– Не дай бог, – сказал Жунев. Иван Брат чемпион и легенда, городить против него обвинения – это сага и эпопея. – Видишь, сколько всего лепится вокруг Бадаева! – сказал Покровский. – Отправляем Кравцова в Красноурицк? А Панасенко ты дозвонился? Вчера не удалось с цеховиком связаться. Сегодня да, получил Панасенко вводные, обещал нарисоваться. Хорошо. – А Кравцов-то где? – Где-где, летит в Красноурицк, – Жунев посмотрел на часы. – На посадку уже скоро. Часы у Жунева новые удивительные – не в том дело, что швейцарского производства, а в том, что показывают недавно открытые учеными биоритмы. Жунев всегда знает, какой у него нынче день физиологического цикла, какой день эмоционального, какой интеллектуального. Говорит, правда, что ни хрена это знание не помогает. – Уже летит? – Ты мне сам вчера все уши проел, что надо лететь. – Но я ему инструкций не дал! – Позвони в гостиницу через час… – начал Жунев, но прервался, позвонил Лене Гвоздилиной, велел ей отследить прибытие Кравцова в гостиницу «Зеленый колос» и сразу сообщить Покровскому. Покровский почти торжествовал, хотя виду не показывал. Еще два-три дня назад Бадаев был одним из, а теперь уже что-то вроде петли вокруг него стягивается. Да уж и не вроде, а настоящая петля, вот уже и Жунев – после пластилина-то на ключе – с этим согласен. Замглавврача Туркин, у которого экспериментальный труп в холодильнике завалялся, ждал у кабинета с видом обреченной овцы. Дистрофичный, плешивый, уши торчат, усики топорщатся, очки здоровые, стекла толстые. Лицо узкое, мышиное. Не похож ли, кстати, на хорька? – Я признаю свою вину, – сразу заявил замглавврача. – Это тело моей тещи, Юдиной Ираиды Ираклиевны. Покровский с Жуневым это уже знали – Пирамидин с утра подкатил информацию, проливающую свет на возможные мотивы столь смелого наукоборчества, – но сделали вид, что потрясены. – Как так?! Замглавврача глубоко вздохнул и поведал, что, когда до смерти любимой тещи оставалось менее суток, он, снедаемый горем, зашел в кафетерий выпить небольшое количество алкоголя. Снять стресс. Тут Покровский подумал, что и сам выпьет не очень большое количество, когда клиент покинет кабинет. Туркин же будто познакомился в упомянутом кафетерии с человеком, который оказался экстрасенсом. Услышав о горестях замглавврача, о том, как страшно представить жизнь без тещи, экстрасенс велел ему не унывать. Поведал по секрету, что в кремлевских лабораториях давно ведется работа по воскрешению мертвых, и результаты уже есть, просто их не спешат обнародовать. Экстрасенса тайно привлекли к этой работе. Конечно, он не был вхож во все комнаты подземной лаборатории, раскинувшейся под Манежной площадью. Но кое-какие сверхсекретные суперподробности ему выведать удалось. И он, экстрасенс, уверен, что, помножив это выведанное на собственные незаурядные таланты, он уже через краткое время сам научится воскрешать – может быть, не сразу направо-налево, но к первым опытам уже определенно готов. Обменялись телефонами. Теща ждать не заставила, тем же вечером улизнула в лучший из миров. Туркин подумал, чем черт не шутит, вдруг удастся воскресить. Потому объявлять о смерти не стал, а упаковал труп в резервный холодильник. Сначала экстрасенс звонил каждые три дня, обещал вот-вот приступить к воскрешению, а потом перестал отвечать на звонки, и в киоске «Горсправка» сказали, что такого номера больше нет, Туркин тогда сгоряча и картонку, на которой был номер записан, выкинул. – Я и сам понимал, что пора уже хоронить, не будет воскрешения, но преступно тянул… Слово «преступно» слегка выделил интонацией: понимаю, дескать, что действую незаконно, мог бы и не понимать, но сам стал жертвой обмана. Жунев выпустил в лицо Туркина длинную струю сигаретного дыма. Тот поперхнулся, закашлялся. Хотел возмутиться, но оказался способен лишь на нечленораздельный писк. – Мы, в общем, можем поверить, нам-то что, – сказал Покровский. – Я лично верю, – сказал Жунев, выпуская следующую струю уже в потолок. – Сейчас вас боец отведет в отдельную комнату, изложите все на бумаге… Туркин настороженно слушал. – Думаю, вас освободят от уголовной ответственности, – сказал Покровский. – Какая уж тут ответственность. Прямым ходом на Восьмого марта, – сказал Жунев. – На Восьмого марта? – переспросил любящий зять. Заерзал. – Там много вкусного, – сказал Покровский. – Тизерцин слышали? Выпишут первым делом! Вызывает нечто вроде паралича, двинуть ничем не