И еще пара абзацев между. Ничего такого, чего нельзя было бы сделать без докторской степени, но образование – это то, за что мне платят. * * * Через неделю после того, как отчет с моими изысканиями был направлен Нэнси Маэстро, я вернулся с утренней пробежки домой и обнаружил у себя на террасе Конни Сайкс – она сидела на плетеном стуле из тех, которые мы с Робин регулярно оставляем там на случай, если кому-то из нас захочется полюбоваться солнцем, встающим из-за деревьев. Утро было теплое; я вспотел, запыхался, на мне были шорты и майка без рукавов. – Отличная мускулатура, доктор, – сказала она. – Чем я могу вам помочь, Конни? – Как и явствует из ситуации, я раздавлена. – Мне очень жаль… – Я понимаю, – ответила она голосом таким мягким, какого я у нее не помнил. Хотя странная, механическая четкость речи никуда не делась. Как будто ей необходимо было взвесить каждое слово, прежде чем выпустить его в мир. – Я сразу поняла, что шансов у меня мало. Можно мне войти? Я ответил не сразу. – Мне нужна небольшая психологическая поддержка. Вы же психолог. Я взглянул на часы. – Я не отниму у вас много времени. Мне просто нужно… адаптироваться. Поговорить о своих планах на будущее. Может быть, мне кого-нибудь усыновить? – Вы уже думали об этом раньше? Ее плечи опустились со вздохом. – Мы не могли бы поговорить? Пожалуйста. Совсем недолго, но я заплачу вам, как за полный сеанс. – Платы не нужно, – сказал я. – Проходите. * * * На этот раз она пропустила меня вперед. На кушетке выбрала другое место. Свою кожаную сумку положила справа от себя, а руки сложила на коленях. – Доброе утро, – сказал я. Она улыбнулась. – Полагаю, все кончилось именно так, как и должно было кончиться. Вот только судьба бедного ребенка меня по-прежнему заботит. – Судьба Рамблы? – Она действительно в опасности, доктор. Хотя ни вы, ни суд в это не верите. Сомневаюсь даже, чтобы в это верила мой адвокат. Но я обладаю превосходными аналитическими способностями. С детства. Я вижу – даже чувствую – то, что ускользает от внимания других людей. Мягкость исчезла из ее голоса. В глазах появилось что-то новое. Намек на… иррациональность? – Значит, – сказал я, – вы задумались об усыновлении? Конни рассмеялась. – Зачем это мне? Неужели вы думаете, что я пойду на риск, связав себя с генетически ущербным материалом? Нет, это был просто предлог… как говорится, затравка, для начала разговора. Я установила с вами контакт, вошла к вам в доверие, чтобы вы впустили меня в дом. Так, кажется, это у вас называется – войти в доверие? Да, в прошлый раз вы здорово меня надули, доктор. Убедили меня, что мы с вами друг друга понимаем, а потом взяли и написали, что у меня нет ни малейших оснований для иска. Очень неэтично, доктор. – Конни… – Для вас доктор Сайкс, – отрезала она. – Вы доктор, и я тоже доктор, ясно? Это самое малое, что вы можете для меня сделать. Выказать хоть немного уважения. – Справедливо, – сказал я, следя за каждым ее движением. – Доктор Сайкс, я никогда… – Ну, конечно, вы никогда, – снова оборвала меня она. – Вы просто доктор Никогда. И это из-за вас бедный ребенок никогда теперь не узнает жизни, которой он достоин. Разгладив на коленях габардиновые слаксы, она положила левую руку на тонкую кожу своей сумки цвета виски и погладила ее. – Я не собираюсь стрелять в вас, доктор Делавэр. Хотя и следовало бы. Она похлопала по сумке, ощупала пальцами вздутие на ее кожаном боку, улыбнулась еще шире и стала ждать моего ответа. Как профессиональный комик ждет реакции публики. Я молчал, и тогда она еще раз похлопала по сумке, уже сильнее. Что-то внутри отозвалось глухим звуком. Что-то твердое и плотное. Намек на то, что она