатыльник и приказать: «Назови себя, глупый бака!» Тогда я сказать: «Мое имя Содзаэмон дегодзаимасу, хороший погода сегодня, большой спасибо, минеер». Желтый великан смеяться и сказать: «Ксссфффкк схевинген-певинген!» И показать на удивительный белый птица, который ходить как человек и такой высокий, как человек. Учитель сказать: «Это страус». Потом еще чудо – зверь большой как дом, загородить солнце; нёро-нёро, нос, окунать в ведро, и пить, и брызгать водой! Учитель Огава сказать: «Слон», – а я сказать: «Дзо?» – а учитель сказать: «Нет, глупый бака, это слон». Еще мы видеть какаду в клетке, и попугай, который повторять слова, и странный игра с палки и шары на столе со стенами, называть «бильярд». На земле тут и там лежать кровавый плевки – слуги-малайцы жевать бетель и плевать. Якоб не может сдержать любопытства: – Откуда на Дэдзиме взялся слон? – Из Батавия прислать подарок для сёгуна. Но градоправитель отправить письмо в Эдо, что слон есть много пищи. В Эдо посоветоваться и решить: нет, пусть Компания забирать слон обратно. Скоро слон умирать от загадочный болезнь… На лестнице Дозорной башни простучали быстрые шаги: бежит посланец. По ответу Хандзабуро понятно, что тот принес дурные вести. – Надо идти, – говорит Огава. – В дом управляющий Ворстенбос залезть воры. * * * – Окованный железом сундук унести не смогли, слишком тяжелый. – Унико Ворстенбос обводит рукой комнату, куда набилась толпа слушателей. – Грабители его только сдвинули и проломили заднюю стенку долотом и молотком. Он отколупывает щепку тикового дерева. – Через дыру вытащили добычу и удрали. Это не случайные воришки. У них были с собой инструменты. Они точно знали, что ищут. У них были здесь наводчики, да и мастерства хватило вскрыть сундук совершенно бесшумно. И у Сухопутных ворот их не задержали, пропустили без вопросов. Короче говоря… – управляющий гневно смотрит на переводчика Кобаяси, – им помогли. Комендант Косуги задает вопрос. – Начальник спрашивать, – переводит Ивасэ, – когда вы видеть чайник в последний раз? – Сегодня утром. Купидон проверил, не пострадал ли фарфор во время землетрясения. Комендант с усталым вздохом что-то коротко произносит. – Комендант говорить, – переводит Ивасэ, – раб видеть чайник последний на Дэдзима. – Последними его видели воры! – кричит Ворстенбос. Кобаяси рассудительно склоняет голову к плечу: – Сколько стоить чайник? – Тончайшая работа, нефрит с серебряным узором – другого такого и за тысячу кобанов не купишь. Вы сами его видели. Чайник принадлежал последнему китайскому императору из династии Мин – кажется, время его правления называют «Чунчжэнь». Это бесценное произведение древнего искусства, и проклятые воры явно об этом от кого-то узнали. – Император Чунчжэнь, – замечает Кобаяси, – повесился на дереве софора. – Вас не ради лекции по истории сюда вызвали, господин переводчик! – Я искренне надеяться, – поясняет Кобаяси, – что на чайнике нет проклятие. – Еще какое проклятие – для тех мерзавцев, что его украли! Владелец чайника – не Унико Ворстенбос, а Объединенная Ост-Индская компания, она и стала жертвой преступления. Вы, господин переводчик, сейчас же отправитесь к градоправителю вместе с комендантом Косуги. – Городская управа сегодня закрыта. – Кобаяси заламывает руки. – На праздник О-бон. – Значит, придется ее открыть! – Управляющий стучит по столу тростью. Выражение на лицах японцев хорошо знакомо Якобу: «Эти невозможные иностранцы!» – Позвольте сказать, минеер! – подает голос Петер Фишер. – Не потребовать ли вам, чтобы позволили провести обыск японских пакгаузов на Дэдзиме? Возможно, хитрецы намерены переждать, пока шум не затихнет, а потом потихоньку вывезти ваше сокровище. – Отличная мысль, Фишер! – Управляющий смотрит на Кобаяси. – Передайте коменданту! Переводчик упрямо клонит голову набок: – У нас нет такой обычай… – К черту обычаи! Сейчас я – ваш обычай! А вам, господин хороший… – Ворстенбос тычет