можете, зато слышите звон в ушах… – Я… – начал Туркин. Но замолчал. – Он сам врач, должен знать, – сказал Жунев. – Что ты перед ним распинаешься. Пусть идет пишет признание про экстрасенса. – Если тизерцин не помогает, трифтазин хорошо идет, – продолжил Покровский. – Это наоборот – носишься по камере… по палате носишься из угла в угол, пока от изнеможения не… – Ну это ты загибаешь, – усомнился Жунев. – Что до изнеможения? Некоторые раньше падают, налетят башкой на какой-нибудь угол. – Нет, что этот тизизи… Что он может не помочь. Это же советское лекарство, должно помогать. – Оно помогает, конечно, – кивнул Покровский. – Но психиатр всегда думает, а вдруг второе лучше поможет. Пробуют, творят… Время не ограничено. Больница не тюрьма, лежишь, пока не вылечился. – Не было никакого экстрасенса. Я придумал, – сказал замглавврача. Человек сидит разобранный всего лишь психологически, а визуальное ощущение, что разваливается физически. Острые локти, колени, нос мельтешат, угловатые нервные движения… Сейчас просто рассыплется на треугольники. – Не может быть, – нахмурился Жунев. Глаза его сузились, ноздри затрепетали. – Ментов хотел обмануть? Как же ты так? – Я… Я… – лишь лепетал Туркин. Большая семья уверенно шла на четырехкомнатную квартиру в Зюзине. А без тещи – только трехкомнатная светит. И вот-вот должны решить в исполкоме. Уже звон ключей по ночам мерещился – динь-динь… Эх, будь все в морге в порядке хотя бы до середины лета… Эх. Рассказал все как на духу, включая специфические медицинские подробности, которые Марине Мурашовой могут быть интересны. Искренне говорил, с воодушевлением, больше нужного. Есть такие правонарушители – максимально выговариваются не потому, что хотят выгодное впечатление на милиционера произвести, а просто есть с кем поговорить. Миллионы людей десятилетиями живут, не в состоянии выговориться, никто ими толком не интересуется – ни близкие, такие же замордованные бытом, ни сослуживцы, замордованные бытом и близкими. А товарищ милиционер все неторопливо выслушает, сыграет роль психиатра, интервьюера… Жунев, конечно, не преминул этим порывом воспользоваться. – Мы можем это все как сто сорок седьмую оформить, как мошенничество. На отягчающие можем не налегать, – деловито объяснял Жунев. – Тогда у вас есть шансы на условный срок. – Очень буду вам благодарен, – аж вскочил Туркин, руку к сердцу прикладывает. – Сиди-сиди… – Сижу! – плюхнулся обратно на стул. – Но ты понимаешь, что благодарностью мы сыты не будем? – спросил Жунев и внимательно посмотрел в глаза замглавврача. – А… – испугался тот. – Я! Конечно… А… Что… Я вам заплачу… А… – Деньги предлагать сотрудникам МУРа, – строго сказал Покровский, – прямой путь к небу в клеточку. – А что?! Паникует, волосы дыбом, хочет снова вскочить. – Пока ничего, – утешил Жунев. – Но мало ли как сложится. Если нам вдруг труп понадобиться спрятать… А-а-а… – А у тебя уже есть опыт. Туркин не понимал, бедолага, на каком свете находится. – Вы сейчас, разумеется, не соглашайтесь, вдруг мы провокаторы, – сказал Покровский. – Но и не удивляйтесь, если позже кто-то с просьбой заглянет. – Не соглашайтесь, но и не удивляйтесь! – со вкусом повторил Жунев позже, когда Туркина отпустили. – Хорошо сказал! Покровский пришел к себе. Муха сидела точно посередине стола, если две диагонали мысленно провести. Лена Гвоздилина связала с Красноурицком, Кравцов отлично долетел, обсудили чуть-чуть тактику. Вскоре и Панасенко прорезался. Завтра его таинственный наблюдатель пожертвует три часа своего времени на оперативные нужды работников внутренних дел. У Панасенко интонации, будто делает одолжение. Покровский сухо напомнил ему, что Панасенко утверждал, будто заинтересован в расследовании убийства собственной тетушки, Панасенко буркнул что-то примирительное. Фридман приехал из Третьяковской галереи. Сотрудников там много, еще больше сотрудниц, долго всех опрашивали насчет возможных переговоров с гражданкой, желающей подарить икону: нет, не было в последнее время. Зато помогли ему в Третьяковке составить список музеев, куда еще логично было бы Варваре Сергеевне со своим даром обратиться. Исторический музей, Музей истории Москвы, музеи монастырей – такого, сякого… Всего семь штук. – На ходу автомобиль-то? – спросил Покровский. – Да-да… – А с пальцем что? Палец у Фридмана перевязанный. – Ерунда, о фикус порезался… Листья острые. Природа вообще опасная вещь, надо с ней аккуратнее.