«Есть еще секретная комната…» Теперь пришла моя очередь уставиться на девочку. Что она имела в виду? Я заметила ее голые ноги и обвела комнату взглядом, чтобы найти ту пару красных кроссовок, о которых она мне говорила. Но их нигде не было видно. Куда они подевались? Может, она потеряла их в фургоне для перевозки скота? Эта девочка, похоже, много чего знала. Стихотворение, дети, кошки… Они подошли к ней без всякой опаски, словно давно ее знали… – Где ты была до того, как оказалась в этом погребе? – В секретной комнате. – Черт возьми, о какой секретной комнате ты говоришь? Я выкрикнула это изо всех сил. Должно быть, она ощутила мою ярость, поскольку еще больше прижалась к стене, спугнув кошек, которые свернулись вокруг нее клубочком, словно стремясь ее защитить. – Она находится в хлеву… 16 Вероника связалась с комиссариатом Вилле-сюр-Мер и узнала, что инспектор Бушар и все полицейские были на выезде. Она спросила, возможно ли с ним связаться по рации. – По какому вопросу, мадам? – Дело касается текущего расследования, связанного с незнакомкой, обнаруженной позавчера на пляже, – уточнила она. – А… Можете оставить для них информацию. – Они вернулись туда? На ферму Вернста? Они нашли… – Я не могу вам предоставить больше сведений без разрешения начальства. – Послушайте, – продолжила Вероника, стараясь сохранять спокойствие, – то, что я обнаружила, может сильно помочь в расследовании. Мне нужно срочно предупредить комиссара и инспектора. Поэтому, либо вы немедленно с ними свяжетесь, либо вам придется объяснять после их возвращения, почему вы не захотели… – Хорошо, хорошо, не нужно так нервничать, я уже его вызываю… Секунду спустя его голос снова раздался в трубке, более спокойный, явно заинтригованный ответом комиссара: – Я только что связался с комиссаром. Он сказал, что помощь психиатра не помешает. Вероника записала адрес и бросилась в спальню, чтобы натянуть джинсы и свитер. Сорок минут спустя под проливным дождем она проехала через полицейское ограждение, предварительно представившись, затем свернула на разбитую дорогу. Ферма медленно вырисовывалась на горизонте, одиноко стоящая среди полей, словно затерянный остров посреди океана. Над ней нависли тяжелые тучи, как тревожное и неминуемое обещание предстоящих разоблачений. Разбросанные по территории прожекторы, похожие на неподвижных светлячков, пронзали опускающиеся сумерки искусственным светом. Молодая женщина припарковалась за полицейской машиной, открыла зонт и направилась к стоящему поблизости офицеру. – Добрый день, я ищу инспектора Бушара, это срочно. – Он внутри… но я не думаю, что сейчас подходящий момент… – Комиссар разрешил мне приехать, я психиатр. – В таком случае вы найдете их обоих в гостиной, – уточнил полицейский, жестом указывая на входную дверь. – Вы что-то нашли? – осмелилась она спросить, глядя на расстроенное лицо мужчины, который, казалось, не замечал льющегося на него дождя. – К несчастью, да, – бросил он, прежде чем направиться к задней части здания, не добавив больше ни слова. Вероника вошла в дом, где ее тут же встретил серьезный Антуан, который жестом пригласил ее пройти за ним на кухню. – Мы нашли доказательства, которые позволяют нам утверждать, что дети, объявленные пропавшими в нескольких комиссариатах Франции, находились здесь. – Сколько их? – Десять. – О, боже… Сандрина не была единственной… десять… столько же было детей в лагере… – Мы пока не знаем, зачем и сколько времени они здесь пробыли, ни даже когда все это началось. Но нам известно, что Вернст делал с Сандриной, поэтому… – Вы думаете, что он также истязал детей? – Да, это гипотеза, которой мы все боимся. – Мне нужно поговорить с инспектором, – сообщила ему Сандрина, пытаясь взглядом найти Дамьена. – Он больше не ведет это дело, – ответил Антуан, опустив голову. – Почему? – Он теперь заинтересованное лицо, – добавил он вместо объяснения. – Господи, вы мне можете просто сказать, что здесь происходит! – Мадемуазель Бюрель? Вероника обернулась, когда ее окликнул комиссар. Он стоял в проеме двери и смотрел