– Действительно, нам пора. Старший инспектор, а правда, что Уорренби застрелили из винтовки калибра 0,22? Или об этом следует молчать? – Спрашивайте сколько вам угодно, сэр! Только не меня, а сержанта Нарсдейла, эксперта-баллистика. – Я так и сделаю! – пообещал Чарлз. – Но если это правда, вам не позавидуешь. Таким оружием здесь владеет чуть ли не каждый, в том числе я сам. Это было первое ружье, подаренное мне отцом. Я стрелял из него по кроликам. – Вы до сих пор им пользуетесь, сэр? – В последнее время перестал: ложа коротковата. Когда я был мал, отец специально переделал его для меня. Теперь даже не знаю, где оно лежит. – Не знаете, где лежит? – удивилась Абби. – Вы меня осуждаете? – Он улыбнулся. – То ли в чулане, то ли в оружейной комнате. Если мать не отправила его на чердак вместе с игрушечными рельсами. – Как вы не понимаете? – воскликнула Абби, сверкнув глазами. – Его могли украсть! – Глупости! Это сколько нужно терпения, чтобы найти в доме ружье? Все, нам надо торопиться! – А мне эта версия приглянулась, – заметил Гэвин. – Она возвращает нас к Мэвис Уорренби, которую я заподозрил первой. Сколько я ни старался, мне никак не удается поверить в столь вопиющую безгрешность… Видели бы вы ее сегодня утром на выходе из церкви! Храбрая малышка, не согнувшаяся под тяжестью страшного горя… Школьное ружьишко пришлось бы ей в самый раз. Поспешу-ка я домой, надо поработать над новой версией. – Желаю удачи! – произнес Хемингуэй. – Только ответьте перед уходом: у вас, как и у мистера Хасуэлла, тоже есть винтовка калибра 0,22? – Точно не знаю, но склоняюсь к утвердительному ответу. Сам я не стрелок, а вот у моего братца было спортивное огнестрельное оружие. Не желаете проверить? – Благодарю вас, сэр, непременно проверю, – пообещал Хемингуэй, вставая. – Удостовериться нелишне, сейчас для этого самое время. Вы двое, – обратился он к своим подчиненным, – ждите здесь. Я мигом. Вы ведь живете где-то неподалеку, сэр? – В сотне ярдов отсюда, – ответил Гэвин, неуклюже поднимаясь с кресла. На улице, простившись с Чарлзом и Абби, старший инспектор избрал умеренный темп ходьбы, за что удостоился упрека. – Учтите, при всей нелепости походки я все же не передвигаюсь со скоростью улитки! – обиженно заявил Гэвин. – Тем лучше, сэр, – сказал Хемингуэй. – Память о войне? – Я не воевал. Просто одна нога с рождения короче другой. – Не повезло. – Отчего же? Уверен, в армии я был бы чужаком. При этом в седле я сижу не хуже любого другого, а поскольку охота – единственный вид спорта, к которому у меня есть склонность, вам лучше приберечь ваше сочувствие, даже молчаливое. – Вы – заядлый охотник, сэр? – Нет, мне это не по карману. Охотник должен хорошо выглядеть, гарцевать на лошади, метко стрелять. Когда-то я был неплох, но те времена канули в прошлое. – Ваш брат не охотился? – Страшный был зануда! Гулял в лесу, наблюдал за привычками одних птах и палил по другим. – Почему он покончил с собой? – Я же говорил: из-за меня. Умирая, так мне и сказал, а словам умирающего положено верить. – Лично я на них не полагался бы, не те обстоятельства. Мой опыт подсказывает, что предсмертные послания самоубийц лучше отправлять в огонь, потому что они делают несчастными людей, многие из которых этого не заслуживают. – Неужели? Я тогда сильно на него обиделся: это как отпустить грязную шутку и выйти вон, не дождавшись ответа. А мы тем временем добрались до моего отчего дома. Добро