– Мы могли бы уйти вместе… – заплакала девочка. – Нет, мне нужно убить Лесного царя, иначе я никогда не смогу вернуться на остров… – Я не понимаю… – Беги, Мелани. Скорее, пока он не вернулся… Беги навстречу жизни… Она еще немного подождала, потом, поняв, что добавить больше нечего, побежала вверх по лестнице, перешагивая через несколько ступенек. Напоследок я ей крикнула, чтобы она обула мои кроссовки, которые стояли у входа, и бежала как можно быстрее, чтобы найти своих родителей, потому что она никогда не должна сомневаться в том, что они ее ждут. А потом я завыла, бабушка. Надрывая голосовые связки. Я так сильно стучала по цементному полу, что разбила пальцы в кровь. Я упрекала себя в малодушии, в том, что потеряла надежду и невольно превратилась в палача, которого я сама когда-то проклинала. Как я могла хоть на секунду поверить ему? Как я могла считать это преступление чем-то нормальным, заглушая свою человечность, чтобы спрятаться за бесчувственностью и отстраненностью? Я не только стала причиной убийства всех этих детей, я также медленно, все эти годы, убивала девочку, которой когда-то была. Ту, которая улыбалась торговцам, которая мечтала, чтобы Поль взял ее за руку и поцеловал, которая надеялась, что мать начнет воспринимать ее как естественное продолжение самой себя, а не как ребенка, родившегося от недостойного отца. Я стояла на коленях, прижавшись лбом к зернистому цементу. Я могла бы покончить с этим прямо сейчас, при помощи ножа, который мне теперь был доступен. Перерезать вены, глубже вскрыть шрамы, оставленные браслетом в то время, когда мое детство еще не совсем ушло, когда я дергала за эту цепь, раздирая себе кожу. Но я только с яростью терла мои бывшие раны об пол, чтобы ощутить хоть что-то, боль, конечно, но также и видимость жизни. Поскольку я знала, что умерла в тот день, когда согласилась делить свою жизнь с этим мужчиной. Все это ощущение безопасности, тошнотворного счастья было ничем иным, как тюрьмой, гораздо более опасным и безвозвратным местом, чем этот погреб, казавшийся мне теперь убежищем от незаметной демонизации моей души, вызванной обольстительными словами фермера. «Родимый, лесной царь со мной говорит: Он золото, перлы и радость сулит». Затем я услышала за спиной легкий шум и обернулась. Они почти все были здесь. Привлеченные разыгравшейся драмой и запахом крови. Они подошли ко мне и потерлись об ноги. Коты. Его дети. Его трофеи. Я поднялась наверх. Мне нужно было сделать еще кое-что, прежде чем исчезнуть на острове навсегда. Пытаясь унять свою дрожь, я рылась в ящиках в поисках «блага Вселенной». «Скоро, совсем скоро, я буду с тобой, бабушка, я уже представляю, как «Лазарус» входит в порт, я чувствую легкое покачивание, когда поднимаюсь на палубу…» Я вдохнула морской воздух, в то время как Поль стоял рядом со мной и показывал мне остров, вырисовывающийся на горизонте. Я наполнила миски, спустившись на причал и собираясь идти в гостиницу. Я добавила снотворного, когда рассматривала снимки бывшего лагеря, висевшие на стене. Я вернулась в погреб и смотрела, как коты едят в последний раз, а где-то невидимая рука бросила монетку в музыкальный автомат. Они уснули быстро, даже шум воды, набирающейся в ванной, не нарушил их сон. Тогда я взяла их, его детей, одного за другим, и опустила на несколько минут в воду, а потом смотрела, как их тела плавают компактной безжизненной массой. «Остров. Забыть все остальное. Спрятаться там. Мне там будет хорошо. Использовать волшебную силу детства. Снова стать ребенком…» Говори со мной о любви, Ну скажи мне ласковое слово… Когда я вновь открыла глаза, я заметила одного кота наверху лестницы. Он осторожно осматривал погреб, не решаясь спуститься ниже, видимо, почуяв смерть своих собратьев. Я решила его пощадить, этого десятого кота. Я не стала звать его к себе, я дала ему шанс, отпугнув его громким криком. Я подумала о Мелани. Удастся ли ей найти дорогу через поля и добраться до какого-нибудь жилья? Не заблудится ли она в ночном тумане? Сможет ли выбраться из владений Лесного царя? Кот развернулся и бросился прочь из дома. Его силуэт замер в последний раз в высокой траве, за подвальным окошком, и бросив прощальный взгляд через стекло, он окончательно скрылся из виду. Час спустя во дворе остановилась машина. Я услышала, как он меня зовет, сначала спокойным голосом, потом с нотками тревоги. Он появился наверху лестницы. Его лицо было бледным. Я улыбнулась ему бесцветной улыбкой, такой же серой, как стена позади меня, которую совсем недавно Мелани раскрасила счастьем. Он сразу все понял и подбежал ко мне, чтобы наотмашь дать пощечину. Он вытащил котов из воды, надеясь их спасти. Но было слишком поздно, катер пошел ко дну, и его дети утонули. Я даже не помню, как схватила камень за ванной. Он повернулся ко мне спиной, и этого было достаточно. Я ударила в первый раз. Кровь брызнула и растеклась по его волосам. Он посмотрел на меня с недоумением в глубине глаз. Я не дала ему времени опомниться и с силой опустила камень на верхнюю часть его лба. Один раз, второй раз. Я продолжала бить, он рухнул на пол. Я не могла остановиться. Его череп трещал при каждом ударе, заливая своим содержимым мою одежду, лицо, цемент. Потом я долго сидела рядом с ним. А затем я отправилась на остров, чтобы найти тебя, бабушка. 