– Да ладно тебе! Это же не твоя работа? – Ясное дело, не моя! С какой стати? Да приди ты в себя наконец! Трикс посмотрела на Хемингуэя: – Так вот зачем вы здесь? Потому что Ланс… Нет, чушь! С тем же успехом можно заподозрить меня. Кто преступник? – Он сам не знает! – прошипел Гизборо. – Вероятно, тот же, кто убил Сэтона-Кэрью. – С чего вы это взяли, милорд? – спросил Хемингуэй. – По аналогии, наверное. Два убийства в одном доме. – Я не говорил, что миссис Хаддингтон убили у нее дома, – бесстрастно напомнил Хемингуэй. Гизборо зло посмотрел на него: – Ну и что, что не говорили? Вы спрашивали, когда я оттуда ушел, вывод напрашивается сам собой. Я не дурачок. – Справедливо, – кивнул Хемингуэй. – Да, ее убили дома, в будуаре, совсем как мистера Сэтона-Кэрью. – Брр! – Мисс Гизборо поежилась. – Вот безжалостное животное! Честно говоря, я ненавидела ее и все, что она олицетворяла, но совсем не желала ей подобной судьбы… Как же ее дочь? Наверное, она теперь совсем одна, не считая всех этих противных слуг? Послушай, Ланс, может, нам следует что-нибудь предпринять? Например, я могу забрать Синтию сюда или побыть с ней там. Но лорд Гизборо, похоже, не слишком верил в способность своей сестры утешить и поддержать попавшего в беду. – Очень благородно с твоей стороны, – произнес он, – но вряд ли это уместно. Там есть секретарь, к тому же Синтия с тобой едва знакома. И потом, она… В общем, из этого ничего не получится. – Намекаешь, что она меня не любит? Что ж, пускай. Если хочешь сам оказать ей поддержку, иди! Я тем временем займусь гостями. – Никуда я не пойду! – заявил он. – Во всяком случае, сегодня вечером. Синтия знает, наверное, что я был зол на ее мать, и не захочет меня видеть. – Все в порядке, милорд, – сказал Хемингуэй. – Мисс Хаддингтон легла в постель еще до моего ухода. С ней ее тетя. Гизборо облегченно вздохнул: – Очень рад! Она за ней присмотрит. Лучше я навещу Синтию завтра. Или оставлю записку с соболезнованиями, если она не захочет меня видеть. – Так будет правильнее, – заметил Хемингуэй и ушел. В Скотленд-Ярде сообщили, что инспектор Грант туда еще не добрался. Поднявшись к себе в кабинет, Хемингуэй затребовал кое-какие предметы. Пока он ждал, раздался телефонный звонок. Сняв одну из трубок, он услышал голос своего друга, суперинтенданта Хинкли: – Старший инспектор Хемингуэй? – Сэр? – Стэнли? Как дела? – Лучше не бывает. Пока у меня всего два убийства. Но как бы к завтрашнему дню не добавилось еще. Кто мой преемник? – Размечтался! Сам копайся! Строго между нами, тебя по-прежнему поддерживает некая персона. Я подумал, что тебе будет полезно это знать. По его словам, ты скорее добьешься успеха. Чем хуже дела, тем меньше у него желания свалить их на кого-либо другого. Это все! – Спасибо, Боб, ты молодец! – Хемингуэй порозовел от удовольствия. Решительный щелчок оповестил о нежелании суперинтенданта Хикли внимать формулам признательности. Хемингуэй с улыбкой положил трубку. Прибывший через двадцать минут инспектор Грант застал его за разглядыванием двух лежавших на столе обрезков проволоки для фотографий. Хемингуэй поднял голову, и Грант воскликнул: – Не иначе вы что-то нащупали? – Пока не уверен, – медленно ответил Хемингуэй. – А вы? Видели Баттеруика? – Видел и расспросил, хотя это было излишне, потому что дело происходило в опере, куда он явился в вечернем наряде. Давали не оперу, а балет, и сколько бы Баттеруик ни клялся, что сидел там с самого начала, это может быть ложью. Он