пожаловать! Старший инспектор толкнул калитку в глухом заборе и остановился, засмотревшись на изящную постройку. – Нравится? – спросил Гэвин. – Да, сэр. А вам? – Эстетически – очень. В смысле сантиментов – немного, а в практическом разрезе – ничуть. Сантехника дряхлая, но ремонт, даже если бы я мог им заняться, все погубил бы. По-хорошему, здесь требуются минимум трое слуг. А у меня одна старуха да садовник, он же конюх и на все руки мастер. – Гэвин дошел по утыканной флажками тропинке к входной двери и открыл ее. – Комната, где мой братец хранил, среди прочего, оружие, находится сзади. – Он прохромал мимо красивой лестницы к вращающейся двери, обитой изъеденным молью сукном. – Рядом кухня. – Открыв дверь, Гэвин поманил за собой старшего инспектора. – Мерзкий чулан! Навсегда провонял псиной. Здесь дрыхли спаниели брата. Мерзкая парочка! Только и могли, что лизаться, ни такта, ни предпочтений. Оружие вон там. – Он приблизился к застекленному шкафу и открыл дверцу. – Целый арсенал! Сохранилась даже парочка отцовских ружей с ударниками. Думаю, ружье калибра 0,22 у Уолтера тоже имелось. Нашел! Забирайте и делайте с ним что хотите. – Гэвин вынул ружье из футляра, но не отдал его Хемингуэю. – Вот я и дал маху! – усмехнулся он. – Насажал на ружье своих отпечатков. Умно, ничего не скажешь! – Не очень-то умно, – возразил старший инспектор. – Сдается мне, на ружье, которое я ищу, никаких отпечатков не будет. Можно мне взять его на время, сэр? – Разве я могу возражать? Себе дороже! Хотите пострелять по моим кабачкам? Сейчас я поищу патроны. – Нет, сэр, – сказал Хемингуэй, зажимая ружье под мышкой. – Признателен вам за предложение. Простившись с Гэвином на пороге, он заметил за забором дожидавшуюся его полицейскую машину. Он уселся на заднее сиденье, рядом с Харботтлом, и поставил между собой и им ружье. – Отдаю должное вашему рвению! Или вас выкинули из паба за шум? – Куда теперь, сэр? – поинтересовался Харботтл. – Обратно в Беллингэм. На сегодня достаточно. К тому же я добыл первое ружье из тех, которые мы ищем. – Вы думаете, это оно? Какие у вас основания? – Ровным счетом никаких. Но если мне с первого раза досталось то, что нужно, то это чудо, а я не верю в чудеса. Поторопись, сынок, здесь можно гнать вовсю. – Вы уже познакомились с некоторыми из тех, с кем вам придется иметь дело, – произнес Харботтл. – Что скажете, шеф? Как вам это дельце? До сих пор нравится? – Конечно, нравится! Почему нет, когда полдюжины людей делают за меня работу? У Харботтла эти слова вызвали улыбку, сержант же был слегка озадачен: такого количества помощников старшего инспектора он не насчитал. – Полдюжины, сэр? – уточнил он. – Только по скромной оценке, – ответил Хемингуэй. – В Торндене нет ни одного дома, где бы прямо сейчас не ломали голову над разгадкой преступления. Если к завтрашнему дню ответа не будет у Драйбека, то его отыщет эта милая молодая пара. Нам только и останется, что вернуться в Лондон, присвоив славу себе. Глава 8 Что бы ни обсуждали в других домах, в «Кедрах» достойной внимания темой считали только убийство Сэмпсона Уорренби. За коктейлем Хасуэлл-младший и мисс Дирхэм развлекали миссис Хасуэлл описанием встречи в «Красном льве». Миссис Хасуэлл питала хрупкую надежду, что виновным не окажется никто из ее знакомых, в остальном же это дело мало ее интересовало. Она склонялась к тому, что убийство совершил кто-то из Беллингэма, и гораздо больше внимания уделяла признакам