– Потому что думаю, что нашел ключ, который поможет мне проникнуть в ее убежище. 11 Вероника находилась в приемном отделении больницы, когда заметила Дамьена, входящего в вестибюль. По его напряженному и решительному выражению лица она сразу поняла, что произошло что-то важное. – Инспектор? – Нам нужно поговорить. – Даже не поздороваетесь для начала? Что случилось? – спросила она, подписывая документ, который ей протянула медсестра. – Не здесь. В вашем кабинете? – Как прикажете! Вероника закрыла дверь и села напротив Дамьена. Полицейский держал в руке большой конверт, который положил перед ней, не открывая. – Что это? – Вы ведь говорили, что лучший способ заставить Сандрину говорить – это ее успокоить? – Так и есть, если она до сих пор чувствует себя в опасности, она останется запертой в собственной реальности. Чтобы вынудить ее покинуть остров, нужно доказать ей, что она может больше не опасаться Лесного царя. – Если у меня будет доказательство того, что ее возможный мучитель больше не сможет ей навредить, этого будет достаточно? – спросил он. – Вы его нашли? – Возможно, – ушел от ответа Дамьен. – Без заявления пострадавшей мы располагаем только одними «возможно». – Если этот мужчина – действительно тот, кто причинил ей зло, это вызовет ощутимые перемены. Ее убежище даст трещину и со временем разрушится, поскольку ему больше незачем будет существовать. Но этот процесс может занять несколько дней, недель или даже лет. Если только… – Если только? – Если только доказательства неопровержимы. И тогда она гораздо быстрее придет в себя. – Как думаете, этого будет достаточно? Дамьен достал из конверта увеличенный фотоснимок трупа и положил его на стол Вероники. На голове пострадавшего был приклеен желтый стикер. Только широкая лужа крови позволяла догадываться о жестокости, скрытой под квадратным листком. Молодая женщина не выказала ни отвращения, ни потрясения. Выражение ее лица осталось нейтральным, профессиональным. Психиатр явно не была новичком, как он решил во время их первой встречи. Она некоторое время изучала фотографию, пытаясь связать этот труп с Сандриной. – Кто это? – Франк Вернст. – Фермер, фигурирующий в начале рассказа? – удивилась психиатр. – Да. Видимо, одна из так называемых вех в воспоминаниях Сандрины. – Вы нашли кого-то еще… кто мог бы представлять собой вехи? – Пока нет. Но мне еще нужно кое-что проверить. – О боже, – вздохнула Вероника, откидываясь на спинку стула. – Все это не к добру… – Что вы имеете в виду? – Время нередко играет важную роль в построении убежища. Его использование может быть как реальным, так и искаженным… Например, в рассказе Сандрины первая указанная дата – 1949 год. Но мы ведь с вами понимаем, что она не может быть знакома с этим периодом, поскольку ей от силы тридцать лет? – Согласен, – кивнул Дамьен. – Значит, 1949 год не является реальным моментом. Это искаженное время, цель которого – символизировать долгий период. Сама Сандрина несколько раз повторяет, что время – понятие непостоянное. – Значит, вы считаете, что… – Я считаю, что ее удерживали силой не в течение нескольких недель или месяцев, а гораздо дольше, наверняка несколько лет. Иначе ее рассказ не начинался бы с такой далекой даты. И если этот мужчина – человек, от которого она надеется сбежать, тот факт, что он упоминается в самом начале истории, означает, что он был рядом с ней весь этот долгий период… – Я искал только среди недавно пропавших… – пробормотал Дамьен, поняв свою ошибку. – Самое время поинтересоваться более ранними исчезновениями. – Большинство дел со временем закрывается, – сообщил он. – Если Сандрину похитили, к примеру, когда ей было пятнадцать лет, дело могли классифицировать как возможный побег. Отсутствие трупа и подростковый возраст, как правило, склоняют весы в эту сторону. – Значит, множество детей исчезает, а дела просто закрывают… Чтобы не перегружать систему правосудия, – с сожалением произнесла Вероника. – Мы можем с ней поговорить? – Что? Сейчас? Дамьен достал из конверта другой снимок. На нем был виден матрас, а также цепь, прикрепленная к стене. Не нужно было никаких объяснений, чтобы понять смысл этой сцены. – Вы были правы. С самого начала. Кровь, обнаруженная внутри металлического кольца, совпадает с кровью Сандрины. И судя по вашим словам, это длилось несколько лет. – Я… Нужно ее подготовить. Я имею в виду в ее состоянии следует принять меры предосторожности. Вы должны будете подписать соответствующий документ. – Подпишу, – заверил ее инспектор. – И вы позволите мне вести разговор, – добавила она. – Разумеется, вы же