Но майору все же недоставало решительности. – Не люблю болтать о соседях! – признался он. – Но что поделать, если речь об убийстве? Если то, что я скажу, окажется пустяком, никому не будет причинено вреда; а если нет – что ж… Глупо отрицать, что происшедшее всех нас потрясло. Не готов утверждать, будто знаю, чьих это рук дело. Между нами говоря, здесь, в Торндене, только спящий не изображает сейчас сыщика-любителя! Не думайте, что я пытаюсь сделать за вас вашу работу, но я, конечно, много обо всем этом размышлял и кое с кем это обсуждал. Собственно, вчера вечером я говорил об этом с женой. У нее свои версии, не стану в них вдаваться, потому что не разделяю их. В общем, у меня не выходит из головы, что два человека, сильнее всего не любившие Уорренби, – это Драйбек и Пленмеллер. Когда мы с Драйбеком шли в субботу в «Кедры», к нам присоединился Пленмеллер. Среди прочего он сказал, что его порог – единственный в Торндене, через который Уорренби не переступить. – Майор выдержал выразительную паузу. – Я обмолвился об этом жене, и она сообщила, что видела в субботу утром, как Уорренби входил в Торнден-Хаус! Она, конечно, не знает, что ему там понадобилось и сколько времени он провел с Пленмеллером, потому что направлялась за покупками и думала о другом. В первый раз услышав об этом, я не придал ее словам значения, но после долгого размышления пришел к выводу, что вам следует об этом знать. Повторяю, это может оказаться ерундой. А с другой стороны – странно: хвастаться, что Уорренби никогда не переступал твоего порога, когда тот сделал это в то самое утро! Можно подумать, он старался, чтобы никто не заподозрил, что у них двоих есть какие-то дела! Констебль Мелкинторп смотрел на старшего инспектора, пытаясь понять, как на того подействовало услышанное. Но он не удивился, увидев, что спокойствие столичного сыщика нисколько не поколеблено. – Понятно, – грозно произнес Хемингуэй. – Надо быть большим оптимистом, чтобы понадеяться, что никто не заметит субботним утром на деревенской улице идущего к нему Уорренби! – Я передал вам то, что узнал. Подняв голову, майор замер. К ним направлялся от своего дома, переходя улицу по диагонали, Гэвин Пленмеллер. – Допрос, передача сведений или беззаботная прогулка, майор? – осведомился тот. – Рад вас видеть, старший инспектор. Уверен, мою радость разделяет вся деревня. Мы ожидали вас ближе к закату, но так даже лучше. Признаться, здесь ощущалась неудовлетворенность. Нам подавай действие, и мы надеялись, что настоящий детектив из Лондона щедро обеспечит нас пищей для разговоров. – Что ж, я пойду, – пробормотал майор. Гэвин окинул его веселым взглядом: – Чего это вы вдруг заторопились? Неужели – поверить не могу! – вы наговаривали старшему инспектору на меня? – Видя, как майор заливается краской смущения, он захохотал: – Великолепно! Что это было? Или вы не захотите мне сказать? Было видно, что у майора это желание отсутствует напрочь, но как офицер и джентльмен тот не мог сбежать, когда запахло жареным. Поэтому прозвучал отважный ответ: – Кажется, вы столько всего наболтали про людей, что не должны сильно возражать, если они поменяются с вами местами. – Какие могут быть возражения! – усмехнулся Гэвин. – Просто хочется надеяться, что вы раскопали обо мне что-нибудь хорошее. – Ничего я не раскопал! Знаете, что не дает мне покоя? Зачем было говорить, что Уорренби никогда не переступал вашего порога? – А я так говорил? – удивился Гэвин. – Да, говорили! – Не исключено, конечно, и я ни в коем случае не стал бы это отрицать. Просто любопытно, когда я позволил себе столь ответственное утверждение? – Вы сказали это Драйбеку и мне на Вуд-лейн в субботу. Мол, ваш порог – единственный, которого ему не переступить. – Что ж, святая правда. Помнится, нашему Тэддиасу эти слова пролились бальзамом на душу. Ну и что? – Пленмеллер! – повысил голос майор, обретая в гневе уверенность. – Уорренби переступил ваш порог тем самым утром! – Обратите внимание, старший инспектор, – невозмутимо сказал Гэвин, – я категорически отвергаю данное постыдное обвинение! – Примите к сведению, что моя жена видела, как он входил в ваш дом! – Наглая ложь, – улыбнулся Гэвин. – В мой сад – другое дело. Если она находилась в тот момент на Хай-стрит, то вряд ли пропустила бы это зрелище. Более того, ваша жена должна была обратить внимание на его вульгарную машину у моих ворот. Осталось объяснить, как она умудрилась пронзить взглядом кирпичную стену, – вот что представляло бы интерес! Как ни ошеломлен был майор, он еще не расстался со своим скепсисом: – Вы