Рот миноги раскрыт в форме буквы «О», а внутри сплошняком красуются острые как бритва треугольные зубы. – Однако из уважения к мнению Анны и ее способности разбираться в людях я готов дать вам шанс, де Зут. Заработайте свой пудинг. Один из директоров Ост-Индской компании бывает в моем клубе. Если вы и в самом деле так сильно хотите стать моим зятем, он может устроить вам должность на Яве, сроком на пять лет. Официальное жалованье невелико, но предприимчивый молодой человек может кое-что извлечь с пользой для себя. Ответ нужно дать сегодня: «Фадреландет»[3] уходит в плавание из Копенгагена через две недели… – Новые друзья? – Ван Клеф наблюдает за Якобом, стоя в дверях Парадного кабинета. Якоб отрывается от созерцания миноги: – Я не могу позволить себе роскошь привередничать, господин помощник управляющего. Ван Клеф хмыкает на такую откровенность. – Господин Ворстенбос готов вас принять. – А вы разве не будете присутствовать, минеер? – Железные чушки сами себя не взвесят, де Зут, как ни жаль. Унико Ворстенбос, розовый от жары и блестящий от пота, щурится, разглядывая градусник на стене, рядом с портретом Вильгельма Молчаливого. – Надо сказать Туми, пусть сделает мне такой хитрый матерчатый веер, их еще англичане из Индии привозят… Забыл название… – Опахало? – Точно. Опахало, и к нему бы еще опахальщика… Входит Купидон с уже знакомым Якобу нефритовым чайничком на подносе. – В десять явится переводчик Кобаяси, – говорит Ворстенбос, – и толпа чиновников, обучать меня придворным церемониям к долгожданной аудиенции у градоправителя. Старинный чайничек с серебром – знак, что управляющий факторией не лишен хорошего вкуса; на Востоке, де Зут, куда ни плюнь, всюду знаки. Напомните-ка, что там говорил тот еврей в Макао, для какого персонажа голубых кровей был сделан сервиз? – Он сказал, будто бы это часть приданого жены последнего императора династии Мин. – Точно, последнего императора династии Мин. Да, и будьте так любезны, присоединитесь к нам позже. – Для встречи с переводчиком Кобаяси и чиновниками? – Для беседы с градоправителем Сираи… Сило… Как бишь его? – Градоправитель Сирояма, минеер. Мне сопровождать вас в Нагасаки? – Если только не предпочтете остаться здесь и записывать вес железных болванок. – Увидеть настоящую Японию… Это же… – «Петер Фишер богу душу отдаст от зависти», – думает Якоб. – Это величайшее приключение! Спасибо! – Управляющему факторией необходим личный секретарь. Идемте, продолжим дела насущные в моем рабочем кабинете… В соседней тесной комнатке солнечный свет падает прямо на письменный стол. – Итак… – Ворстенбос усаживается. – Как вам после трех дней на берегу жизнь на самом отдаленном аванпосте Компании? – Полезней для здоровья, минеер, – стул Якоба скрипит, – чем должность на Хальмахере. – Вот уж хвала без души – не лучше хулы! Что вам сильней всего досаждает: соглядатаи, ограничение свободы, утеснение прав… Или невежество соотечественников? Якоб подумывает рассказать Ворстенбосу о сцене за завтраком, но какой смысл? Уважение не заслужить по приказу свыше. – Служащие смотрят на меня с неким… подозрением, господин управляющий. – Само собой! Объяви я: «Отныне частная торговля запрещена» – и они просто станут хитрить ловчее. Сейчас недомолвки – лучшее профилактическое средство. Конечно, служащие недовольны, однако на мне злость срывать не смеют. А вам отдуваться. – Я не хочу показаться неблагодарным. Не думайте, что я не ценю ваше покровительство, минеер. – Дэдзима – унылое местечко, что уж тут говорить. Давно прошли времена, когда можно было спокойно уйти в отставку