– И присядем! – с вызовом ответил депутат, хотя повода для вызова именно тут не просматривалось. – Что «не все» мы передали, вы хотели спросить? Не все списки Раисиных, так сказать… – Покровский почесал нос. – Я сформулировать затрудняюсь, но вы понимаете. – Нет! – решительно сказал Юрий Иванович. Не может быть, что не догадался, но не часто выпадает возможность так решительно сказать милиционеру «нет». А сам напряженный, флюиды паники отчетливее в вечернем пустом воздухе. – Списки личных, значит, друзей Абаулиной, так сказать, близких мужского пола. У нас список, понимаете, на шестьдесят человек, а… – На шестьдесят человек?! – Поменьше-поменьше, пятьдесят пять. Юрий Николаевич крякнул. Чего скрывать, элементы мстительного наслаждения испытывал Покровский, клевеща таким манером на Раю Абаулину. Но сама ведь просила отвадить постылого ухажера. – И если все фамилии сейчас на Лубянку передавать, то, сами понимаете… – говорил ерунду Покровский. – Работать некому будет в торговом секторе, после Раисы-то. Потому передадим, так сказать, только тех, кто в активной фазе. – Я в пассивной, – быстро сказал Юрий Николаевич. – Мы расстались. Я, я с ней расстался! Но скажите, а вот Лубянка… – А у Лубянки семь пятниц на неделе, – сказал Покровский. – То Раиса связана с английской разведкой, то, понимаете, с белогвардейской разведкой, то… – Покровский махнул рукой. Добавил: – Сами не могут понять, что хотят. Юрий Николаевич логики не искал, где базируется белогвардейская разведка, не уточнил, в праве Петровки передать Лубянке лишь часть «списка» по своему усмотрению не усомнился. Только мелко дрожал и беспрестанно благодарил, что Покровский счел возможным его участие в списке не педалировать. Открытым текстом спросил, не нуждается ли Покровский в какой-либо ответной услуге, Покровский ответил, что сам-то он не нуждается, а вот генерала Автохтонова (такая неожиданная фамилия сама из уст выпрыгнула) спросит – тот обычно нуждается то в одном, то в другом. Юрий Николаевич обещал всеми силами соответствовать. Вкусы, конечно, у Раи Абаулиной… Что Гена Перевалов, что этот – такие рыла. Ладно. Забыть и Перевалова, и депутата. Не думать о галошах с чебурашками, это тоже пустой след. Сосредоточиться на основной версии. Есть интуиция, что «Новый мир» по какой-то кривой да выведет скоро к Бадаеву, загадка склеится. Кандидатами на роль хозяев номер журнала остаются из обитателей пятьдесят пятых квартир только проживающие в хоромах Харитоновы, не считая… 10 июня, вторник …замдиректора Музея авиации и космонавтики Маховского, который тоже живет у метро «Университет» в пятьдесят пятой квартире и чья жена выписывала в 1972 году «Новый мир». Но тут какой-то нелепый двойной узел. Могла взять у него Варвара Сергеевна номер журнала? Маховский отрицал знакомство с Кроевской, но все равно могла. Или Маховский почему-то лжет, или напрочь забыл, это случается даже и с молодыми людьми, или действительно валялся журнал где-то в музее, а Варвара Сергеевна его подобрала. Может найтись вариант. Вот только не нужно тут лишнее связующее звено в лице благородной пенсионерки, проживающей в приходе Храма Живоначальной Троицы. Маховского Покровский застал у чучел Пчелки и Журки. Музей еще был закрыт, а Маховский наблюдал за плановым обследованием собак-космонавтов, которое производил специалист в ослепительно белом халате. С удовольствием пояснил: – Раз в месяц осматриваем. Чучела ценные… Да что говорить, Пчелка и Журка! – Не Болек и Лёлек какие-нибудь, – кивнул Покровский. Специалист хохотнул, Маховский посмотрел на Покровского с неудовольствием. Удивился, что Покровский отвел его для разговора. – Я снова насчет Варвары Сергеевны. – Да, но я уже отвечал, что никогда не общался с этой смотрительницей! Она располагалась далеко за пределами моих служебных компетенций. Вот вы говорите Варвара Сергеевна, а я и не помню ее имени-отчества! – Теперь, возможно, и запомните, – предположил Покровский. – В прошлый раз повторили, сейчас повторили… Повторение – мать учения. – А зачем мне запоминать? – Да может, и незачем. А вот скажите – вы ведь журнал «Новый мир» выписываете? То есть жена ваша выписывает по вашему общему месту проживания? Этот невинный вопрос произвел на замдиректора совершенно сенсационное впечатление. Маленькие голубоватые глаза отчаянно побелели, все лицо стянула по диагонали чудовищная гримаса. – А… – с трудом вымолвил Маховский. – Вам нехорошо? – спросил Покровский, и тут же почувствовал в воздухе вроде и знакомый, но непонятный запах. От того непонятный, что не на своем месте. Но быстро стало понятно – обмочился Маховский. Вот и ногами делает и так, и так, и вот эдак. Сделал вид, что жутко закашлялся, метнулся в дверь туалета. Везет на трусов – вчера Юрий Александрович, сегодня этот. Очень неожиданно, конечно. Пока Маховский журчал кранами, Покровский соображал, что это может значить. Что его так напугало? Действительно дал Варваре Сергеевне номер? Имел с ней контакты, которые сейчас скрывает? Имея контакты, проведал о ценном