психиатр. – Я подготовлю дозу седативных препаратов, – объяснила Вероника. – Если она выйдет из своей посттравматической амнезии и откроет дверь своего убежища, это может быть очень болезненно для нее, даже разрушительно. Ее реакция, возможно, будет не такой, как вы ожидаете. Плюс к этому поблизости будет медсестра, на случай осложнений, нам не стоит рисковать… – Я не буду вмешиваться, – пообещал Дамьен. – Я просто хочу, чтобы она знала, что ей больше нечего опасаться. Я составлю список важных пунктов рассказа, которые могут быть полезны следствию. – Хорошо, вы можете остаться здесь, я постараюсь все быстро организовать. Вероника вышла из кабинета и вернулась полчаса спустя. Напряжение в ее голосе выдавало тревогу. Она прекрасно понимала, что Сандрина может тяжело отреагировать на психологический шок от возвращения в реальность. Ведь она чувствовала себя в безопасности в своем тщательно воздвигнутом убежище, а через несколько мгновений ее вытащат из этого спокойного места, чтобы поставить перед лицом жестокой и леденящей правды. На самом деле, вновь обретя память, жертва заново переживет все, от чего пыталась укрыться, но теперь ее мозг будет открыт для страданий, от которых он ранее сумел отключиться. Нужно было действовать осторожно. Лекарственные препараты, конечно, смягчат шок, но она предупредила Дамьена, что при малейшем признаке опасности они будут вынуждены прекратить беседу. Полицейский согласился без возражений, доверяя мнению психиатра. Лечение подобного расстройства могло затянуться на месяцы. Но комиссар выразился довольно ясно. Дамьен очутился между молотом и наковальней – с одной стороны, на терапию требовалось время, с другой стороны, дело могли закрыть в любой момент. Он вручил Веронике список тем, которые следовало затронуть в разговоре: война, Сюзанна, дети, кошки, стихотворение, песня, 20 часов 37 минут, горячий шоколад… Эти мысли были записаны наспех и показались бы несущественными любому, кто наткнулся бы на эту цепочку слов. Но все это были зацепки, кончики нитей, потянув за которые, можно было распутать клубок. Ознакомившись со списком, Вероника сообщила ему, что Сандрина проснулась и что ей была введена точно рассчитанная доза седативных препаратов и бета-блокаторов, чтобы смягчить ее биологическую реакцию на стресс. Это состояние измененного сознания должно было снизить риски и уменьшить страдания жертвы. – Вы поймите, нам просто необходимо оформить ее показания, – оправдывался Дамьен, сопровождая Веронику до палаты Сандрины. – Вовсе не с легким сердцем я прошу вас поторопить пострадавшую. – Я знаю, – пробормотала она сквозь зубы, – я знаю… Когда они вошли в палату, там уже находилась медсестра. Она меняла воду в цветах, которые сама собрала в парке. Вероника сообщила ей, что она не может остаться, поскольку речь идет о расследовании и что состояние Сандрины пока не требует ее присутствия. Медсестра кивнула и села в коридоре возле двери, готовая вмешаться в случае необходимости. Психиатр поставила свой магнитофон на стол и улыбнулась Сандрине. Та попыталась улыбнуться в ответ, но ее улыбка вышла менее живой, менее спонтанной, видимо, из-за действия лекарств. Затем она перевела взгляд на Дамьена, который поставил свой стул чуть в стороне. Инспектор не мог расшифровать выражение ее лица. Она смотрела на него, как смотрят на точку на стене, отсутствующим взглядом, когда мозг отдыхает, витая мыслями где-то далеко. Он неловко улыбнулся ей, подумав обо всем, что пришлось пережить этой женщине, и о чем ей теперь придется вспомнить по его вине. Коричневый конверт, который он держал в руках, вдруг показался ему тяжелым, как муки совести. – Вы хорошо себя чувствуете, Сандрина? – мягко спросила Вероника, коснувшись ее руки. Слабый кивок головой. – Если вы не возражаете, мы сейчас с вами пообщаемся, и как в прошлый раз, я запишу наш разговор. Вы согласны? Достаточно различимое «да» робко сорвалось с ее губ. Вероника включила запись. – Инспектору Бушару поручено найти того, кто причинил вам вред. Он будет присутствовать при нашей беседе. Вы не возражаете? Сандрина перевела взгляд на Дамьена. Она несколько секунд его рассматривала, затем улыбнулась ему, словно только что заметила его присутствие. – Я вас знаю, – заявила она, и ее улыбка стала шире. – Да, мы с вами вчера разговаривали. – Нет, еще до этого, – уточнила она. Ее поблекший взгляд внезапно засветился. Дамьену стало не по себе от этой перемены, причиной которой он стал, сам того не ведая. – Я… я так не думаю, – осторожно возразил он, осознавая, что любое его слово может изменить ход беседы.