на нее с лицом, не выражающим никаких эмоций. – Да, комиссар? – Идемте со мной. Она проследовала за ним в спальню, матрас и одеяла в которой были свалены в углу. Ящики лежали на полу, а огромный шкаф был полностью опустошен. Единственное окно в комнате было открыто, впуская прохладный свежий воздух, который, тем не менее, не заглушал запаха плесени, въевшегося в стены. Вероника заметила, как постепенно бледнеют краски, в то время как светлое небо исчезает под плотным слоем облаков. Она также отметила, что лицо Фурье тоже утратило свой нормальный цвет, и его кожа приобрела серый оттенок, равно как руки и волосы. Ей невольно вспомнилось стихотворение Гете, особенно одна строка: «то серые ивы мерцают во тьме». Комиссар тяжело опустился на сетку кровати. Вероника не знала этого человека, о нем Дамьен упоминал лишь вскользь, но она сразу же различила его огромную усталость, как физическую, так и моральную. До какой степени Сандрина захватила мысли этого полицейского? Сколько ночей он не спал из-за нее? И в какой круг ада она его втянула, чтобы сделать его таким обескровленным и измученным? – Что происходит, комиссар? – Мы… мы нашли прямые улики на чердаке хлева. – Какие улики? – Цепь, матрас, как в погребе. И десять пар обуви, спрятанной в чемодане, размеры от тридцать пятого до тридцать седьмого… – уточнил Фурье. – Детская обувь… – Криминалисты прибудут через несколько часов, они наверняка найдут доказательства, которые не оставят места для сомнений. – А… Дамьен? Антуан сказал, что он больше не ведет это дело…. Что это значит? – Это значит, что иногда дьявол развлекается, преследуя свою жертву через сотни километров. Вы в курсе, что у инспектора была дочь, Мелани? – устало спросил комиссар. – Да, как и все в Вилле, я слышала эту историю. «История, которую не рассказывают при детях, – подумала психиатр, – а шепчутся о ней в коридорах больницы, за стойкой кафе, в рыночных проходах. Передают друг другу на ушко этот всем известный секрет, как позорный приговор – недостойный отец. Уехал и предал память своей дочери. Недостойный отец». – Вернст похищал детей, когда ездил на ярмарки домашнего скота, проходившие по всей Франции. Скорее всего, он привозил их в своем фургоне для перевозки скота, криминалисты это подтвердят, осмотрев машину. Дамьен вышел на этот след, и, разумеется, он проверил присутствие Вернста на дату исчезновения своей дочери. В тот день этот фермер был на ярмарке в тридцати километрах от Мелани… – О, боже… Вы хотите сказать, что… – Что мы нашли пару кроссовок, в которых была девочка в день своего похищения, – объяснил Фурье. – Красные кроссовки, с буквой «М», нарисованной несмываемым фломастером под язычком. Это Дамьен их так отметил, старый рефлекс полицейского: экипировка у нас одинаковая, вот и приходится принимать меры, чтобы не перепутать наши вещи. Поэтому я вынужден отстранить его от расследования. И поэтому я позволил вам приехать сюда. Дамьену понадобится помощь в ближайшие дни… Комиссар встал и положил свою широкую руку на плечо Вероники. В глубине его глаз молодая женщина различила слезы, которые наверняка выльются, когда полицейский вернется домой и останется наедине с мыслями об этой трагедии. Вероника, в свою очередь, подавила боль и спрятала ее в нишу под названием «профессионализм». – Я могу его увидеть? – Да, следуйте за мной. Дамьен сидел на стуле в гостиной, уставившись невидящим взглядом в окно, пейзаж за которым был почти неразличим из-за ливня. Она медленно подошла к нему, села напротив и взяла его за руку. – Дамьен, мне так жаль… На краю деревянного стола виднелся чемодан, наполненный обувью. Полицейские должны были упаковать его содержимое в прозрачные пластиковые пакеты для того, чтобы передать криминалистам, а также предъявить родителям для опознания. Вероника лишь мельком взглянула на него, но тут же пожалела об этом. Ей вспомнился репортаж о фашистском «окончательном решении еврейского вопроса», где показывали сложенную в виде погребальной пирамиды обувь евреев, убитых в одном концентрационном лагере.