– Говорит, что не знает, было на нем пальто или нет. Она только видела его макушку поверх живой изгороди, когда он проходил мимо ее дома. Правда, было на нем пальто надето в то утро или нет, в сущности, не важно, потому что, по словам миссис Питтс, оно, как и пальто мисс Клей, обычно лежало за сиденьем в машине. Миссис Питтс не помнит, когда она видела это пальто в последний раз. Он часто его надевал – и по утрам, и по вечерам. Она говорит, что он вообще был «зяблик». Считала, это оттого, что он долго прожил в теплых краях. Вообще, она о нем невысокого мнения. – Считает его негодяем? – Да нет. Просто никчемным парнем. Сдается мне, сэр, что совершил это дело очень умный человек. – Почему вы так решили? – Не объявись эта пуговица, никто ничего и не заподозрил бы. Сочли бы, что женщина утонула. Было известно, что она каждое утро ходит купаться, так что ничего необычного в ее смерти не было бы. Ни следов чужих на берегу, ни оружия, никаких внешних признаков насильственной смерти. Все очень аккуратно исполнено. – Да, действительно аккуратно. – Не слышу в вашем голосе особого восторга, сэр. – Меня смущает это чертово пальто. Если бы вы собирались утопить женщину в море, неужели вы бы надели плащ или пальто? – Не знаю. В зависимости от того, какой способ я захотел бы избрать. – Ну и какой же способ вы бы предпочли? – Поплыл бы вместе с ней, а потом пригнул бы ей голову и подержал под водой. – Тогда наверняка у вас все руки окажутся расцарапанными. Уже улика. – У меня бы никаких царапин не нашли. Я бы схватил ее за щиколотки, пока мелко, а потом, где поглубже, просто перевернул бы ее вверх тормашками и держал так, пока не утонет. – Ну и Уильямс! Ну и злодей! – А как бы вы это сделали, сэр? – Идея с водной акробатикой меня не прельщает. А вдруг я вообще не умею плавать или боюсь холодной воды? Или, предположим, мне надо как можно быстрее исчезнуть, а тут пока еще выберешься из воды, пока оденешься… Нет, я бы взобрался на скалу где-нибудь на глубоком месте, окликнул бы ее, а когда она подплыла, схватил бы за голову и держал под водой. Таким образом, она бы могла мне только руки расцарапать, но, чтобы избежать этого, я бы надел кожаные перчатки. Через несколько секунд она бы потеряла сознание – и все было бы кончено. – Великолепно, сэр, только такой метод на мили от Гейна нигде нельзя применить. – Почему это? – Утесов нет. – Ага, правильно. Молодец. Но можно найти им замену: каменные гряды, которые уходят далеко в море. – Точно! Вы думаете, так оно все и случилось, сэр? – Как знать? Пока это всего лишь теория. Но пальто все-таки меня сбивает с толку. – Не вижу на это причины, сэр. Утро было туманное, и в шесть часов еще довольно прохладно. Любой мог быть в пальто. – Возмо-о-жно, – протянул Грант и решил пока больше не думать про пальто. (Это был один из тех случаев, когда маленькая деталь не укладывалась в привычное логическое построение: частенько именно внимание к таким алогичным деталям обеспечивало Гранту успех в решении сложного дела.) Грант стал давать Уильямсу указания по поводу того, чем ему заниматься, пока он сам будет в городе. Под конец он сказал: – Я только что снова виделся с Тисдейлом. Он получил место официанта в «Моряке». Не думаю, что он пустится в бега, но для верности приставьте к нему человека. Полагаю, Сангер с этим справится. Вот предполагаемый маршрут, по которому проехал Тисдейл, когда угнал машину. – С этими словами он передал Уильямсу лист бумаги и добавил: – Перепроверьте его. Может быть, несмотря на ранний час, кто-нибудь запомнил его или машину. Главное, узнайте, был ли он в пальто. Мое мнение таково, что он действительно угонял машину. Но не по тем причинам, которые назвал. – Когда я прочел его показания, то решил, что он дал очень неправдоподобное объяснение. Неужели ничего лучше не смог выдумать? Как вы считаете, сэр, почему он это сделал? – Когда он ее утопил, то, вероятно, первой его мыслью было поскорее убраться отсюда подальше. С машиной он смог бы очутиться на другом конце Англии или даже за границей прежде, чем был бы обнаружен труп. Но потом что-то его остановило: он понял, что делает великую глупость. Может, спохватился, что на обшлаге не хватает пуговицы. Во всяком случае, до него дошло, что самое безопасное для него – оставаться на месте и делать невинный вид. Он избавился каким-то манером от обличающего его пальто – даже если он и не заметил отсутствия пуговицы, рукава пальто должны были быть по локоть мокрые, – повернул назад, поставил на место машину, обнаружил, что благодаря приливу тело уже нашли, и прекрасно