— Я пытался ему звонить, он не отвечает. — И мне тоже. — Ну так что, мелкая? Как ты? Я слышал, что ублюдок сбежал. Думал, что ты сама мне все расскажешь. Брат Хенли покрутил радио в машине. Она знала, что он не может заставить себя произнести фамилию Оливера. Она помнила, как Саймон сидел у ее постели после смены. Он работал онкологом в больнице Гая[48], а в тот день сразу же примчался в больницу Королевы Елизаветы. «Ты бы могла найти какой-нибудь другой способ сообщить мне, что я стану дядей. Получше», — пошутил он тогда, украдкой проверяя ее давление на мониторе. — Насколько я понимаю, его еще не поймали? — спросил Саймон. — Нет. Но его ищут. Все его ищут. — Он за тобой не придет? То, что было у вас дома на днях, не повторится? — Сомневаюсь. — Хенли надеялась, что сможет успокоить брата, пока они едут в Беллингем[49]. — Я не вижу причины, зачем бы ему оставаться в городе, да еще и появляться у моего дома. — Надеюсь, что этого ублюдка найдут под каким-нибудь обрывом. — Саймон зевнул. — Я очень устал. — Прекрати жаловаться. Ты сам хотел быть хирургом. — Я думал, что это сделает меня более привлекательным для дам. Кстати, раз мы заговорили о дамах. Как там очаровательная Лин? — Оставь Лин в покое. — Хенли шлепнула Саймона по руке. — Ай! Я же ничего не сделал. Я женатый мужчина с тремя детьми, которые не дают мне покоя. Дай мужчине возможность пофантазировать. — Фантазируй о своей жене. — Прошу тебя! Даже в моих фантазиях Мия говорит мне, что у нее болит голова. — Шут гороховый, — рассмеялась Хенли. — Саймон, ты хирург, правильно? — Ну, последние годы был им. — Скажи мне, легко ли достать атри… О господи. Атракур… — Атракурий безилат. — Саймон уменьшил громкость радио. — Зачем он тебе? — Мне — ни за чем. Это связано с расследованием. Так насколько легко его достать? Хенли припарковалась перед домом их родителей, и они вышли. — Ну, нельзя прийти в «Бутс»[50] и купить его без рецепта. Это я тебе точно могу сказать. Его используют только во время хирургических операций. Фактически держат под замком. Даже я не могу просто зайти на склад и взять пару упаковок. Но это не значит, что никто вообще не может до него добраться, если он очень нужен. И врачи, и медсестры воруют наркотики и другие препараты из больниц. Это не новость. Хенли и Саймон остановились перед входом в дом. Из замка торчала связка ключей. — Это не похоже на папу, — заметил Саймон, повернул ключ и открыл дверь. У Хенли было ощущение, будто она идет по совершенно незнакомому дому. На тумбе, где у ее матери всегда стояла ваза с цветами, теперь скопилась гора нераспечатанных писем. Зеркало в позолоченной раме над ней было заляпано отпечатками жирных пальцев. В доме пахло сигаретным дымом и какой-то гнилью из помойного ведра на кухне, которое давно нужно было вынести. — О, папа! — воскликнула Хенли, когда они с Саймоном вошли в гостиную. Элайджа сидел в кресле и смотрел новости, или это новости смотрели на него, а он просто уставился в пространство. У него на коленях стояла пепельница, доверху заполненная окурками и готовая в любую секунду свалиться на пол. Рядом с банкой из-под пива «Гиннесс» на полу стояла грязная тарелка. В гостиной царил страшный беспорядок. Их отец выглядел ужасно, одежда на нем была мятая и грязная. — Что вы здесь делаете? Что вы делаете в моем доме? Элайджа встал. Окурки и пепел рассыпались по полу. — Папа! Папа! Успокойся, — сказала Хенли. — Вам здесь не место. Я вам уже говорил, что не хочу вас здесь видеть. Я сейчас позвоню в полицию. Хенли рассмеялась, скорее от отчаяния, чем от нелепости его слов. Она взяла отца за руку. — Папа, пожалуйста! — Вам здесь не место. — Элайджа вырвал руку. — Ее больше нет, так зачем вы приехали? Хенли сглотнула, ей хотелось разреветься, но она сдержалась. — Мы просто хотим тебе помочь, папа, — включился в разговор Саймон, обнимая отца за плечи. — Мы знаем, что тебе тяжело. — Прекрати, — велел Элайджа. — Нам всем не хватает мамы. — Прекрати! Прекрати! Элайджа вырвался из объятий Саймона и опять рухнул в кресло. Хенли посмотрела на Саймона. Когда они были младше, они не знали, что делать в те периоды, когда отец «ускользал» от них. Обычно он