– Ma seadh! То есть конечно! – произнес инспектор, взявшись за дверную ручку. – Кстати, откуда у вас этот южношотландский акцент? И шутник счел за благо удалиться, неслышно затворив за собой дверь. Глава 18 Следующая встреча произошла утром. – Если в офисе Паултона меня не обманули, то сегодня днем его ждут. Старший клерк поведал мне о подробностях совещания, на которое он улетел. Я подозревал, что совещание – выдумка, но оказалось, что правда! – Я не удивлен, – заметил Хемингуэй. – Маловероятно, что такая птица, как Паултон, навсегда упорхнет из страны. Во-первых, он очень расчетлив, во‑вторых, слишком много на кону. Не считая жены. Если второе преступление совершил Паултон, то он наверняка обзавелся убедительным алиби. – Алиби? – возразил инспектор. – Известно ведь, что Паултон последним видел бедную женщину живой! – Последним ее видел убийца, друг мой, не упускайте из внимания данного обстоятельства! Если преступник – Паултон, то нам не поздоровится: он хладнокровный противник! А теперь отправляемся на Чарлз-стрит. Они приехали туда за пять минут до появления Эддлстона-младшего и были встречены мисс Пикхилл. Та сообщила, что племянница занята с портнихой, принесшей утром перешитое черное платье и теперь вносящей последние исправления. Далее мисс Пикхилл недовольно сообщила, что ее приятно удивила мисс Бертли, которая не только явилась вовремя, но и помогла с составлением сообщения для «Таймс» и с заказом траурных открыток. О занятиях своей племянницы мисс Пикхилл умолчала, но скорбная складка ее морщинистого рта намекала, что она не может их одобрить. Судя по всему, она не смирилась с опечатыванием двух комнат, в связи с чем резко заявила, что будет настаивать на своем присутствии при обыске старшим инспектором спальни ее сестры. Эддлстон-младший оказался мужчиной средних лет с выступающей нижней губой – характерным признаком представителей его профессии. Благосостояние главы воспитавшей его компании зиждилось на регулировании перехода прав собственности и на неизменной рекомендации клиентам избегать судов. Он сразу предупредил Хемингуэя, что прежде не бывал вовлечен в уголовное расследование и имел слабое представление о делах почившей клиентки: всего лишь помог ей с завещанием и провел за нее переговоры об аренде дома, однако ей редко требовался его совет при решении текущих вопросов. – Поверьте, – сказал Эддлстон-младший при удалении печатей с двери будара, – я был потрясен вашим телефонным сообщением вчера вечером, старший инспектор. Никогда не был с миссис Хаддингтон на короткой ноге, но случилось так, что в тот день мы с ней говорили по телефону. Ничего существенного сказано не было; но из беседы следовало, что она пребывала в добром расположении! Мне и в голову не могло прийти, что еще до наступления темноты ее не станет! – Она сказала вам что-нибудь про убийство мистера Сэтона-Кэрью? – осведомился Хемингуэй, подходя к столу. – Буквально пару слов! Эта женщина предпочитала скрывать свои чувства, а я, естественно, не стал подробно расспрашивать. – Надо полагать, она была сильно расстроена? Убитый являлся ее старым другом? – Да. – Эддлстон важно кивнул. – Она не была расположена обсуждать данную тему, но расстроенной я бы ее не назвал. В высшей степени неприятно, когда в вашем доме происходит такое! – Этим исчерпывалось отношение миссис Хаддингтон к происшедшему? – уточнил Хемингуэй. – Без сомнения, – ответил Эддлстон, – миссис Хаддингтон была удручена утратой друга при столь трагических обстоятельствах. Но, уверен, у нее не было причин испытывать… более сильные чувства. Могу конфиденциально высказать суждение, что подобных чувств она не испытывала. Мы провели несколько минут за обычной беседой: сначала речь шла об обязательствах ее арендодателя, потом о возможном брачном контракте мисс Синтии – бедное