Поднялся к полковнику Чурову, в обязанности которого входило, в частности, собирать мзду в пользу различных добровольно-принудительных организаций. Сегодня нужно 30 копеек для ОСВОДа, в ответ выдается небольшая марочка, ее можно наклеить куда-нибудь. Жунев однажды в рамках психологического давления на подозреваемого по ходу допроса вдруг наклеил тому на лоб марку – красного, кажется, креста. Если креста, то точно красного. На осводовской марке, кстати, спасательный круг. И вот сенсация: у осводовской марки новый цвет! Была сиреневая, стала синенькая. Перемены, что ли, грядут. – Не иначе, – вполголоса согласился Иван Сергеевич. – У нас в булочной год назад кассу в другой угол передвинули. У многих покупательниц до сих пор шок. Иван Сергеевич торжественно вручил Покровскому конверт, пять билетов на динамовский сектор. – Нет слов, – сказал Покровский. – Это секрет про пять билетов, ты понимаешь, – сказал Иван Сергеевич. – Генералы не знают, что можно столько попросить. А некоторые вообще не знают, что можно просить! – В долгу не останусь! – приложил руку к сердцу Покровский – и действительно не остался, но уже за пределами данного повествования. Мелькнуло, что можно было или можно еще будет, в другой раз, пригласить на футбол Марину Мурашову. Она ведь с удовольствием согласится. И тут же мелькнуло, что не надо, что это каким-то образом – хотя бы тем образом, что сожрет ее время – помешает ей наладить личную жизнь. А с чего Покровский думал, что личная жизнь у нее не налажена или же налажена недостаточно, это он вряд ли бы смог объяснить. Он видел ее мельком, Марину Мурашову, на лестнице между этажами, стояла в юбке чуть выше колен, в синей, прислонившись к перилам, о чем-то оживленно беседовала с экспертом Чоботовым и еще с каким-то типом, закидывала голову, смеялась. Мимо промчалась курьер Охлобыстина с горой папок, а дальше Покровский уже и сам отвернулся. Лена Гвоздилина навстречу: товарищ капитан, где вы, вас Жунев с Пирамидиным ищут. Что случилось? Новый, что ты будешь делать, опять поворот. По ходу массовых опросов вокруг ипподрома обнаружился бухарик, который слышал в шалмане, как некий чувак намекал на свою причастность к падению кирпича на Скаковой. – Бухарик слышал, как чувак намекал? Не очень понятно. Да что непонятного! В Боткинском проезде есть пивная, в ней завсегдатаи, одному из них, заслуженному выпивохе с удачной фамилией Наливайко, запомнилось, как «новый лысый парень», недавно поселившийся в районе после отсидки, рассказывал подробности о полете кирпича, а какие именно, Наливайко не помнит, имя-фамилию «нового лысого парня» и где он точно живет – не знает. Лишнее! Версия Бадаева уже утверждается в нем, в Покровском. Следы иконы найдутся. Портит карты джигит с чебурашками – зачем еще новый со Скаковой. Неприятно. Гога решительно двинул на Скаковую, Покровский подумал и не поехал, решил не менять своих планов. Не бывает, чтобы человек, знающий что-то про убийство, болтал об этом в шалмане. Позвонил Наташе, жене Сереги Углова. Он вчера звонил, напоминал про футбол, договорился, что сегодня заедет, но еще перезвонит. Сейчас набирал и подумал, что Наташа, услышав его голос, подумает первым делом, что он приехать не сможет, и успеет огорчиться, а потому быстро спросил-сказал: «Наташа, ждешь? Я еду!», а несколько позже подумал, что Наташа, может, и не так хочет его видеть, как он себе вообразил. Бутылка хорошего сухого красного давно стояла у него в шкафу. А в углу шкафа – он, оказывается, забыл! – коньяк мерцает, и там на донышке немножко, ста грамм нет… Коньяк допил, вино в карман. У Наташи сидел недолго, меньше часа. Наташу он знал, пора признать, не особенно хорошо, разговор на старые темы не предполагался, стало быть… Серегу вспоминать – больно ей. У самого на душе кипело дело, но об этом с посторонним человеком не поговоришь. Новые факты нудили-ныли… Покровский иногда вываливался из разговора. Запомнился момент, как Сережка вышел с каким-то вопросом из комнаты, притормозил в кухонном дверном проеме, а в руке у него – синий медведь. Еще его волновала отвлеченная мысль, словно не человек ее думает, а счетно-решающая машина. Вот Серега погиб и сослуживцы заезжают к Наташе. Гога Пирамидин, оказывается, заезжал, он, Покровский, заехал, Чуров