– Выйдем, может, на воздух? – предложил Покровский. – Другого лаборанта надо найти или этого зама. Все ясно станет, – сказал Гога Пирамидин. – Где у зама дача? И лаборант где живет? Лаборант-сменщик, оказалось, жил совсем близко, скромно сидел дома, слушал «Маяк», а что телефон занят, так он спаренный, а в той другой квартире две разведенки и у каждой по девочке-подростку. Трубку передают, как эстафетную палочку. Гога Пирамидин привез лаборанта через полчаса. Пока ездил, Жунев оформлял дело, а Покровский с Мариной Мурашовой пошли прогуляться. Больница на территории бывшей усадьбы, частично сохранившейся: административный корпус в барском доме, а на отшибе – небольшой пруд, старая ограда с перилами кегельками и даже грустный дореволюционный лев без хвоста. Сели на деревянную скамью, испещренную выцарапанными и вырезанными надписями. Есть даже «Марина + Саша». Обращать внимания Марины на эту надпись Покровский не стал. Даже наоборот, сел на нее, чтобы Марина не заметила. – Хорошо тебе было на Урале? – спросила Марина. – Гостю везде хорошо. – Это точно. Ты же поездом? Сколько это часов? – Туда поездом, обратно уж прилетел. Тридцать часов я ехал. – Ого-го! Большой кусок жизни. Что привез оттуда? – Так что, ничего… А, мне подарили стиральную машинку «Малютка»! – Поздравляю, Покровский. Наслышана! Впрямь удобная машинка? – Впрямь маленькая. И удобная тоже. Покровский, что мог, в прачечную сдавал и в химчистку, но для трусов-носков-маек это не выход, и для этой категории одежды маленькая машинка очень даже замечательно подходила. Но не говорить же с Мариной о трусах-носках. – Смешно, что делают ее на том же «Уралмаше», где шагающие экскаваторы, у них до ста метров стрела… Да что экскаваторы: Покровский слышал гордую формулу, что «Малютку» спроектировали те же инженеры, что проектируют атомные станции. Покровский не был уверен, что это правильно с точки зрения всесоюзной экономики, но звучало увесисто. – Да, микромир переходит в макромир. Покровскому с Мариной всегда было хорошо, ненеловко. Солнце закатилось за больничные корпуса, повеяло прохладой. Покровский снял пиджак, накинул на плечи Марине. – А что ты делал в поезде, расскажи. – Книгу читал про недостающее звено. – Тебе каждый день на работе недостающих звеньев не достает? – Нет, это другое, про эволюцию. Археологи нашли много последних обезьян и много первых людей, а вот переходного существа, которое как раз ровненько между обезьяной и человеком, найти никак не могут. Нашли недавно на Суматре, глядь – снова немного не то, – Покровский начал рассказывать с энтузиазмом, а потом вспомнил о выводе, к которому пришел на середине книги, где-то за Казанью, и сказал с совсем другой интонацией. – С другой стороны, какая разница… Я имею в виду, для меня. – Не очень большая, – согласилась Марина Мурашова. – У меня иногда ощущение, что тебе все равно, что читать. – Часто бывает, что читаю, а содержание мимо, о другом думаю, – согласился Покровский. – Но при этом оно как бы не совсем мимо. Как еда. Не всегда понимаешь, что ешь, но насыщаешься. – Вот я и говорю. А в окно смотрел? В окно Покровский, конечно, смотрел. Любил это дело. Мелькает, проплывает. Перелески, перегоны, склоны и зеленя. Телеграфный провод поднимается-поднимается, натыкается на столб, срывается вниз, заново начинает медленный подъем. Мальчик и девочка машут на холме или за околицей поезду руками, платочком, одно из самых трогательных на свете зрелищ, до слез. Женщина согнулась над грядкой, собака лакает из лужи. Лесополосы, мосты, вода меж стремительно перекрещивающихся железяк. Косые лучи солнца делают сами знаете что. Разделить это ощущение с кем-нибудь приятно и интересно. А рассказывать тут нечего. – А попутчики? Вареная курица была? Еще бы! И не одна… Но тут вернулся Пирамидин. Доставленный лаборант заявил, что о стационарном трупе ему известно, но лежит он в холодильнике, по словам замглавврача Туркина, вполне официально, в рамках некоего научного эксперимента. Где дача Туркина, тоже выяснили, недалеко за Дмитровым, 90 км от Москвы. Никому не захотелось форсировать события. Куда он денется, этот научный экспериментатор. Завтра явится на работу. 5 июня, четверг Множество моделей самолетов на тросиках свисает с потолка, толчея пропеллеров и крыльев, один болтается так низко, что посетитель из числа особо рослых, пожалуй, снес бы выпущенные шасси головой. Впрочем, как знать, может быть это волшебная модель, которая при приближении дядь-стёп втягивает шасси, как птица лапки. На полу спускательный аппарат, крошечный, как в него еще влезть… И залы не только низкие, но и тесные. Алый мотор на полу, трудно коленом не налететь. Бюст Гагарина, на стене карты перелетов Чкалова. Таблица, кого, помимо людей, отправляли в СССР в космос: крысы, мыши, собаки. В клеточках результаты полетов, плюсик – существо вернулось живым, минус – неживым. Иных мышей трижды пуляли, чтобы добиться нужного науке минуса. – Собачек жалко, – сказала Настя Кох, глядя на аккуратные чучела симпатичных собачек-космонавтов, героев СССР. – А людей не жалко? – возмутился Покровский. – В консервной банке забрасывают в пустоту. – Люди-то по своей воле! – возразила Настя Кох. – Не уверен… Трудно понять, где заканчивается своя воля и начинается партии и народа. Радио наяривает, что покорять