дитя, какой жестокий удар она испытала! Вскоре миссис Хаддингтон попросила меня рассказать о положениях законов о браке и законнорожденности, что имело важность для ее подруги. Кажется, это все – хотя нет, не совсем! Миссис Хаддингтон интересовали ее законные права в связи с выплатой заработка слугам, двое из которых угрожали уволиться без заблаговременного уведомления. Эддлстон сел за стол. Прежде чем открыть его, он оглядел комнату и, кашлянув, промолвил: – Полагаю, в этой самой комнате… – В этом самом кресле, – уточнил Хемингуэй, показывая пальцем. Эддлстон надел пенсне и уставился на роковое кресло. – Ужасно, ужасно… – прошептал он, после чего занялся столом. В обнаружившихся там бумагах ничто не указывало на личность убийцы миссис Хаддингтон, а также на источник основной части ее дохода. Она никогда не обращалась к юристам по вопросам отчуждения своей собственности. Эддлстон знал одно: мисс Хаддингтон была весьма состоятельной женщиной. Уступая напору Хемингуэя, признался, что в последние годы она делала крупные капиталовложения, но настаивал, что не знал о суммах, завещанных ей супругом, чьих дел он не касался. По его словам, завещание было простым документом: мисс Хаддингтон завещала все, чем будет владеть на момент кончины, своей дочери. До утверждения завещания попечители последней, к числу которых принадлежал он сам, не могли узнать о размере ее состояния. В ящике обнаружилась всякая всячина: моток бечевки, пара больших ножниц в кожаном футляре, канцелярские скрепки, визитные карточки, оберточная бумага. Интерес представляли лишь выписки с банковских счетов и тетрадка, где учитывались вложения средств. Но даже из них можно было мало почерпнуть, не считая того, что миссис Хаддингтон делала много вложений, и всегда удачно. Выписки указывали на небольшой перерасход: очевидно, с некоторых пор миссис Хаддингтон жила на широкую ногу, без оглядки даже на свои внушительные доходы. Последние были очень велики для эпохи, когда даже крупное состояние не могло приносить владельцу более пяти тысяч фунтов в год, а кредит полностью оторвался от сумм, перечислявшихся налоговому ведомству. Разрыв объяснялся пристрастием покойной к снятию наличных. Увиденное вызвало у Эддлстона раздражение. Тем не менее, сняв с носа пенсне и полируя стеклышки носовым платком, он проговорил: – Достойно сожаления, старший инспектор, но, боюсь, неизбежно при нынешней системе налогообложения, что все больше людей вынуждены уклоняться от избыточных налогов, прибегая к маневрам, о которых они и думать бы не стали десять лет назад. – Вероятно, – кивнул Хемингуэй, застегивая кожаную папку с выписками. – Это мне понадобится, сэр. – Разумеется, вы вправе забрать все, что посчитаете нужным. – Больше меня здесь ничего не интересует, сэр. Бумаг у нее было, похоже, немного. Надеюсь, в спальне мы найдем больше. Покинув будуар, они увидели перед дверью гостиной, на лестнице, ведущей наверх, мисс Пикхилл. Взглянув на них с враждебностью, она заявила младшему Эддлстону, что удивлена его поведением. Он попытался объяснить ей сложность своего положения. Но прежде чем сумел убедить мисс Пикхилл, что не в силах не допустить обыск полицией дома ее сестры и что отец не стал бы мешать правосудию, на лестнице появился Фримби с серебряным подносом в руках. На нем поблескивал крупный квадратный изумруд, вставленный в платиновое основание с маленькими бриллиантами на лапках. Протянув поднос Хемингуэю, дворецкий промолвил: – Брошь хозяйки, утерянная вчера вечером, которую она велела отыскать. Полагаю, сломалась застежка, потому что брошь нашли на стойке одного из кресел в гостиной. Я счел за благо, – добавил он, глядя поверх головы мисс Пикхилл, – передать ее вам. Хемингуэй взял брошь и убедился в неисправности застежки. На лестницу вышла Синтия в сопровождении мисс