с прибылей за два торговых сезона. В Японии крокодилы тебя не съедят и болотная лихорадка не убьет, а вот скука – запросто. Но не вешайте нос, де Зут: через год мы вернемся в Батавию, и тогда вы узнаете, как я награждаю за преданность и усердие. Кстати, об усердии – как продвигается работа с бухгалтерскими книгами? – В книгах сам черт ногу сломит, но мне очень помогает господин Огава. Записи за девяносто четвертый и девяносто пятый годы почти полностью восстановлены. – Дожили, на японские архивы полагаться приходится… Впрочем, есть более неотложное дело. – Ворстенбос отпирает ящик стола и достает оттуда брусок японской меди. – Самая красная в мире, самая богатая золотом… Вот уже сотню лет она – та невеста, ради которой мы, голландцы, выплясываем в Нагасаки. Он бросает плоский слиток Якобу, тот ловит. – Невеста, однако, с каждым годом все тощает, и характер у нее портится. По вашим же собственным подсчетам… – Ворстенбос сверяется с лежащей на столе бумажкой, – в тысяча семьсот девяностом году мы экспортировали восемь тысяч пикулей. В девяносто четвертом – шесть тысяч. Гейсберт Хеммей, чьим единственным благоразумным поступком было то, что он умер прежде, чем его успели отдать под суд за несоответствие занимаемой должности, допустил, чтобы квота упала ниже четырех тысяч, а под руководством злополучного Сниткера – до жалких трех тысяч двухсот, каковые, до последнего слитка, пошли на дно вместе с «Октавией». Настольные часы из Алмело отмеряют время драгоценными щипчиками. – Помните, де Зут, перед отплытием я посетил Старый Форт? – Помню, минеер. Генерал-губернатор два часа беседовал с вами. – Это был тяжелый разговор не о чем ином, как о будущем голландской Явы. И это будущее вы сейчас держите в руках. – Ворстенбос кивает на медный слиток. Металлическая поверхность показывает Якобу его размытое отражение. – Я вас не понимаю, минеер… – Увы, Сниткер не преувеличивал, живописуя печальную участь Компании. Одного только он не упомянул, потому что об этом никто не знает, кроме членов Совета Обеих Индий: казна в Батавии истощена, она пуста. На той стороне улицы плотники стучат молотками. У Якоба ноет искривленный нос. – Без японской меди в Батавии не могут выпускать монеты. – Ворстенбос вертит в руках нож слоновой кости для разрезания бумаги. – Без монет наемники-туземцы скоро разбегутся по своим джунглям. Пилюлю правды не подсластишь, де Зут: правительство в состоянии продержать наши гарнизоны на половинном жалованье до июля следующего года. К августу появятся первые дезертиры; к октябрю вожди местных племен проведают о нашей слабости, а к Рождеству в Батавии настанет разгул анархии, начнутся грабежи, массовые убийства… И Джон Буль, конечно, подсуетится. В воображении Якоба невольно возникают картины грядущих бедствий. – Каждый управляющий факторией Дэдзимы, – продолжает Ворстенбос, – всеми силами старался выжать из Японии как можно больше драгоценных металлов. А в ответ получали заламывание рук и фальшивые обещания. Колеса коммерции все же катятся вперед, ни шатко ни валко, но, если мы с вами, де Зут, потерпим неудачу, Восток будет для Голландии потерян. Якоб кладет медный брусок на стол. – Как можем мы добиться успеха там… – …где столь многих ждало поражение? В бою помогут отвага и… письмо исторического значения. – Ворстенбос придвигает к краю стола письменный прибор. – Прошу вас, набросайте черновик. Якоб садится за стол, снимает крышечку с чернильницы и обмакивает перо. – «Я, генерал-губернатор Голландской Ост-Индии П. Г. ван Оверстратен…» Якоб поднимает глаза на управляющего, но