– По-моему, просто прелестная. Разрешите взглянуть? – сказала миссис Рэтклиф. Она взяла в руки футляр, внимательно осмотрела брошь и вернула девушке. – Прелестная! – повторила она. – И очень необычная. Можно ее купить, так сказать, в готовом виде? Грант едва заметно покачал головой и тем самым пришел на выручку на мгновение растерявшейся мисс Динмонт. – Нет, ее пришлось заказывать, – ответила она. – Тогда остается только позавидовать вашей кузине. Если брошь ей не понравится, значит у нее просто отсутствует вкус. – Ну мы ничего не теряем, даже если и не понравится. Мэри всегда может слукавить и сказать, что брошь очаровательна. Вы, женщины, – лукавые созданья, – заметил Грант. – Ай, как не стыдно! – воскликнула мисс Летбридж. – Бедненький! Вам просто не везло с женщинами. – Нет, серьезно, разве я не прав? Вся ваша жизнь – сплошная цепь милых обманов; ах, вы очень сожалеете, но никак не сможете встретиться; ах, вас нет дома; ах, вы, разумеется, пошли бы, но не можете; ах, как жаль, что господин N не может побыть подольше, но ничего не поделаешь… Если вы не лукавите с друзьями, то рассказываете небылицы своим горничным. – Может, я не всегда искренна с друзьями, но рассказывать небылицы горничным?! Вот еще! – воскликнула миссис Рэтклиф. – Ой ли? – протянул Грант, глядя на нее снизу вверх. Наблюдай кто-нибудь в этот момент за инспектором, ему бы и в голову не пришло, что этот господин в съехавшей на глаза шляпе, удобно расположившийся на песочке, находится при исполнении прямых служебных обязанностей. – Возьмем, к примеру, вас, – лениво продолжал Грант. – На следующий день после убийства вы собирались отплыть в Штаты, правильно? – Правильно, – безмятежно подтвердила миссис Рэтклиф. – Хорошо. Тогда почему вы сказали горничной, будто едете в Йоркшир? Миссис Рэтклиф сделала резкое движение, словно собиралась встать, но потом снова откинулась на спинку шезлонга и произнесла: – Не понимаю, о чем вы говорите. Ничего подобного насчет Йоркшира я ей не говорила. Я сказала, что еду в Нью-Йорк. Ложь выглядела настолько естественно, что Грант поспешил продолжить атаку, добавив: – Она, во всяком случае, утверждает, что вы упоминали Йоркшир. – Откуда вам это известно? – как и следовало ожидать, спросила миссис Рэтклиф. – Инспектору полиции известно обо всем на свете, – отшутился Грант. – Вы хотите сказать, инспектор полиции способен на все! – вспылила миссис Рэтклиф. – Может, вы дошли до того, что назначали Энни свидания? Не удивлюсь, если вы подозреваете, что это я совершила убийство! – И я не удивлюсь. Инспектора полиции всегда всех подозревают. – Значит, я должна еще сказать спасибо, что ваши подозрения завершились на стадии ухаживания за моей горничной. Грант поймал устремленный на него из-под узких полей шляпки взгляд мисс Динмонт. Из разговора она, разумеется, догадалась, что миссис Рэтклиф имеет какое-то отношение к убийству в очереди, и это заставило ее насторожиться. – Да, я знаю, что не вызываю симпатии у публики, – сказал он и ободряюще ей улыбнулся, подумав при этом: «Она должна понять, если хорошенько поразмыслит, что мои расспросы сейчас направлены не против Ламонта, а скорее ему во благо». – Однако следует отдать мне должное: справедливость – мое ремесло, – сказал он вслух. – Пойдемте выпьем чая, – предложила мисс Летбридж. – Может, в наш отель? Или куда-нибудь в другое место? Как думаешь, Мег? Что до меня, то сэндвичи с анчоусом и кексы с коринкой мне уже до смерти надоели. Грант предложил всем отправиться в кафе, знаменитое своими пирожными, и принялся собирать раскиданные вещи миссис Рэтклиф. При этом он сделал так, что письменный бюварчик как бы от его неловкого движения выпал и раскрылся. На странице с неоконченным письмом, залитой ярким солнечным светом, перед ним возникли строчки, написанные крупным округлым почерком – почерком миссис Рэтклиф. – Извините! – произнес он и положил бюварчик на кипу журналов и брошюр. С гастрономической точки зрения посещение кафе можно было счесть удачным, однако, подумал Грант, как попытка развлечь дам это полное фиаско. Две из них явно проявляли к нему недоверие; третья же, мисс Летбридж, держалась с нарочитой веселостью, чем лишь подчеркивала овладевшее ею чувство неловкости. Когда они распрощались и Грант со своей спутницей уже в сумерках двинулись по направлению к станции, он сказал: – Вы держались молодцом, мисс Динмонт. Не знаю, что бы я без вас делал. Она не ответила. Во время обратной дороги девушка была так молчалива, что Грант, и без того недовольный собой, расстроился вконец. Почему, собственно, она ему не верит? Неужели считает его коварным чудовищем, способным использовать ее в своих злодейских целях?! «А почему ты считаешь, что тебе обязаны верить? – насмешничало его второе „я“. – Ведь ты – полицейский. По сравнению