– Это вы не фазану ли в зад залезли? – Зависть – один из семи смертных грехов, – укоряет кулинар. – Верно, господин де Зут? – Так говорят. – Якоб вытирает с яблока брызги крови. – Мы тут вам кофейку взбодрили. – Барт ставит на стол чашку. – Вот, свеженький. Якоб смотрит на Ауэханда, тот корчит рожу: «Я предупреждал!» – Спасибо, господин Барт. Я, пожалуй, воздержусь. – Мы специально для вас готовили! – уговаривает выходец из Антверпена. Ост зевает, раззявив пасть во всю ширь. Якоб отваживается на шутку: – Тяжелая ночка? – А то как же! До зари контрабанду возил и грабил родимую компанию, верно? – Откуда мне знать, господин Ост. – Якоб разламывает ломоть хлеба. – Я думал, вы все ответы знаете заранее, еще до того, как на берег высадиться. – Вежливость, – остерегает на своем голландском с ирландским оттенком Туми, – это крайне… – Это он тут расселся и нас всех судит! Кон, ты и сам так думаешь. Осту единственному хватает отчаянности лепить правду-матку новому писарю в лицо, не заботясь прикрываться воздействием грога, но Якоб знает, что даже ван Клеф считает его шпионом Ворстенбоса. Все ждут, чтó он ответит. – Господин Ост, чтобы набирать матросов на корабли, поддерживать численность гарнизонов и выплачивать жалованье десяткам тысяч служащих, в том числе и лично вам, Компании необходимо получать прибыль. А торговым факториям необходима отчетность. В бухгалтерских книгах Дэдзимы за последние пять лет черт-те что творится, настоящий свинарник. Обязанность господина Ворстенбоса – дать мне распоряжение разобраться в этих книгах. Моя обязанность – выполнить приказ. Почему из-за этого вдруг я становлюсь Искариотом? Никто не снисходит до ответа. Петер Фишер жует с разинутым ртом. Ауэханд подцепляет хлебом квашеную капусту. – Сдается мне, – замечает Гроте, выдергивая из фазана внутренности, – весь вопрос в том, как поступит управляющий, если в ходе этого… разбирательства… ему попадутся какие-нибудь… несоответствия. Пальчиком погрозит: «Ай-яй-яй, не шалите больше, детки», – или от души надает розгами по филею? Или с должности снимет и упрячет в тюремную камеру в Батавии… – Если… Якоб хочет сказать «если вы ничего не нарушали, вам бояться нечего», но удерживается: правила насчет частной торговли нарушают все присутствующие. – Я не… Якоб хочет сказать «духовник господина Ворстенбоса», но снова удерживается. – Вы пробовали его самого спросить? – Рылом я не вышел, – отвечает Гроте, – хм… вышестоящих допрашивать. – Значит, вам придется подождать – сами увидите, что решит господин Ворстенбос. «Неудачный ответ, – немедленно понимает Якоб. – Я как будто намекаю, что знаю больше, чем говорю». – Ав-ав, – негромко произносит Ост. – Тяф! Смех Барта вполне может сойти за икоту. Яблочная кожурка сползает с ножа Фишера идеальной спиралью. – Мы можем ожидать вашего визита в контору чуть позже? Или вы продолжите разбирательство в пакгаузе Дорн, вместе со своим другом Огавой? – Я буду делать то, что прикажет управляющий. – Якоб слышит, словно со стороны, свой голос на повышенных тонах. – О-о? Никак, я задел больной зуб? Мы с Ауэхандом всего лишь хотели узнать… – Я разве хоть слово сказал? – спрашивает Ауэханд, обращаясь к потолку. – …будет ли нам сегодня помогать так называемый третий писарь. – Просто писарь, – поправляет Якоб. – Не «третий» и не «так называемый», равно как и вы не начальник канцелярии. – Да ну? Стало быть, вы таки обсуждали с господином Ворстенбосом вопрос будущих назначений. – Подобает ли нам препираться? – вмешивается Гроте. – Какой пример для низших сословий! Хлопает перекошенная кухонная дверь, и входит Купидон, слуга господина управляющего. – Что тебе надо, собака черномазая? – спрашивает Гроте. – Тебя уже покормили. – Велено передать господину де Зуту: «Управляющий приказывает вам явиться в Парадный кабинет». В глубинах вечно заложенного носа Барта зарождается и тут же умирает смех. – Я ваш завтрак сберегу. – Гроте отрубает фазану лапки. – Не извольте беспокоиться! – Мальчик, к ноге! – шепотом командует Ост невидимому псу. – Сидеть, мальчик! Мальчик, фас! – Кофейку, всего один глоточек! – Барт протягивает чашку. – Подкрепить силы, ага? Якоб встает, собираясь уходить. – Меня не слишком привлекают… дополнительные ингредиенты. – Не, на диету садиться вас никто не заставляет, – недоуменно бурчит Барт. Племянник пастора ударом ноги выбивает чашку из рук Барта. Чашка разбивается вдребезги о потолок; черепки сыплются на пол. Зрители в изумлении; Ост прекращает тявкать; Барт промок насквозь. Якоб и сам себе удивился. Он заталкивает хлеб в карман и уходит. * * * В Кунсткамере – преддверии Парадного кабинета – стоят на полках штук пятьдесят-шестьдесят стеклянных бутылей, прикрученных проволокой на случай землетрясения. В бутылях выставлены разнообразные твари из всех уголков некогда необъятной империи под названием «Объединенная Ост-Индская компания». Защищенные от разложения спиртом, свиным пузырем и свинцовыми пломбами, они свидетельствуют не столько о том, что всякая плоть обречена – кто в своем уме способен надолго об этом забыть? – а скорее о том, что бессмертие дается дорогой ценой. Заспиртованная ящерица-дракон из города Канди чем-то неуловимо похожа на отца Анны. Якоб вспоминает историческую встречу с этим господином в гостиной его дома в Роттердаме. За окном громыхали проезжающие экипажи, фонарщик зажигал фонари. – Господин де Зут, – начал ее отец, – Анна сообщила мне весьма неожиданную новость… В соседней с драконом бутыли разевает пасть гадюка с острова Сулавеси. – …и я тщательнейшим образом рассмотрел как ваши достоинства, так и недостатки. Детеныш аллигатора с острова Хальмахера скалится в дьявольской ухмылке. – В столбце кредита: вы прекрасный работник, добросовестный, с хорошей репутацией… Пуповина навечно связывает аллигатора со скорлупой от яйца. – …и не воспользовались во зло чувствами Анны. От назначения на Хальмахеру Якоба спас Ворстенбос. – Теперь что касается дебета: вы всего лишь писарь; не купец, не судовладелец… Черепаха с острова Диего-Гарсия как будто плачет. – …даже не оптовый торговец. Просто писарь. Я не сомневаюсь, что вы искренне привязаны к моей дочери. Якоб прислоняется сломанным носом к банке с барбадосской миногой. – Но нежные чувства – не более чем слива в пудинге. Сам пудинг – это имущество.