пришла с оружием. Если это так и она на самом деле решит пустить его в ход, то бежать мне некуда – между нами письменный стол, и он слишком большой. Плохо мое дело; однако я сам виноват – нарушил все свои неписаные правила, впустил ее внутрь, позволил ей застать меня врасплох. Но ведь подобные вещи нельзя предвидеть. Многие жертвы наверняка думали так же. Только в моем случае это непростительно; меня-то как раз учили предвидеть непредвидимое, это часть моей профессиональной подготовки. И я всегда считал, что это неплохо мне удается. Наихудший вид высокомерия: самоуверенная небрежность. Я изучал странную женщину с тусклыми глазами, что сидела напротив. Ответом мне был безмятежный взгляд. В нем читалась полная удовлетворенность собой. Она заставила меня бояться – и знала это. Получила то, зачем пришла. Угрожая мне, она впервые назвала меня по фамилии. Новая форма интимности. Я молчал. Конни Сайкс рассмеялась. Потом встала, вышла из кабинета и зашагала по коридору прочь, а я соскочил с места, подбежал к двери и запер ее, чувствуя себя затравленной жертвой, и никем больше. Глава 8 Моя единственная любовь – женщина яркая, но склонная к глубоким раздумьям и ценящая одиночество – зарабатывает себе на жизнь тем, что превращает куски древесины в гитары и мандолины несравненной красоты. Запершись в мастерской, она, словно человек-оркестр, в одиночку играет на целом ансамбле инструментов: фрезах и шаблонах, ножовках и брусках, рашпилях и лобзиках. Лезвие укрепленного на столешнице отрезного станка вгрызается попеременно то в красное, то в черное дерево, словно изголодавшийся хищник. Нежная плоть против острых металлических полотен. Малейшая оплошность может привести к ужасным последствиям, и Робин каждый день живет бок о бок с опасностью, словно ходит по лезвию ножа. Однако беду накликала на нас моя работа, а не ее. Я сидел за столом и думал, как сказать ей про Конни Сайкс. Мы с Робин уже давно вместе, но вопрос о том, до какой степени мне следует посвящать ее в ужасы моей работы, до сих пор остается для меня открытым. О пациентах, которые приходят ко мне на сеансы, она меня не спрашивает никогда – знает, что это бесполезно. Но другая сторона моей работы – судебные дела и расследования Майло, которые он время от времени приносит мне, как кот притаскивает хозяину полузадушенную мышь, – это открытая территория, и тут уж мне самому приходится бороться с желанием защитить ее от ненужных подробностей. Со временем я, правда, выработал подход, который мне самому кажется удачным: каждый раз я сначала оцениваю степень ее восприимчивости к тому или иному случаю, а потом рассказываю ей ровно столько, сколько она сама захочет узнать, сглаживая при этом особенно острые углы. Если человек работает с электроинструментом и сторонится общества других людей, то это еще не значит, что он лишен психологического чутья; вот и Робин не раз подавала мне идеи, которые в конечном итоге выводили меня на решение задачи. Так у нас обстоит дело сейчас. А несколько лет назад один психопат спалил наш дом. Когда первый шок прошел, Робин, как это обычно у нее бывает, взялась строить новые планы и вскоре уже вовсю руководила сооружением конструкции из прямых углов и ровных граней чисто-белого цвета, отнюдь не неприятной для глаза, которую мы со временем стали называть домом. С тех пор никто из посетителей, чьи зады продолжали полировать потертую кожу моей старой кушетки, еще не заставлял меня почувствовать, что представляет угрозу для меня лично, – Конни Сайкс стала первой. «Я не собираюсь в вас стрелять». Технически это, конечно, не угроза. Но как она при этом потирала выпуклость на сумке… Умно, ничего не скажешь.