разыграл на пляже сцену шока. Ему даже не очень-то пришлось и притворяться: одной мысли о том, что он чуть не свалял дурака, наверное, оказалось вполне достаточно, чтобы впасть в истерику. – Так вы считаете, это все-таки он? – Не знаю. Мне кажется, у него не было мотива. Он остался без гроша, а она была женщиной щедрой. У него были все основания желать ей долгой жизни. Он, конечно, был ею увлечен. Он утверждает, что не был в нее влюблен, но на его слова мы полагаться не можем. Хотя, думаю, он не соврал, когда сказал, что между ними ничего не было. Он мог быть на нее зол за это, но, мне кажется, он, скорее всего, просто накинулся бы на нее с кулаками. А убийство – и это самое отвратительное, Уильямс, – совершено с холодным расчетом. – Вы совершенно правы, сэр. У меня прямо все внутри переворачивается, – сказал Уильямс, любовно подцепляя вилкой кусок отменного уилтширского сыра и отправляя его в рот. Глядя на него, Грант невольно улыбнулся. Ради этой улыбки его подчиненные готовы были за него в огонь и в воду. Он и Уильямс часто работали в паре, и всегда к обоюдному удовольствию и в полном согласии. Главным образом, вероятно, оттого, что Уильямс, дай ему бог здоровья, никогда не помышлял о карьере. В глубине души он был в гораздо большей степени добрым супругом своей хорошенькой преданной женушки, чем честолюбивым сержантом криминальной полиции. – Жаль, что я не успел перехватить ее поверенного после слушания. Мне многое надо у него выяснить, а теперь одному Богу известно, где он будет проводить уик-энд. Я запросил в Ярде досье на нее, но поверенный наверняка сможет мне рассказать гораздо больше. Надо выяснить, кому она завещала деньги. Для Тисдейла ее смерть – катастрофа, но, возможно, для многих – это подарок судьбы. Поскольку она американка, то, вероятнее всего, ее завещание где-нибудь в Штатах. К моему приезду в Ярде уже будут все нужные сведения. – Кристина Клей никакая не американка, сэр! – воскликнул Уильямс таким тоном, будто его безмерно удивила неосведомленность Гранта. – Да? А откуда она? – Уроженка Ноттингема. – Но все говорят о ней как об американке. – Факт есть факт. Родилась в Ноттингеме и школу там окончила. Говорят, потом работала на кружевной фабрике, хотя тут за правду не поручусь. – Я и забыл, что вы киношный фан. Давайте выкладывайте, что вам еще о ней известно. – Как вам сказать, я знаю только то, что вычитал в таких журналах, как «Мир кино», «Фото» и прочих. Они, конечно, печатают массу всякой чепухи; с другой стороны, часто публикуют самые интимные факты – только чтобы привлечь читателей. Она не любила давать интервью. Каждый раз излагала события своей жизни по-новому. А когда ей на это указывали, говорила: «Ну, прошлый рассказ у меня вышел очень скучный! Я придумала поинтереснее». Каждый раз не знали, чего от нее ждать. Все объясняли ее темпераментом. – А вы бы это иначе объяснили? – живо спросил Грант, чей слух всегда чутко схватывал любую еле заметную интонацию. – Пожалуй, да, иначе. Мне всегда представлялось, что это ее средство самозащиты. Понимаете, люди ведь только в том случае могут причинить вам боль, если они хорошо знают ваши слабые места. А коли они не знают, кто вы есть на самом деле, то вы сами можете ими вертеть как вздумается, а не они вами. – Бывшая работница кружевной фабрики, которая сумела пробиться в кинозвезды, вряд ли могла остаться легкоранимой. – Как раз потому она и была такой, как там вы ее сейчас назвали, что вышла из работниц. Ее карьера была головокружительной: каждые полгода она оказывалась уже в ином, новом для нее мире. А это требует железной выдержки. Это все равно как ныряльщик, когда он стремительно поднимается из глубины на поверхность: приходится все время приспосабливаться к меняющемуся давлению. Нет, я думаю, ей необходима была раковина, куда она могла спрятаться, – и пусть все теряются в догадках, где она на самом деле. – Оказывается, вы были ее фаном, Уильямс? – Точно, был, – коротко ответил Уильямс, и его розовые щеки еще чуть-чуть порозовели. Он в сердцах шлепнул джем на огромный кусок хлеба. – И я не успокоюсь, пока не защелкну браслетки на руках парня, который это сделал. – У вас есть соображения, кто это мог быть? – Вы, конечно, можете на меня обижаться, сэр, но, по-моему, вы упускаете из виду человека, у которого явно был мотив. – Кого это? – Джасона Хармера. Чего он тут вынюхивал с утра пораньше? – Приехал из Сануиджа. Там ночевал на постоялом дворе. – Это он так говорит. Местная полиция это проверяла? Грант сверился со своими записями: – Вроде бы нет. Он давал показания до того, как