ошибки нет – он расслышал верно. – «…Сего числа…» Когда мы вышли из Батавии, шестнадцатого мая? Сын пастора прочищает горло. – Четырнадцатого, минеер. – «…Сего числа, э-э… девятого мая тысяча семьсот девяносто девятого года, обращаюсь с сердечным приветом к их августейшим превосходительствам, Совету старейшин, как искренний друг, коему позволено без всякой лести, не опасаясь впасть в немилость, высказать свои самые сокровенные мысли касательно освященной временем дружбы между Японской империей и Батавской республикой», точка. – Японцы еще не знают о свершившейся революции. – Тогда пусть будут пока Соединенные Провинции Нидерландов. «Слуги сёгуна в Нагасаки неоднократно меняли условия торговых соглашений, что повлекло за собой обнищание Компании»… Нет, пишите лучше «ущерб для Компании». Далее: «Так называемый цветочный налог достигает поистине ростовщических размеров; за десять лет рейхсталер трижды обесценивался, и в то же время квота на вывоз меди уменьшилась до ничтожно малой величины…» Точка. Кончик пера обламывается от слишком сильного нажима; Якоб выбирает себе другое. – «Однако на все обращения со стороны Компании отвечают бесконечными отговорками. Путь из Батавии в вашу отдаленную Империю изобилует опасностями – это доказывает кораблекрушение „Октавии“, при котором погибли двести голландцев. Более невозможно вести торговлю с Нагасаки без достойной компенсации затрат и риска». С новой строки. «Руководство компании в Амстердаме приняло окончательный меморандум по Дэдзиме. Суть этого документа можно коротко изложить следующим образом…» – Перо Якоба перескакивает через кляксу. – «Если квота на вывоз меди не будет повышена до двадцати тысяч пикулей…» – выделите это курсивом, де Зут, и в скобках добавьте цифрами – «…руководящая коллегия Объединенной Ост-Индской компании, Совет семнадцати, отказывается от дальнейшей торговли. Мы ликвидируем факторию на Дэдзиме, вывезем служащих, заберем скот и товары из пакгаузов, еще представляющие какую-либо ценность». Вот так! Что скажете, вызовет это переполох в курятнике? – Не то слово, минеер. Но разве генерал-губернатор в самом деле грозил прекратить торговлю? – Азиаты уважают силу. Припугнем – станут шелковые! «Значит, не грозил», – понимает Якоб. – А если блеф раскроется? – Чтобы раскрыть блеф, нужно сперва догадаться, что противник блефует. Вы тоже участник этой стратагемы, так же как ван Клеф, капитан Лейси и я, а более никто. Заканчиваем письмо: «За квоту в двадцать тысяч пикулей меди я согласен в будущем году отправить еще один корабль. Если Совет сёгуна предложит…» – выделите курсивом – «…хоть на один пикуль меньше, они тем самым срубят под корень древо коммерции, обрекут единственный крупный порт Японии на медленную смерть и наглухо заложат кирпичами свое окно во внешний мир…» Что такое? – Кирпичи здесь не в ходу, минеер. Может быть, «заколотят досками»? – Годится. «Тем самым сёгун лишится возможности следить за ходом прогресса в Европе, на радость русским и другим врагам, которые не сводят с Империи жадных очей. Сделайте правильный выбор – об этом умоляют вас еще не рожденные потомки, а также…» – с новой строки – «…искренне ваш, П. Г. ван Оверстратен, генерал-губернатор Ост-Индии, кавалер ордена Оранского льва» и прочие финтифлюшки, какие в голову придут. К полудню перепишите набело, в двух экземплярах – к приходу Кобаяси. На обоих поставьте подпись ван Оверстратена, по возможности похожую на подлинник. Один экземпляр запечатайте вот этим. – Ворстенбос вручает Якобу кольцо-печатку с вензелем «ООК» – Объединенной Ост-Индской компании.