обещался. Но ведь это инерция, она пройдет, заезжать перестанут. В первый месяц пять человек, во второй три, а потом уже и круглейший ноль. На футбол с Сережкой в субботу – это нормально, точка опоры. Он сидел, Сережка, читал «Судьбу барабанщика». Продолжается жизнь, дрянь такая. Хотя это несправедливо по отношению к жизни. Справедливого, кстати, вообще немного. Почти все просто случайно. В метро в какой-то момент стало много людей с зонтами, с мокрыми волосами – дождь наверху. На эскалаторе на «Проспекте Маркса» проехали сверху вниз через равные промежутки три почти одинаковые полные женщины, на шее каждой из которых висела связками колбаса. Вышел из метро, перешел к «Националю», побрел вверх по нарядной улице Горького. Не дождь, дождичек. У «Интуриста» автобус сцеживает интуристов, французская речь, люди пожилые, а старичок в фиолетовых шортах, другой в попугайской рубахе и белой ковбойской шляпе, бабушка в короткой юбке и полосатых салатово-зеленых чулках. Не моложе Ширшиковой Нины Ивановны, а представить такое на Нине Ивановне – заботливый племянник Панасенко, несмотря на искреннюю любовь к тетушке, мгновенно и собственноручно ее бы колесовал. Разговаривают французы громче, чем принято в Москве, прохожие их боязливо обходят. Французы, похоже, что-то про Царь-пушку шутят… Ну-ну. А вот в длинной узкой суконной юбке, в закрытом голубом джемпере с белой полосой, с короткой киношной стрижкой курит у входа в «Интурист» длинную нездешнюю сигарету Джейн, по паспорту Евгения Сорина, служащая при «Интуристе» проституткой уроженка Томска, похожая скорее на итальянскую актрису, чем на представительницу своей непростой профессии. Увидела Покровского, бросила в урну сигарету, подбежала: – Ты тут случайно? Я сегодня тебя вспоминала непонятно почему. – Иду и думаю, вдруг Джейн увижу у входа, – Покровский приврал, сегодня он так не думал, но обычно, проходя мимо «Интуриста», искал глазами ладную фигурку Джейн. Так что особо и не приврал. – Так давай зайдем! Джейн схватила Покровского за локоть, потащила мимо швейцара, в дальний угол, в бархатный бар, названный так в честь бархатных темно-красных портьер, бархатных бордовых диванов, утопленных в отгороженном от холла параллелепипеде полумрака. – Товарищ майор! – воскликнул бармен Жора, бледнолицый, светловолосый, с прозрачными глазами молодой человек, всегда носивший что-нибудь ярко-голубое, сегодня это был галстук. – Давненько! – Капитан, – сказал Покровский. – До сих пор! – удивился Жора, с легким сочувствием и легкой же, как бы товарищеской, издевкой. – Угощаем капитана коктейлем, – сказала Джейн. – Уно моменто! – сказал Жора. – С коньяком и водкой на основе виски? – Сделай два, – велела Джейн. Сама Джейн не пила алкоголя. – Да я ненадолго, – сказал Покровский. – Поэтому не три, – пояснила Джейн. – Ты ведь, наверное… Любой конец предложения прозвучал бы грубо – «работаешь», «занята»… – Антракт, – сказала Джейн. – Он там перышки в номере чистит, семье звонит. Жора, мне кофе. Джейн, хотя Покровский не спрашивал, рассказала об удачном клиенте. Богатый итальянец с греческой фамилией, на две недели приехал по торговым делам, в первый же день познакомились, и вот, восьмой день уже, так сказать, вместе. – Надоедливый, правда. Может три раза, не вынимая, – сказала Джейн. – Шестьдесят мужику. Она всегда говорила с Покровским так откровенно, такая у них была игра. Они столкнулись на одном деле, и обстоятельства так затейливо переплелись, что Джейн и Покровский серьезно помогли друг другу, с тех пор дружили. Из магнитофона за стойкой лилась фортепьянная импровизация, ноты прыгали друг через друга, как в чехарде, вот одна нота застряла, на нее налетели другие, сбились с ритма, слепились, но пианист ловко протолкнул мелодию мощным аккордом, музыка поскакала дальше. Жора выставил на стойку два стакана, Джейн поднялась с низкого дивана, сделала пару шагов, протянула стаканы Покровскому. Узкая юбка задает походку, бедра качнулись влево, вправо, тонкая щиколотка в коричневом капроне… Джейн знала тайну о ранении Покровского, а таких людей было совсем немного. Коктейль густой, терпкий, пахнуло одновременно морем и травами: наверное, бармен добавляет туда напиток «Байкал». В десяти метрах освещенный