с офицером уголовной полиции сам Макиавелли покажется чистоплюем!» Когда Грант находился в разладе с самим собой, его губы непроизвольно складывались в сардоническую улыбку. Это происходило и теперь. Он не нашел ответа ни на один из досаждавших вопросов. Он не понял, признала ли миссис Рэтклиф брошь или нет; не мог решить, действительно ли она упомянула в разговоре с горничной Нью-Йорк, а та просто перепутала, или нет. Даже то, что он увидел образец ее почерка, само по себе еще ничего не давало: такой же крупный округлый почерк был у большинства женщин. Короткое молчание при первом взгляде на брошь могло быть объяснено просто тем, что она разбирала переплетенные буквы. И расспросы о том, кому она предназначается, могли быть вполне невинными. А могли свидетельствовать как раз об обратном. Если эта особа действительно причастна к убийству, то должна обладать незаурядным умом и вряд ли легко даст себя уличить. Один раз при первом допросе ей уже удалось одурачить его: тогда Грант не потрудился присмотреться к ней внимательно. Она с легкостью может продолжать дурачить его и теперь – если только Грант не сумеет обнаружить какой-нибудь чертов факт, объяснить который ей окажется не под силу. – Что вы думаете о миссис Рэтклиф? – спросил он девушку. Кроме деревенского паренька с подружкой, в их купе никого не было. – А в чем, собственно, дело? – проговорила она. – Вы задали вопрос просто так или это продолжение расследования? – Послушайте, мисс Динмонт, вы на меня обиделись? – Обиделась – не то слово. Я уже говорила, что не люблю, когда из меня делают дуру, а сейчас я чувствую себя именно так. Горечь, прозвучавшая в ее голосе, вконец расстроила Гранта. И он, даже не стараясь этого скрыть, сказал: – И совершенно напрасно. Вы справились с заданием как профессионал, и у вас нет никаких оснований быть недовольной собой или обиженной. Я бьюсь над одной загадкой и никак не могу ее разрешить, поэтому мне требуется ваша помощь – только и всего. Потому я и поинтересовался сейчас вашим впечатлением о миссис Рэтклиф. Мне нужно услышать мнение одной женщины о другой, мнение непредвзятое. – Ну, если честно, по-моему, она просто глупа. – А вам не кажется, что это – одна видимость и что за нею скрывается глубокий ум? – Ничего за нею не скрывается, по-моему. – Думаете, она пустышка? Подождите-ка… – Тут и ждать нечего. Вы спросили мое мнение, я вам его и высказала. Она пустышка и глупа как пробка. – А ее сестра? – не унимался Грант, хотя этот вопрос уже не имел никакого отношения к расследованию. – Она – совсем другое дело. У этой и ума, и индивидуальности хоть отбавляй, хотя по виду не скажешь. – Как вы думаете, может ли такая, как миссис Рэтклиф, убить человека? – Никогда. – Почему же? – Кишка тонка, – образно ответствовала мисс Динмонт. – Она могла бы это сделать только в припадке ярости, но через минуту все бы уже об этом знали и помнили бы это до конца своих дней. – Полагаете ли вы, что она способна знать об убийстве и никому не проговориться? – Вы имеете в виду – знать, кто убил? – Да. Мисс Динмонт изучающе посмотрела на непроницаемое лицо инспектора; по нему медленно скользили огни очередной станции, и поезд остановился. «Эридж! Эридж!» – прокричал проводник, с грохотом соскакивая на безлюдную платформу. – Хотелось бы мне знать, о чем вы сейчас думаете, – проговорила девушка напряженным голосом. – Желаете сделать из меня дуру второй раз за один вечер? – Уверяю вас, мисс Динмонт, мне еще не приходилось быть свидетелем того, чтобы вы совершили хоть одну глупость, и готов побиться об заклад, мне и не придется с этим столкнуться. – Приберегите подобную лесть для миссис Рэтклиф, но я вам отвечу. Да, я думаю, что она могла бы смолчать об убийстве, но только в том случае, если бы она лично была заинтересована в таком умолчании. Теперь все. Грант не совсем понял значение ее последних слов: то ли она желала подчеркнуть, что больше ей нечего сказать, то ли давала понять, чтобы он прекратил свои расспросы. Однако ее мнение дало ему достаточную пищу для размышлений, и остаток пути они провели в молчании. – Где вы остановились? – спросил Грант, когда поезд прибыл в Лондон. – Не в больнице же? – Нет. В своем клубе на Кавендиш-сквер. Несмотря на возражения, инспектор проводил ее до дверей клуба и распрощался на пороге, поскольку от ужина с ним она категорически отказалась. – Чем вы собираетесь заполнить остаток своего отпуска? – спросил он перед уходом. – Прежде всего навещу тетю. Я пришла к выводу, что из двух зол предпочтительнее то, с которым мы хорошо знакомы, – ответила девушка. Инспектор успел заметить, как при свете, падавшем из холла, ее зубы сверкнули в улыбке, и откланялся, уже без ощущения, что он – жертва несправедливости, – ощущения, которое не покидало его несколько часов кряду.