увядания, внезапно обнаруженным у одного из редких растений. Тем не менее они с мисс Паттердейл соглашались, что, как ни неприятно для людей их поколения сознавать, что поблизости произошло убийство, в качестве занятия для детей годится даже это, ведь Торнден слишком безмятежен и не может похвастаться событиями, кроме игры в теннис. Мисс Паттердейл даже заявила, что раз уж это случилось, то хорошо, что Абби находилась в это время у Хасуэллов. Она боялась, что у нее Абби скучно. – Мне старший инспектор понравился, – сказала Абби, – а вам? Не то что второй, с отталкивающим выражением лица. Этот оправдывает худшие ожидания. Интересно, чем они сейчас заняты? – Мне показалось, старший инспектор старался развязать нам языки. Я боялся, что вы расскажете о своей версии. – Гэвин тоже. Что за мысли, Чарлз? Я бы так не поступила. Однако считаю, что права. – Абби думает, мама, что это сделал Драйбек. – Нет, дорогая, вряд ли, – возразила миссис Хасуэлл. – Он прожил здесь много лет! Чарлз, привычный к материнской логике, сочувственно улыбнулся, заметив: – В конце концов он засудит ее за клевету. Миссис Хасуэлл опять не согласилась, напомнив, что Драйбек – поверенный мисс Паттердейл. – Он не посмеет за что-либо меня засудить, – заявила Абби. – Он – единственный подходящий подозреваемый. – А вот и нет! – воскликнул Чарлз. – Мэвис тоже под подозрением. – Хватит про Мэвис! – попросила Абби. – Она не могла это сделать. У нее силенок не хватило бы. – А по мне, Мэвис темная лошадка. Жаль, что вас не было сегодня в церкви. Я недолюбливаю Гэвина, но он был прав насчет нее! Невыносимый перебор! Она притворялась героиней с разбитым сердцем, принимала соболезнования, пускала слюни, расписывая дядюшкину доброту, твердила, мол, осталась одна-одинешенька, и даже маме стало противно. – Не сказала бы, что противно, дорогой, – поправила сына миссис Хасуэлл. – Это выглядело не вполне искренне, но, полагаю, так она представляет правильное поведение. Есть в смерти нечто, превращающее людей в невозможных лицемеров. Почему, хотелось бы мне знать? Я сама вела себя почти так же, когда умер твой дед, пока отец не напомнил, каким неприятным и придирчивым тот был много лет, как изводил бедную бабушку и не стремился видеть кого-либо из нас! – Разве можно сравнить тебя и Мэвис? – возмутился Чарлз. – Ты не делала из деда святого и никому не говорила, что напрасно он оставил тебе все деньги. – Это правда, дорогой, но я всегда знала, что он это сделает, к тому же я их получила только после смерти бабушки. И вообще, мне бы не пришло в голову говорить такие глупости. – А от Мэвис именно глупостей и ждешь! – подхватила Абби. – Со мной училась одна – вылитая Мэвис. Только и слышали от нее: «Нам этого нельзя!» Со всеми была добренькая, всем все прощала, говорила только приятное. Ужас! А ведь такие люди верят в то, что говорят и делают. Я бы не возражала, если бы все это шло от сердца, но где там! Как говорит Джеффри Силлоф, лицемерие – смертельная отрава, распространяющаяся на весь организм. Да и вообще, – добавила она, – ты представляешь стреляющую Мэвис? – Я этого не видел, – со значением сказал Чарлз. – Все, что я про нее знаю, – она явилась сюда и добровольно принялась славить человека, бывшего при жизни мерзавцем, ни в грош саму ее не ставившего и нещадно ею помыкавшего. До вчерашнего дня я не знал, почему это происходит. – Дорогой, до вчерашнего дня ты об этом не думал, – напомнила мать.