холл, французы у лифта машут руками, галдят, а тут приглушенный свет, бархатный диван, Джейн вытянула ноги, коричневые строгие туфли, издалека похожи на «скороход» для пожилых учительниц, а вблизи видно, какие изящные и дорогие. Сбросила их. Покровский прикрыл глаза, отхлебнул. В «Интуристе» были и другие бары, посветлее, с музыкой попроще, с другими девушками или без девушек. Этот был рассчитан на тех, кто не побоится подойти к Джейн, похожей на богатую аристократку, как мог Покровский их себе представлять: строгая одежда, минимум косметики, матовая кожа. Покровский попадал сюда один, быть может, раз в три месяца, и проваливался в щель между времен и пространств, как бы немножко не существовал. И реальность эта, неофициально допускаемая властями в полукилометре от Кремля, ибо важно нам угодить иностранцу, тоже не совсем существовала, и коктейли, наверное, через кассу не пробиты. – У тебя есть пистолет, капитан? – спросил Жора издалека, сквозь музыку – белая салфетка, бармен, как ему полагается, всегда протирает бокалы. – Два, – сказал Покровский и для убедительности хлопнул себя по обоим бокам. – Тогда я спокоен, – сказал Жора. – Я, говорит, утром в Милане, днем в Риме, вечером в Париже, в Милане жена, в Риме любовница, в Париже девчонки, в Милане фабрика, в Риме министерство, в Париже… Не помню, что там еще в Париже… – говорила Джейн. Ногти на ногах Джейн накрашены ярко, видно даже через плотные темные колготки. Шевелит уставшими пальцами. – Завидно, наверное, – сказал Покровский. – Такая насыщенная география. Он действительно не знал, завидно ему или нет. – Никто никогда не живет полной жизнью, кроме матадоров, это я помню! – вспомнила Джейн. – Это я сказал? – Ты. – Справедливо! Если не понимаешь, что это все может закончиться в любую секунду, – то и не живешь. Просто у матадора это нагляднее. Бык бежит. Покровский не совсем так думал, это для него была слишком пафосная мысль. Но так вышло, что для Джейн он придерживался такого пышно-романтического образа. У этого была хорошая основа: Джейн видела, как он дерется и стреляет. К тому же он неплохо уже выпил сегодня. – Подожди. Какая разница, понимаешь ты это или нет… Из «не понимаешь» не следует «не живешь». – Тоже справедливо, – не стал спорить Покровский. Вспомнил Сережку Углова, прислонившегося к косяку, глаза его серьезные, медведя в руке. – Покажи два пистолета, – попросила Джейн. – Да нет у меня пистолетов никаких. – Ну вот, – Джейн сделала вид, что разочарована. Покровский подумал, что, наверное, оплатит эти коктейли даже не Джейн из гонорара, полученного от толстого итальянского грека, а непосредственно толстый итальянский грек, когда спустится в холл. Джейн ждала, тратилась в баре, он должен, конечно, возместить. Считать ли это унижением мундира? Инспектор уголовного розыска принимает угощение – от интуристовской проститутки ли, от капиталистического ли бизнесмена, тут уже разницы нет. У бизнесменов тоже есть какие-то быки – связанное с биржей понятие, есть быки и тигры, или нет, быки и медведи, одни играют на понижение, другие на повышение. Чем повышение отличается от понижения в контексте биржевых спекуляций, Покровский объяснить не смог бы. Это несложно, он даже статью читал, но поскольку к реальной жизни не применимо, то и вываливается мгновенно из ума. В общем, если толстый грек на стороне медведей, то он в некотором смысле тоже матадор, поскольку против быков. – Один раз у него не встал вечером. Ну не встал и не встал, делов-то, – рассказывала Джейн, потягивая ароматный кофе, а бармен Жора уже сделал кофе и для Покровского, поставил на стойку, сказал, что это лично от него. Джейн сходила к стойке за кофе – необыкновенно тонкая лодыжка. Села, продолжила: – Мне оно и лучше, отдохнет одно место. А он, видишь, счел себя обязанным, будто у нас прямо дружба… Залез рукой. Не все умеют. А он, знаешь, так это все исполнил… Не поверишь, два оргазма. А оргазмов с клиентами практически не случается. И вообще – рукой оно ничуть не хуже, если от чистого сердца. И Джейн посмотрела ему в глаза – так близко, что показалось, что это уже не ее глаза. – Можешь на мне потренироваться, товарищ капитан! Подскажу какие-то моменты, потом пригодится. Покровский, наверное, покраснел – в лице стало жарко.