пальцем в грудь японца; Якоб готов прозакладывать пачку ассигнаций, что никто и никогда не позволял себе тыкать в Кобаяси. – Вам платят, и щедро платят, чтобы вы защищали наши интересы! Вот и выполняйте свою работу! Какой-нибудь кули, торговец или инспектор, а может быть, даже и переводчик, похитил собственность Компании. Это оскорбление! Задета честь Компании. Чтоб меня черти взяли, я добьюсь обыска и в Гильдии переводчиков! Преступников загонят, как свиней! Они у нас поверещат, голубчики. Де Зут, ступайте, скажите Ари Гроте, пусть сделает побольше кофе. Нам еще долго спать не придется… VIII. Парадный кабинет в доме управляющего факторией на Дэдзиме Десять часов утра, 3 сентября 1799 г. – Письмо сёгуна в ответ на мой ультиматум адресовано мне! – жалуется Ворстенбос. – Почему скрученный в трубку лист бумаги должен сперва, как почетный гость, переночевать в городской управе? Если его доставили вчера вечером, почему не принесли сразу сюда? «Потому что послание от сёгуна, – думает Якоб, – все равно что папский эдикт и принять его без должных почестей значило бы совершить государственную измену». Однако вслух секретарь ничего не говорит; в последнее время отношение к нему управляющего стало заметно прохладней. Ничего бросающегося в глаза: тут – одобрительное словечко Петеру Фишеру, там – резкое замечание Якобу. А в целом недавно еще «незаменимый де Зут» опасается, что его нимб слегка потускнел. Ван Клеф тоже не делает попытки ответить на вопрос управляющего; он давно освоил умение, присущее царедворцам, – отличать риторические вопросы от настоящих. Капитан Лейси откинулся на скрипучем стуле, заведя руки за голову, и тихонечко насвистывает сквозь зубы. С другой стороны стола сидят японцы: переводчики Кобаяси и Ивасэ, а при них двое старших писцов. – Казначей городской управы, – подает голос Ивасэ, – приносить письмо сёгуна очень скоро. Унико Ворстенбос, хмурясь, рассматривает золотое кольцо с печаткой у себя на безымянном пальце. – Что говорил Вильгельм Молчаливый о своем прозвище? – вслух интересуется Лейси. Все молчат. Громко и торжественно тикают напольные часы. Жара. – Небо сегодня… – замечает переводчик Кобаяси. – Переменчивое. – Барометр у меня в каюте обещает шторм, – поддерживает его Лейси. Кобаяси выражает лицом учтивое недоумение. – «Шторм» – так моряки называют бурю, – поясняет ван Клеф. – Ураган, тайфун. – А-а! – догадывается Ивасэ. – «Тайфун»… У нас говорить – тай-фу. Кобаяси утирает бритый лоб: – Лету конец. – Это Дэдзиме придет конец, если сёгун не согласится увеличить квоту на медь. – Управляющий скрещивает руки на груди. – И Дэдзиме, и благополучной карьере переводчиков. Кстати, господин Кобаяси, я правильно понимаю: судя по вашему упорному молчанию насчет украденного чайничка, вы ни на шаг не продвинулись в розыске? – Следствие движется, – отвечает старший переводчик. – Со скоростью улитки, – недовольно бурчит Ворстенбос. – Даже если мы все-таки останемся на Дэдзиме, я непременно сообщу генерал-губернатору ван Оверстратену, как здесь наплевательски относятся к собственности Компании. Тонкий слух Якоба улавливает приближающиеся шаги; уже и ван Клеф их услышал. Помощник управляющего подходит к окну. Смотрит вниз, на Длинную улицу: – Ага, наконец-то! Двое стражников становятся по обе стороны дверей. Первым входит знаменосец; на стяге изображены три листика мальвы – символ сёгуната Токугава. Следом появляется камергер Томинэ, держа на изысканном лакированном подносе высочайшее послание. Все присутствующие кланяются свитку, за исключением Ворстенбоса, а он говорит: – Ну входите, господин камергер, присаживайтесь и расскажите нам, что пишет из Эдо его высочество. Он решил прикончить этот проклятый островок, чтобы не мучился? Якоб замечает, как японцы чуть заметно морщатся. Ивасэ переводит только «прошу садиться» и указывает на стул. Томинэ смотрит на чужеземную мебель с неприязнью, но выбирать не приходится.