находился один. – Соседи справа и слева подтвердили бы или опровергли его слова, – заметил Хемингуэй. – Соседей-то не было! Миссис Баттеруик сняла на весь сезон ложу, и никто из зрителей не мог точно сказать, когда он пришел. – Он достал блокнот и с трудом прочитал: – До «Les Presages» или перед «Петрушкой». Когда я приехал в «Ковент-Гарден», сэр, был «Петрушка». Любители балета высоко ценят его. Когда я попросил служащих привести мистера Баттеруика, они вытаращили глаза: «В середине “Петрушки”?!» Можно подумать, я выманивал его из церкви во время службы! Этого я себе не позволил бы. Там стоял такой тарарам, да и от «Петрушки», как меня уверили, оставалось от силы четверть часа. Мне предложили дождаться антракта, и я согласился подождать. – Странно, что вас не вывели под белы руки, – усмехнулся Хемингуэй. – Как вы узнали, что Баттеруик на балете? – Это было самое неприятное! – вздохнул инспектор. – Вы отправили меня на Парк-лейн, где я сначала не мог ничего выяснить, поскольку застал только слуг, мужчину и женщину. Горничная у них приходящая и уже ушла домой. Оба не знали, куда подевался молодой человек после чая с матушкой в пять часов. Я им поверил, потому что кухня и помещения для слуг находятся там далеко от жилых помещений семьи, к ним надо идти по специальному проходу. У молодого Баттеруика собственный ключ, а лакея у них нет. Пока я говорил со слугой, появилась миссис Баттеруик. – Он улыбнулся. – Честно говоря, я решил, что скоро объявлю вам moran taing за это задание, сэр! Хемингуэй резко выпрямился: – Вот оно что! Придется вам, дружище, объяснить мне, что это означает, потому что сегодня я слышу от вас эти слова не в первый раз. – Означает «большое спасибо», – кротко сообщил инспектор. – Ладно, поверю вам, но при первой же возможности уточню у Фрейзера. Продолжайте! – Разве я стал бы вас обманывать? Говорю вам, старший инспектор, лучше столкнуться с тигрицей, чем с этой женщиной! С того момента, как она узнала, что я сотрудник полиции, я боялся, что она выцарапает мне глаза! Выставляет этого беднягу сущим младенцем. Но как же она за него боится! Хемингуэй усмехнулся: – Столкнулись с примером материнской любви? Бедняга Сэнди! Чего она боится? – Первого убийства. Миссис Баттеруик решила, будто я пришел допросить ее сына об этом, и наплела мне всяческой ерунды: ее же там не было, как она может что-то знать? Но я взялся за дело с большой аккуратностью: спросил, где в этот самый момент искать Сидни Баттеруика, а она и говорит: некто – не припомню фамилию – впервые танцует в «Петрушке», и ее сын никак не может пропустить подобное зрелище. – Он перевел дух. – Когда «Петрушке» пришел конец, мне живо доставили Баттеруика. Он был белее собственной рубашки. Помните, сэр, как он вел себя у вас на допросе? Нес ахинею про психологию, чтобы вы решили, будто он спокоен. А нынче я наблюдал «ритмику Далькроза», а также – подождите, дайте выговорить! – «метод Чекетти» и хореографию, пока не устал и не попросил глупого мальчика уняться. – Как вы поступили с ним дальше? – Я почти не сомневаюсь, что Баттеруик решил, будто я явился к нему с вопросами про первое убийство, потому что он говорил только о нем, пока я не спросил, в котором часу он явился в оперу. От этого вопроса Баттеруик испугался за свою жизнь, а когда я объяснил, что€ расследую, он взвизгнул и лишился чувств. – Боже! – ахнул Хемингуэй. – Да, сэр! Когда очухался, я боялся рыданий. Глоток бренди вернул Баттеруику рассудок, и он принялся