Хотелось позвонить Эфрену Касагранде, но я понимал, что это было бы неправильно. То же и с Шери Сайкс. Утром в девять Майло позвонил мне по моему приватному номеру. – Лейтенант кто? – спросил я. – Полегче, полегче. – Как дело? – Движется потихоньку, – сказал он. – Правда, очень уж потихоньку. И кстати, знаешь что? Нам может понадобиться твоя помощь. – Что-то изменилось? – Часика через полтора мы с Риверой беседуем с твоим приятелем, Эффо Касагранде. Он – парень смышленый, что вполне естественно для того, кто избрал в жизни преступную стезю. Вот он и нанял себе адвоката, а тот сообщил нам, что мистер Касагранде не обязан разговаривать с нами. Однако мистер Касагранде согласен уделить нам несколько минут своего драгоценного времени – при условии, что будет присутствовать доктор Делавэр. Видать, соскучился. Здорово, наверное, когда ты так кому-то нужен. Совсем не то, что старушка Конни – дала дуба, а всем насрать. Включая и ее братца из Силикон-Вэлли, с которым я только что говорил по телефону. На известие о смерти сестры он отреагировал так, словно я сообщил ему прогноз погоды. Сказал, что приедет, как только случится просвет в работе. А пока пусть сестричка коченеет в морге. – Вскрытие дало что-нибудь интересное? – Не-а. Ножевые ранения смертельны, а удушили ее так, для верности. Никаких признаков борьбы. – Будь у нее возможность, она отбивалась бы, – сказал я. – Значит, ее застали врасплох. – Вот и я так думаю. Это был кто-то, кого она не испугалась. – Это не относится к Эфрену. – Зато это может относиться к его подручному Гусману, потому что он убирает у нее в офисе, и она уже имела с ним дело. А если это не сработает, то у нас есть еще сестренка. – Ты уже рассказал ей про убийство? – Нет, не вижу смысла. И ты, судя по всему, тоже. Так что, сделай милость, молчи и дальше. В десять тридцать увидимся. Глава 17 Я ехал в участок Западного Лос-Анджелеса, размышляя о том, каким теперь стал Эфрен. Вспоминал сеанс, который последовал за тем, когда он говорил про стиль жизни: парень тогда явился какой-то рассеянный и нервный, сразу сел и опустил голову, точно задремал. Я спросил: – Как самочувствие, в порядке? – Ага… ну, может, так, чуть-чуть… не знаю. – Не знаешь, что делать? Он покачал головой. Я принес ему сок, на всякий случай. – Я в порядке – просто думаю про новый мотор. – Для «Шеви»? – Ага. Он будет моим, когда мне стукнет шестнадцать. – Поздравляю. – Ага, только он так ме-едленно ездит… В следующие четверть часа Эфрен говорил только о машинах, я слушал его и наблюдал, как он понемногу оживает. А парень расписывал мне «рычалку», которую он поставит на свой «Шеви», и новые динамики, «знаешь, такие, чтоб крышу сносило». Ацтекского орла он оставит или заменит «на что-нибудь пострашнее». – В машине гидравлика? – спросил я. – Да, но это фигня. Я поставлю вот такую. – И он развел ладони почти на метр. – Греметь будешь не по-детски, – сказал я. – Ага… Я же тебе говорил в тот раз. Жить надо стильно. Но ты, спорняк, не помнишь. – Диабет не вписывается в твой стиль. – Ну да, да… Блин, а чё я хотел сказать? – Он сильно хлопнул себя ладонью по лбу. – Не, я серьезно, мужик, чё-то такое… Типа, типа, типа… типа вот чего. Он когда-нибудь пройдет? Хрена с два. Никогда он не пройдет, мудило. Он. Мудило. – Диабет? Пальцы на его руках скрючились и стали похожи на когти. – Диабет – это он: лживая, приставучая шавка. Бросается на меня – р-р, р-р, р-р… – Хочет распоряжаться тобой. – А вот это хрен. – И он ударил кулаком по ладони. – Хрен ему. И всем им хрен. Я сам буду командовать этой сволочью. – Это твое тело. – Вот именно, это мое гребаное тело, и я буду жить так, как будто с моей кровью всё в порядке. Кровь у меня красная, mi sangre, она живая, ты понял? Сахар зашкалит – фигня, можно все исправить. Вот и с этой инсулиновой фигней мне тоже пох, понятно? Это же просто сахар. Я кивнул. – Так что пошли они все на, – сказал Эфрен. – Все равно я буду жить по-своему. * * * При следующей встрече он сказал: – Не могу больше приходить каждую неделю. Два раза в месяц – как, сойдет? Я решил, что он подготавливает почву для полного прекращения сеансов. Рановато, конечно, а может быть, и нет, но в любом случае ничего не поделаешь. Я сам выбрал в наших с ним отношениях роль взрослого, который ни к чему его не принуждает, – значит, надо играть ее до конца. Я ошибся. Вообще в том, что касалось Эфрена, я привык ошибаться. * * * Целых тринадцать месяцев он продолжал ходить ко мне, день в день, и никогда не забывал приносить оплату. За это время я пять раз говорил по телефону с его матерью – мягкой, обходительной женщиной, которая вышла замуж за психопата и, возможно, произвела на свет еще одного. Каждый раз она звонила мне сама, сообщить, что результаты анализов крови у него лучше некуда, а такого отличного уровня сахара у диабетика его врач вообще никогда не видел. Во время нашего пятого разговора ее голос дрожал от наплыва эмоций. Она сказала, что я сотворил чудо, что каждую воскресную мессу она поминает меня в своих молитвах и что она пришлет мне с Эфреном горшочек менудо[17] – я ведь знаю, что это такое? – И знаю, и очень люблю, спасибо большое за подарок, миссис Касагранде. Но я бы не хотел, чтобы вы считали, будто чем-то мне обязаны. – Это не подарок, доктор. Это благодарность. – Работа с Эфреном для меня сама по себе удовольствие. Пауза. – Правда? – Он очень умный парень. – Да, я знаю. Тогда почему же он ведет себя как дурак? Я не ответил.