космические просторы – это чистое наслаждение, и космонавт тоже начинает так думать, вопреки своему опыту. Какие там просторы – тигра посреди саванны, или где там у него ареал обитания, оставить в клетке и объяснить ему, что он на просторах и должен рычать не с тоской, а с восторгом. С тигром так не выйдет, он не может себя обмануть. А человек может. – А правда, что у Валентины Терешковой в квартире четырнадцать комнат? – спросила Настя. В общаге, наверное, услышала. – Не меньше! Космонавту, чтобы уговорить его в такую маленькую баночку залезть, обещают потом много комнат. И чем больше у нас космонавтов, тем меньше жилполощади достается нелетавшим труженикам земли. Спустился директор: где тут товарищи из милиции? Прошу, прошу… В этом музее – в соседнем доме, полторы минуты пешком до работы – Варвара Сергеевна Кроевская служила смотрительницей до выхода на пенсию летом 1972 года. Сюда наведывался Кравцов сразу после убийства, но тогда цели скрупулезно изучить личность жертвы не ставилось. Здесь работала Галина Ананьевна Кузнецова, та, что опознала убитую Кроевскую в Петровском парке, но и она уже год как не работает. Из сотрудников музея, которые успели пересечься с Кроевской, Покровский и Настя Кох застали вежливого директора в пиджаке, который все время стоял навытяжку, как в строю, гардеробщицу Антипову и дворника Кулика. Директор помнил погибшую смотрительницу смутно: у него в принципе так себе память после контузии. Антипова высказалась о Кроевской без приязни, как о женщине высокомерной. Кулик, судя по запаху и блеску в глазах, недавно похмелился, был бодр, приветлив, охарактеризовал Кроевскую как хорошую тетку, всегда давала рубль. О религиозности Кроевской гардеробщица и директор ничего не слышали, даже с неодобрением к самому вопросу отнеслись, а дворник сказал, что да, ходила в церковь, на Пасху яйца крашеные приносила, а директор и Антипова яйца эти брали у нее да нахваливали за обе щеки. Никто из этих троих, конечно, дома у Кроевской не бывал. Пришел замдиректора по научной работе Маховский, он тоже Кроевскую застал в 72-м, но совсем коротко, на несколько месяцев. Вида довольно надменного… Сказал, что совсем не помнит Кроевскую. Записали адреса-фамилии сотрудников, что при Варваре Сергеевне работали, а теперь или уволились, или на пенсии. Живут все, как назло, бог знает где, даже в области кое-кто… – Давай, Настя, удачи. Сам Покровский пошел в квартиру тринадцать. Василий Иванович открыл дверь, в руке у него был пакетик быстрозаварной еды под названием «Плов». – Плов! – закричал Василий Иванович и неожиданно ловко прочел с обратной стороны пакета состав изделия. – Рис! Мясо! Лук! Жир! Морковь! Томат-паста! – Варить будете, Василий Иванович? – Лиза придет, сварит! Сначала Покровский автоматически кивнул, через секунду удивился, неужели Елизавета Ивановна варит Василию Ивановичу плов из такого пакета. Они, конечно, люди бедные, едят самое дешевое, но именно бедные-то и должны соображать, что уж коли есть в магазинах еще и рис, и морковь, и даже мясо так называемое, то куда во всех смыслах выгоднее… Ладно. – Никто больше не звонил Варваре Сергеевне? – спросил Покровский. – Нет! Пришел участковый с понятыми. Икона, что на шкафу, – на дилетантский взгляд ничего особенного. Но на то он и дилетантский. Пусть разбираются специалисты. А не было ли другой иконы – это теперь становится ключевым вопросом. От слова «ключ»… Экспертиза обнаружила на ключе Варвары Сергеевны следы пластилина. Кто-то делал слепок, и логично, что именно Бадаев – из-за этого и был шум-гам вокруг выпавшего откуда-то ключа. Покровский сел оформлять акт, что изымает икону. Василий Иванович с интересом заглядывал в дверь, наблюдал за следственными действиями, приподнимая то одну, то другую голую ногу. Трусы в голубой горошек. Одна из понятых, девушка с тубусом, широко распахнула на него глаза, а запахнуть никак не могла. Тут и Василий Иванович не дал в ответ маху, застыл надолго на одной ноге. Все, готов акт. Короткие следственные действия. Василий Иванович даже приуныл, но тут пришла сестра, обрадовался. Не знает ли Елизавета Ивановна что-либо про икону? Нет! В церковь Кроевская ходила, яйца красила, а что у нее там в комнате – того знать неоткуда. Перед уходом Покровский вспомнил про «Плов», заглянул в дверь кухни, Елизавета Ивановна – фартук расцветки трусов Василия Ивановича, полотенце через плечо – варила Василию Ивановичу нормальный рис. Выйдя на улицу, глянул на окна. За окном Василия Ивановича болталась красная авоська, а в ней пакет «Плов». Прячет так пакет от сестры? Абсурд. Авоська красная, как у Панасенко – те, что на квартире Ширшиковой. Только не надо думать сейчас, что между Панасенко и Василием Ивановичем есть связь. Зайти выпить рюмку в Дом офицеров… Сдержался. У Жунева интересная информация от Подлубнова. Генерал вхож в разные круги, в частности немного знаком с Иваном Братом, легендарным комендантом ЦСКА. И вот, слушая сегодня утром текущий доклад Жунева, Подлубнов сказал, что Иван Брат увлекся последнее время коллекционированием икон, согласно ветру времени, который не то что кресты, а уже и благородную белогвардейщину в телевизор чуть не на постоянной основе принес. – Так получается, Бадаев мог для Брата икону добывать? – спрямил Покровский цепочку умозаключений.