18 Комиссар с трудом поспевал за Дамьеном. Тот бежал по направлению к полю, не отвечая на его вопросы. Он увидел, как инспектор распахнул ворота, ведущие на пастбище, и продолжил свой бег в сторону пруда. Достигнув берега, полицейский принялся снимать с себя ботинки и пиджак. – Твою мать, Дамьен, какого черта ты делаешь? – Они там! – крикнул тот, показывая на темную воду. – Он их утопил! – Как… как это? Ты же не собираешься… Но было слишком поздно. Дамьен уже нырнул и скрылся под водой. Все полицейские собрались вокруг пруда и ждали, пока Дамьен устанет обшаривать тину, понимая, что их коллега только что узнал о смерти дочери и что порой лучше не мешать мужчинам совершать безумные поступки. Вероника стояла несколько поодаль, не зная, должна ли она молиться о том, чтобы ее теория подтвердилась, или наоборот, чтобы все оказалось ошибкой. Дождь прекратился, но серые тучи застыли на месте, не собираясь пропускать это зрелище, сгустившись над фермой, чтобы увидеть неподвижных и молчаливых мужчин, похожих на фигурные надгробия на собственных могилах. Дамьен совершил несколько погружений. Его силуэт в ореоле золотистого света ламп исчезал под водой, прежде чем снова показаться на поверхности, чтобы набрать воздуха в легкие. Это продлилось несколько долгих минут. Комиссар опасался, что его инспектор не выдержит и решит больше не всплывать наверх. Но когда он уже собирался отдать приказ вытаскивать Дамьена, тот сам подплыл к ним и обессилено рухнул на берег, лицом в грязь. – Там… Там, внизу мешки… но они слишком тяжелые для меня… Очень тяжелые, – задыхаясь, выговорил он. Все прожекторы были собраны вокруг пруда. Полицейские положили доски, чтобы укрепить и облегчить подступы к воде. Антуан нашел на чердаке хлева крюк и длинную веревку, предложив цеплять этим приспособлением мешки. Он спросил у комиссара, не лучше ли было дождаться приезда криминалистов, но его начальник только отмахнулся от него, снимая ботинки и подворачивая брюки. – Ничего не поделаешь, есть только мы, всегда только мы… Давайте, инспектор, доставайте детей… Дамьен снова нырнул в ледяную воду, вооружившись крюком, и прицепил его к краю того, что показалось ему мешком из джутовой ткани, похожим на те, в которых фермеры хранят зерно. Полицейские напрягли все свои силы, чтобы вытащить его из густой тины. Так, первый мешок медленно показался на поверхности пруда. Когда на место прибыли криминалисты, все мешки были подняты и разложены на досках. Полицейские обшарили пруд лопатами и граблями, найденными на ферме, но больше ничего не нашли. – Они будут их открывать, – предупредил комиссар, глядя, как Дамьен вытирается и переодевается в сухую одежду, которая всегда лежала в багажнике его машины. – Их только девять… – Дамьен… тела сильно повреждены… их будет сложно опознать, – предостерег его Фурье. – Если он их не раздел, одежда нам поможет, даже если она частично испорчена. – Я знаю, но… ты же не надеешься, что Мелани… – Напротив, – отрезал инспектор, – надежда – мое единственное убежище. Веронике удалось убедить Дамьена подождать внутри дома. Она дала ему две таблетки успокоительного, которые он нехотя выпил, утверждая, что в состоянии выдержать правду. Но комиссар, в свою очередь, настоял на этом, приказав своему офицеру оставаться в доме. – На ней были джинсы и синий свитер с капюшоном, – уточнил Дамьен, залпом проглотив две желатиновые капсулы и запив их водкой, найденной в шкафу. – Поняла, – кивнула психиатр, – оставайтесь здесь, я все сделаю. – Вероника? – Да? – Как она нас провела со своим островом… – Да, ей это удалось. Вероника присутствовала при вскрытии мешков. Молодая женщина с отвращением и гневом смотрела, как криминалисты разрезают джутовую ткань и достают тела детей. Она была удивлена, что трупы не сильно разложились. Один из полицейских объяснил, что температура воды, отсутствие фауны некрофагов и морских течений предохранили детей от быстрого разложения. – Если бы тела бросили в море или в реку, они бы сейчас были неузнаваемыми, – добавил он, подув на руки, чтобы согреться. К двум часам ночи девять мешков были вскрыты, и криминалисты взяли необходимые образцы для анализа, прежде чем осторожно упаковать тела в патологоанатомические мешки. Час спустя машины покинули территорию фермы, направляясь в ближайший морг. Остальные полицейские тоже отправились по домам, чтобы попытаться хоть немного поспать, кроме двух дежурных, которые только что прибыли и должны были остаться на месте до утра. Все восприняли приказ комиссара с облегчением, словно опасались потерять частичку себя, если пробудут здесь хоть еще немного.