уходил в свободную спальню и мог оставаться там по несколько недель. Он задергивал шторы, комната погружалась во тьму, отец лежал на кровати и смотрел в потолок. Мама говорила им, чтобы оставили отца в покое, дали ему отдохнуть. Хенли все равно обычно усаживалась на краешек его кровати, когда возвращалась из школы, и рассказывала отцу о том, как прошел ее день, спрашивала его, когда он встанет и отвезет ее на гимнастику. Ей тогда было пятнадцать лет, и она подслушала, как мама произносила слово «депрессия», разговаривая с тетей Сесилией. — Давай мы с Саймоном тут уберемся и, может… — Может, ты поедешь ко мне? Поживешь со мной, Мией и внуками? — предложил Саймон, поднимая с пола грязную тарелку. — Я возьму на работе небольшой отпуск. — Я не могу допустить, чтобы они видели меня в таком виде, — сказал Элайджа. — И я не хочу, чтобы вы видели меня в таком виде. У Хенли подогнулись ноги, она почувствовала слабость и буквально рухнула на большой диван. Она закрыла лицо руками. На них хлынули горячие слезы, когда она услышала слова отца: — Я сломленный человек. Я никогда не хотел, чтобы вы видели меня сломленным. Глава 48 Хенли сидела за своим кухонным столом в пижаме, смотрела на стеклянные двери и на дождь. Она чувствовала себя изможденной, и усталость волнами накатывала на нее. Им потребовался почти час, чтобы убедить отца собрать сумку и перебраться домой к Саймону. Стэнфорд уже заснул у нее на диване к тому времени, когда она наконец вернулась в полночь. Дома было тихо без Эммы, подпевавшей своим детским передачам, без лая Луны и стонов Роба, сокрушающегося о состоянии финансовых рынков, сидя за своим ноутбуком. Чай, который для нее заварил Стэнфорд, давно остыл. Бабье лето быстро закончилось, небо на улице было серым, мрачным и тяжелым — и это полностью соответствовало ее настроению. Ей удалось заснуть всего на три часа. Хенли напряглась, услышав, как в замке входной двери поворачивается ключ. — Так, это определенно подсказка для меня, что пора и честь знать, — объявил Стэнфорд, беря банан из вазы с фруктами. — Спасибо за то, что согласился у меня переночевать. — Не за что. Я на вчерашний вечер ни с кем заранее не договаривался, поэтому ты не нарушила никакие мои планы. Но, Энж, послушай мой совет. — Я знаю, что ты собираешься сказать. Хенли встала и вылила остывший чай в раковину. — Не сомневаюсь, что знаешь. А я знаю тебя. Ты хочешь со всем справиться сама, все взвалить себе на плечи, но ты не можешь все делать одна, поэтому не дави на него. Все это совсем нелегко. Дверь открылась и закрылась. У Хенли оставалась минута, пока Роб снимет кроссовки и мокрое худи. Все его эсэмэс были одинаковыми: «Нам нужно поговорить». Три слова, которые ни разу в истории не предвещали разговор, который может закончиться миром или хотя бы приемлемым соглашением. — Я купил тебе латте, — Роб поставил стаканчик на стол. — Пол? Я тебя сразу и не заметил. — Доброе утро, дружище. — Они пожали руки. — Не хотел, чтобы Анжелика тут ночевала в одиночестве. Так, я пошел. Скажи Эмме, что дядя Пол передавал ей привет. — Обязательно. Роб протянул Хенли белый стаканчик, на котором черным маркером сбоку было написано имя Анжелика. Как всегда, неправильно. — Спасибо, — поблагодарила Хенли. Горячая коричневая жидкость вылилась из-под неплотно прилегающей крышки ей на руки. Хенли не хотела кофе, но все равно сделала глоток. — Как там Эмма? Я собиралась вчера связаться с вами по ФейсТайм, но допоздна задержалась у папы. — С ней все в порядке. У пары детишек из ее группы проблемы с желудком, может, даже желудочный грипп. Поэтому не удивляйся, если и Эмма с ним сляжет. Мама счастлива с ней повидаться, ужасно балует. Но вся эта ситуация ее не радует. — Кого бы она порадовала? — Хенли закатила глаза. — Маму нельзя за это винить. То полиция каждые пять минут проверяла, как у нас дела, а теперь патрульная машина постоянно припаркована перед входной дверью. Кому это понравится? — Но она же знает, что речь идет о безопасности ее внучки? Если твоя мама хочет рискнуть… — Ты прекрасно знаешь, что не хочет. Ты сегодня не пойдешь на работу? — Пойду, но позже. Сегодня утром мне нужно сделать несколько дел.