нашли пуговицу, тогда еще никто ни о чем не подозревал. А потом все сосредоточились на Тисдейле. – Мотив у Хармера достаточно серьезный. Клей его бросает, и он застает ее в коттедже с мужчиной. – Да, ничего не скажешь, весьма правдоподобно. Тогда добавьте к своему списку дел еще и перепроверку Хармера. Узнайте, что у него с собой из одежды. SOS по поводу брошенного пальто уже разослан. Надеюсь, он даст какие-то результаты. Пальто – это все-таки более солидная улика, чем пуговица. Кстати, Тисдейл утверждает, что весь гардероб, кроме вечернего костюма, продал старьевщику с подходящей фамилией Тогер – в тогу облаченный, но он не знает, где его основная база. Это не тот ли, что располагался на Кровен-роуд? – Тот самый. – А где он теперь? – В Вестбурн-Гроув, на самой окраине. – Спасибо. Не сомневаюсь, что Тисдейл тут не соврал. Но есть вероятность, что такого же типа пуговицы и на другом его пальто. Это может тоже нам что-нибудь прояснить. Ну ладно, принимайтесь за работу, – заключил Грант, решительно вставая. – Хотя работа пока что идет вхолостую – как на кирпичном заводе: печь для обжига есть, а глины на кирпичи нет. Он вынул из кармана «Страж» – так назывался дневной выпуск «Кларион» – и положил его рядом с тарелкой Уильямса. Набранный крупными буквами на первой полосе заголовок гласил: «Была ли смерть Кристины Клей несчастным случаем?» – Опять этот Джемми Хопкинс! – с отвращением воскликнул Уильямс и досадливо бросил в крепкий чай кусок сахара. Глава шестая Марта Халлард, как и полагалось ведущей актрисе, известной почти столь же широко, как собор Сент-Джеймс или Хеймаркет, занимала апартаменты в доме, где лестницы были устланы ковровыми дорожками и в коридорах царила торжественная тишина. Устало поднимаясь по лестнице, Грант по достоинству оценил мягкий ковер под ногами, мельком подумав о том, каких трудов стоит пылесосить его каждый день. Он еще только входил с улицы через вертящуюся дверь, когда бледно-розовый лифт бесшумно заскользил вверх, поэтому, не дожидаясь его возвращения, Грант стал подниматься на второй этаж пешком. Консьержка сказала, что Марта у себя, около одиннадцати она приехала из театра и с нею еще несколько человек. Грант пожалел, что она не одна, но был полон решимости до исхода дня все-таки составить хоть какое-то представление о Кристине Клей и о тех, кто ее окружал. Баркеру не удалось назначить для него встречу с адвокатом. Его слуга сказал, что хозяин, в шоке от происшедшего, удалился в деревню, не оставив адреса, и не вернется раньше понедельника. («Вам попадался хоть когда-нибудь адвокат, подверженный шокам?» – заметил по этому поводу Баркер.) Так что с содержанием завещания, которое больше всего интересовало Гранта, придется ждать до понедельника. В Скотленд-Ярде он прочел ее досье – пока что неполное, а только то, что им удалось собрать за последние двенадцать часов, – всего пять страниц, и в нем лишь два обстоятельства привлекли внимание Гранта. Ее настоящее имя было Кристина Готобед. И у нее не было любовников. Во всяком случае, официально. Даже в те решающие годы, когда незаметный бродвейский цветочек вдруг пышно расцвел и превратился в эстрадную певицу – звезду первой величины, у нее не было покровителя. Не было и позже, когда от музыкальных комедий она перешла к драме. Казалось, она взлетела к звездам только за счет собственных талантов. Это могло означать одно из двух: либо она до своего замужества в двадцать шесть лет оставалась девицей (что Грант, знакомый с жизнью не по учебникам психологии, считал вполне вероятным), либо она дарила свои ласки, лишь подчиняясь велению сердца (или капризу – все зависит от того, кто это говорит, романтик или циник). Четыре года назад лорд Эдуард Чампни (известный публике как Чинс), пятый сын старого Бада, встретился с ней в Голливуде, а через месяц они поженились. В то время шли съемки ее первого серьезного фильма, и, по общему мнению, «замужество пошло на пользу ее карьере». Два года спустя лорда Эдуарда знали уже только как «мужа Кристины Клей». Говорили, что он воспринял это совершенно спокойно. И брак оказался прочным. Судя по всему, они относились друг к другу дружески и со взаимным уважением. Вероятно, этому способствовала профессия Кристины, требовавшая от нее немало времени и сил; с другой стороны, основной интерес в жизни сэра Эдуарда (помимо Кристины) составляло посещение далеких стран, населенных дикими племенами, и их последующее описание. Пока он готовил очередную книгу, они с Кристиной жили более или менее под одной крышей и явно были довольны обществом друг друга.