Спеннимур. На Синтии было перешитое черное платье. Она была бы чудо как хороша, если бы не недовольная гримаса. При виде броши воскликнула: – Это мамина! Откуда она у вас? Сбежав по ступенькам, Синтия буквально вырвала драгоценность из рук Хемингуэя. Мисс Пикхилл, пыхтя от неудовольствия, объяснила Синтии, что и как. – Я знаю про застежку, – ответила та. – Она расстегнулась за чаем, и мама сказала, что надо починить ее. – Пристегивая брошь к своей груди, она спросила Фримби: – Лекарства уже доставили? – Нет, мисс. – Так отправьте в аптеку мисс Бертли! Что толку выписывать мне волшебные снадобья, если их не приносят? – Умоляю, Синтия, немедленно сними эту брошь! – крикнула мисс Пикхилл, раскрасневшись. – Это неприлично! Кроме того, изумруды для девушки твоего возраста… Не говоря о твоем глубоком трауре! – Все это безнадежно устарело! – заявила Синтия. – Довольно того, что я не отказалась надеть этот мрачный балахон, но соблюдать траур целый год не намерена. Лучше умереть! А главное, все мамины вещи теперь мои, и я могу делать с ними все, что захочу. Разве не так? – обратилась она к Эддлстону. Тот, поддерживавший в данном споре мисс Пикхилл, кашлянул и предположил, что брошь было бы уместнее хранить вместе с другими драгоценностями миссис Хаддингтон, по крайней мере, в ожидании оглашения завещания. Синтия хотела вступить в спор, но тетушка, которую она втайне боялась, положила конец столкновению, отняв у нее брошь и заявив о готовности лично надзирать за шкатулкой с драгоценностями сестры. Синтия пожаловалась, что ее окружают бездушные люди, добавив, что мать всегда держала шкатулку запертой, и поскольку никому не известно, где ключ, тетушка никак не сможет положить брошь на место. – Ключи миссис Хаддингтон у меня, мисс, – заявил Хемингуэй. – Они лежали в ее сумочке – во всяком случае, некоторые. Может, объясните, какие что открывают? – А вот это уже наглость – забрать мамины ключи, не спросив меня! – воскликнула Синтия. – Вот этот – от шкатулки, этот – от ящичка в ее комнате, этот – от входной двери. Если вы идете в ее комнату, то я с вами! – Синтия, мое милое дитя! – обратилась к ней мисс Пикхилл, испытывая, как добрая христианка, сильное желание надрать племяннице уши. – Джентльменов могу проводить я! Уверена, сегодня тебе не хочется заходить в комнату твоей бедной матери. – Ну почему же?! – упрямо возразила Синтия. – Это для меня почти смертельно, но когда-то нужно это сделать! Если я должна носить это жуткое платье, то почему бы не взять к нему чудесный мамин серебристо-черный платок? Знаю, ей бы этого очень хотелось! Ее слова так ошеломили мисс Пикхилл, что она не нашла ответа, который не нарушил бы ее канона поведения в отношении сироты. Инспектор Грант, отведя взгляд от избалованной красотки, получил безмолвный приказ Хемингуэя и стал подниматься по лестнице с ключом от спальни миссис Хаддингтон. Все присутствующие, кроме мисс Спеннимур и Фримби, потянулись за ним. В комнате было темно, окна по-прежнему были затянуты тяжелыми шелковыми шторами. Когда их раздвинули, на кровати обнаружилось вечернее платье миссис Хаддингтон из черного бархата, на спинке стула остался ее пышный халат, здесь же лежали тонкие чулки. Мисс Пикхилл с шипением втянула воздух, Синтия расплакалась. Впрочем, в ответ на предложение удалиться, чтобы не присутствовать при сцене, столь болезненно напоминающей об утрате, она перестала плакать и сообщила, что готова смотреть фактам в лицо, после чего принялась пудриться за туалетным столиком. Обстановка спальни состояла, помимо кровати и туалетного столика, из огромного викторианского гардероба с полками и ящиками посередине, обитой кушетки, нескольких стульев и маленького орехового секретера на витых ножках сбоку от камина. В его верхней открытой части не нашлось ничего интересного, кроме