предмете, который хранит скромная сотрудница музея? Или она сама ему доверилась, показала икону, вообразив, что зам по науке может петрить… А Маховский хозяйку иконы и обнулил асфальтом по голове? И Нину Ивановну Ширшикову заодно – рельсом. Маховский вышел из туалета, глянул затравленно. Пунцовый от стыда, голову вжал настолько глубоко, что полголовы торчит над плечами, не больше. Покровский сказал, так и так, требует прояснения вопрос: в комнате Кроевской найден номер «Нового мира», на обложке номер квартиры – пятьдесят пять. – С повестью Василия Быкова «Обелиск». Про партизан, знаете? Пронаблюдал специально: никаких эмоций у Маховского упоминание повести не вызвало, сказал лишь, что не знает. – Вы ведь в пятьдесят пятой живете? – Да… – еле слышно ответил Маховский. – Вот я и подумал, может это ваш журнал? – Я… Я Варвару Семеновну… – Сергеевну, – поправил Покровский. – Сергеевну… – лепетал Маховский. – Вообще никак… Мы едва знакомы… Мы вообще не знакомы! – А что же вы тогда обоссались-то? – было бы эффектно спросить, но Покровский из деликатности воздержался. Маховский схватился вдруг за сердце. У специалиста по чучелам оказался с собой нашатырь, но помогло не особенно. Вот уже ноги подкашиваются у Маховского, вот он уже садится к стене. Неотложка приехала быстро, минут через десять, но все равно радости мало, непонятно что с человеком. Чьорт побьери! Покровский узнал, куда везут, позвонил на Петровку, попросил коллег организовать наблюдение за Маховским в больнице. Чуть было вслух не сказал Покровский сам себе, что это очень-очень странно – приступ из-за журнала. Вовремя осекся. Говорение вслух казалось ему одним из очевидных признаков наступления старости. Вот Жунев. Часто, собирая портфель, похлопывает по нему: «Так, то взял, это взял…» Или: «Не забыть Машке тетрадки эти долбаные купить». Не смущается, что рядом коллеги слышат это личное бормотание. Буквально два-три года назад такого с ним не было. Как безжалостно время – год-два и хряп-хряп. А Жуневу сорок, не так много. У выхода курили дворник Кулик (самокрутку) и спец по чучелам («Стюардессу»). Возбужденно обсуждали интересное происшествие. Рассказали Покровскому, что Маховский вообще юмористический персонаж, ширинку часто не застегивает. «Но весь на фанабериях, не подступись!» Так выходило по их рассказам, что Маховскому на пустом месте приступ схлопотать – это в его амплуа. То есть жалко его, но как бы с юмором. Покровскому Кулик предложил глотнуть из чекушки, капитан отказался, Кулик сам глотнул. Из открытого окна Дома офицеров раздавались звуки радио, производственная гимнастика. Таксист остановил свою «Волгу», вышел, сделал несколько упражнений, поехал дальше. Прохаживается туда-сюда молодой парень в спецовке, дежурный от Гоги Пирамидина. Автолюбитель валяется под машиной – задергал как раз ногой. Приехал на Петровку. Девушка из музея уже ждала у кабинета, добралась со второй попытки из Воронежа в Москву, а тут уж и на Петровку доставил ее Кравцов. Треугольное лицо, высокий открытый лоб, ямочка на подбородке, огромные глаза, удивительной белизны небольшие зубы, рыжеватые пряди – настоящего цвета, похоже. Поверх синей кофточки бусы из черешневых косточек, черные кримпленовые брюки – простенько, но необыкновенно ладно. – Позвонила женщина, сказала, что хочет подарить музею икону. Такие случаи бывают. Редко предлагают что-то ценное, обычно ерунду. Чаще старые люди обращаются. Однажды старушка позвонила и сказала, что хочет передать музею сундук жены Ивана Грозного. А живет она на задворках Воскресенска. Мы вообще в таких ситуациях просим нам привозить, но сундук – огромный объект. Я поехала оценить… – Одна поехали? – спросил Покровский. Старался не смотреть Покровский на Ларису, больно уж хороша. – Нет, не одна, мне помощника выделили, Митю, комсорга нашего, но машину не выделили. У нас завсектором Тамара Юрьевна не очень благосклонна к дарителям. В общем, мы приехали. Электричка, потом автобус, там пешком. Зима была. Митька-то в валенках, а я… – девушка махнула рукой и шмыгнула. – Она нас еще долго домой не пускала, не верила, что мы из музея, на балкон вышла, требовала, чтобы мы удостоверения свои… Она коробочку спустит на веревочке, а мы туда удостоверения должны поставить, чтобы она подняла и прочла. Мы уже и уходить решили, ясно, что не в себе. Тут она согласилась так впустить. – Жаль, – сказал Покровский. – Почему?! – Ну, когда бы еще довелось поставить удостоверения в коробочку. – А если бы вывалились? Там сугробы! – Да, этого я не учел. А что сундук? – Ненастоящий оказался, конечно. – Не жены Ивана Грозного? – Его… ее, но нарисованный. Огромная картина, холст-масло. Изображен реальный сундук из Александровской слободы – с фотографии перерисован. Из альбома. Сама бабушка перерисовала. И она не только сундук перерисовала, у нее там полная квартира картин, на которых перерисовано что-то из альбомов. В основном даже не вещи, как сундук, а просто другие картины. «Мона Лиза», например. – Мишки в лесу? – предположил Покровский.