клясться, что был на Чарлз-стрит единственно с целью узнать, зачем она наплела нам про него небылиц. Еще вспомнил, что столкнулся на лестнице с лордом Гизборо. Он выскочил из дома, забыв там свою трость. Из всего, что Баттеруик наговорил, я делаю вывод, что он не знает, во сколько ушел с Чарлз-стрит. Вроде потом отправился домой на Парк-лейн, переоделся в вечерний костюм и поехал в такси в «Ковент-Гарден». В свою ложу попал перед подъемом занавеса в начале первого балета. Правда это или нет, неизвестно. Как его понять? То у него обморок, то, сто€ит прозвенеть звонку об окончании антракта, он вскакивает и торопится к себе в ложу, чтобы не пропустить последний акт! – Может, Баттеруик просто убегал от вас? – предположил Хемингуэй. – Впрочем, я не вижу причин, по которым ему понадобилось бы убивать миссис Хаддингтон, поэтому пока предлагаю толковать сомнение в его пользу. – А если ее убили – заметьте, я не говорю, что это сделал Баттеруик! – из-за того, что она слишком много знала о первом преступлении? – Не исключено. Подобная возможность всегда остается. – Но вы так не думаете? – спросил Грант, пристально глядя на него. – С чего вы взяли? – возразил Хемингуэй. – Что вам требуется, Сэнди, это способность принять любую версию. А теперь взгляните на вещественные доказательства номер один и номер два и скажите, что вы замечаете? Инспектор хмуро уставился на куски проволоки на столе. – То и другое – проволока для картин, – начал он. – Но один кусок более старый, потускневший. На них нет четких отпечатков после второго убийства? – Ничего. – Хемингуэй протянул инспектору короткий кусок бечевки. – Возьмите это, Сэнди. – Он поставил на стол локоть и вертикально расположил руку. – Изобразите убийства, используя мое запястье. Закручивайте с помощью линейки. Особо не усердствуйте! Просто покажите, как бы вы взялись за дело, если хотели бы удавить кого-то таким способом. Инспектор, не скрывая недоумения, послушно обмотал его руку бечевкой, взял оба конца пальцами левой руки, правой засунул под бечевку линейку и пару раз провернул, после чего вопросительно уставился на Хемингуэя. Тот кивнул: – Довольно! Повторите. Грант сдвинул брови и молча проделал ту же манипуляцию. – Вот, значит, как вы действовали бы? – проговорил Хемингуэй. – В точности как Карнфорт. А вот молодой Фирск поступает по-моему! – По-вашему? – Мы тянем правой, а крутим левой. Закручиваем слева направо, тогда как вы – справа налево, как и первый преступник. Инспектор выругался и взглянул на проволоку на столе. – Это я пропустил. Он левша? – Необязательно. Для кого-то естественно одно, для кого-то другое. Попробуйте сделать то же самое моим способом. Инспектор повиновался. Получилось медленно. – Для меня это неудобно. Но я могу! – Можете, но не стали бы. Что ж, довольно на сегодня. Неплохо! Поезжайте домой. На завтрашнем дознании вы мне не нужны. Закончив с сэром Родериком Уикерстоуном и врачом, я попрошу перенести заседание. Вы отправитесь в офис Паултона и посмотрите, что можно найти там. Встретимся здесь после дознания. Встреча с Эддлстоном на Чарлз-стрит назначена у меня на полдень. Инспектор взял шляпу и сказал, пряча улыбку: – Вы всегда говорите, что когда дело такое запутанное и кажется неразрешимым, то что-то обязательно проклевывается? – Так оно и есть. Не пойму, почему меня давным-давно не произвели в суперинтенданты? Эти два куска проволоки, Сэнди, свидетельствуют о том, что даже самые изощренные планы могут сорваться!