двух чековых книжек, ежедневника, пачки писем, перехваченной линялой ленточкой (Хемингуэй быстро смекнул, что это письма Синтии, присланные матери из школы), писчей бумаги и конвертов. В двух маленьких ящиках хранились сургуч, открытки, почтовые марки, телеграфные бланки. Длинный ящик под ними был заперт. Там лежали вышивка с воткнутой иголкой, мешочек для шитья и черный лакированный веер с пластинами из слоновой кости. Хемингуэй вспомнил миссис Хаддингтон, какой увидел ее впервые: держа этот веер в унизанной кольцами руке, она сильно сжимала его, когда ее раздражали или, возможно, тревожили вопросы полиции. Хемингуэй стал рассматривать веер. На полированных пластинах виднелись царапины, выступающее на них кружевное полотно было надорвано. Стоя спиной к комнате, он осторожно открыл веер и увидел, что вещь пострадала от рывка, искривившего пластины. Надрыв тянулся поперек полотна, кое-где с дырками на той же диагонали. Хемингуэй закрыл веер и сунул его стоявшему рядом Гранту: – Возьмите! – Вы ничего там не найдете, – сказала за его спиной Синтия. – Мама держала здесь свое рукоделие. Хемингуэй задвинул ящик. – Именно так, мисс. А теперь, если не возражаете, я бы заглянул в гардероб. – Я нахожу предосудительным, чтобы к одежде моей бедной сестры прикасались мужчины! – заявила мисс Пикхилл, сверкая глазами. – Я ничего не нарушу более необходимого, мадам. В боковых отделениях я вижу платья и ни одного не хочу касаться. А теперь я бы заглянул в центральное. Как он и ожидал, полки и ящики под ними были скрыты двойными дверцами. На одной полке стояли большая шкатулка для драгоценностей и ящик для перчаток, тут же лежал клетчатый пакет с носовыми платками. При виде шкатулки мисс Пикхилл призвала Эддлстона отпереть ее и положить туда изумрудную брошь, которую она держала. – Полагаю, шкатулке место в сейфе. Предлагаю вам позаботиться об этом. Синтия немедленно запротестовала, утверждая, что ее тетки все это не касается. Мисс Пикхилл возразила, что очень даже касается, поскольку она выступает опекуншей племянницы, на что Синтия в сердцах пожелала и ей отправиться на тот свет. Эддлстон, избегая выразительного взгляда старшего инспектора, извлек шкатулку из гардероба и попросил ключ. Хемингуэй вручил ему ключ, и юрист, отперев шкатулку, предъявил собравшимся коллекцию недорогих украшений в бархатном лотке. – Ценное мама держала не здесь! – презрительно отмахнулась Синтия. – Можно мне взять эти клипсы? Они недорогие, но будут чудесно смотреться с платьем. Мама носила его с ними. – Глубокий траур несовместим с украшениями! – возмутилась мисс Пикхилл. – А тебе только бы покрасоваться! – Какая несправедливость! – Из глаз Синтии опять брызнули слезы. – Вы же знаете, что я совершенно раздавлена, сами просили, чтобы я постаралась об этом не думать, но сто€ит мне немного отвлечься, как вы на меня набрасываетесь! Эддлстон, начинавший проявлять признаки беспокойства, вынул из шкатулки лоток и отложил его в сторону. Под лотком нашлись кожаные коробочки. – Если вам так нужно спрятать брошку – можно подумать, я собиралась ее украсть! – то уберите в синюю коробочку, – сказала Синтия. – Она приподняла коробочку и вскрикнула: – Моя пудреница! Действительно, под синей коробочкой лежала инкрустированная пудреница. Синтия уронила коробочку на пол и жадно схватила свою драгоценность. Щеки у нее почему-то побагровели, глаза засверкали. Покосившись на Хемингуэя, она объяснила: – Я думала, она пропала. Моя любимая! Наверное, мама нашла ее и… и сунула сюда для сохранности. – Чушь, деточка! – сказала мисс Пикхилл. – Зачем ей было это делать? Положи обратно, ради бога! – Сказано вам, это мое! – Синтия прижала пудреницу к груди. – Подарок Дэна. Ни у кого, кроме меня, нет на него прав! – Можно взглянуть, мисс? – попросил Хемингуэй, протягивая ладонь.