хотите сказать, что в дом Уорренби не входил? – Вам обязательно надо повторять очевидное? Он застал меня в саду. Не скажу, что Уорренби не пытался пересечь мой порог: такая попытка была. Он позволил себе предложение войти со мной в дом, заставив меня признаться, что, согласившись, я нарушил бы торжественную клятву. – Так и сказали?! – ахнул майор. – Что за вздор! Вам отлично известно, что я легко повторяю в лицо людям то же самое, что говорю у них за спиной. Старший инспектор решил вмешаться: – Зачем ему понадобилось переступать через ваш порог, сэр? – Наверное, прилив честолюбия. Поползло из-под крышки, так сказать. Или вас интересует, зачем Уорренби пожаловал ко мне? – Да, – подтвердил Хемингуэй. – Хотел меня уговорить. Так он сам объяснил. Воображал, будто я постоянно вставляю ему палки в колеса, к тому же он прослышал – каким образом, хотелось бы мне знать? – что я неодобрительно о нем отзывался. Я уведомил его, что последнее соответствует действительности, тогда Уорренби заявил, что сумеет положить конец моей деятельности. Понятия не имею, каким способом он собирался выполнить свою угрозу, а теперь мы и подавно не узнаем его наполеоновских планов. Могу лишь заметить, что Уорренби не сумел убедить меня, что замыслил контрнаступление. Уговоры быстро деградировали в пустые слова и злость. Уорренби перечислял свои услуги графству, потом видных людей, которых он, по его собственному неудачному выражению, принудил играть с ним в мячик. Дальше пошло что-то совсем бессвязное, и я его выставил. – Боже милостивый! – вскричал майор. – Почему вы не рассказали нам с Драйбеком о своей ссоре с Уорренби? – Дражайший майор, – ответил Гэвин сладким тоном, – во‑первых, ссоры не было: я никогда не доставляю своим врагам удовольствия заставить меня вспылить. Во-вторых, мне не приходит в голову делиться маленькими победами с Драйбеками и Миджхолмами. А в‑третьих, я давно понял, что одинок в своих не всегда безуспешных попытках сбить с Уорренби спесь. – В жизни не встречал таких противных людей, как вы! – заявил майор, чье лицо теперь можно было с полным основанием назвать багровым. – Будь я проклят, если продолжу словесный поединок с вами! – Так и думал, что вы спасуете, – сказал Гэвин. Проводив взглядом поспешно удаляющегося майора, он произнес: – Почему многим бывает трудно отделаться от несносных зануд? Видали, как быстро рыбка заглотила наживку? Пропустив его вопрос мимо ушей, Хемингуэй задал свой: – Откуда у вас неприязнь к Уорренби, сэр? – Происхождение антипатии теряется во мраке, старший инспектор. Сыграл роль также атавизм. При виде того, как этот выскочка штурмует все цитадели, в том числе крепость Эйнстейблов, во мне вскипела кровь Пленмеллеров. Пока был жив брат, мне редко удавалось добиться его одобрения, но теперь, когда он мертв, я уверен, что поступаю так, как ему хотелось бы. Люди ведь часто это делают… Из этого следует мораль, но я бы попросил вас ее не извлекать! Хотите узнать еще что-нибудь о злополучном визите Уорренби или с вас довольно? – Хочу: как он собирался заставить вас прекратить его третировать? – спросил Хемингнуэй, не сводя с Гэвина немигающего взгляда. – Мне это тоже любопытно, но тайна осталась тайной. Не принимать же в расчет завуалированную угрозу привлечь меня к суду за клевету? Мое воображение спотыкается на мысли, что такой человек, как Уорренби, мог публично пожаловаться на то, что я о нем говорил. Это, знаете, не совсем та известность, к какой он стремился. – Он грозил вам судом, сэр? – Да. Я в ответ пообещал сделать все, чтобы он выиграл дело. Но разве от него дождешься благодарности? Он был по-своему не лишен ума. Скажите, старший инспектор, вам в процессе раскопок не попадалось имя Нентолл? – А почему вы спрашиваете, сэр? Гэвин насмешливо сверкнул глазами: – Значит, не попадалось. Когда надоест проверять версии деревенских полоумных, вы наверняка оцените значение этого имени. Ничем не могу вам помочь: я сам его не слышал, пока оно не было по явной оплошности обронено в «Красном льве» вечером, примерно месяц назад. – Кем обронено? – уточнил Хемингуэй. – Самим Уорренби после того, как Линдейл заслуженно поставил его на место. Он спросил Линдейла, говорит ли что-нибудь ему это имя. Линдейл ответил отрицательно, но было очевидно, что имя говорило ему о многом! – Так… Что было потом? – Ничего. Наше любопытство не было удовлетворено. Уорренби сказал, что спросил просто так. Я смекнул, что вопрос подействовал на Линдейла – а почему? – Что вы имеете в виду, сэр, говоря о действии вопроса? – Мне пришло в голову, что я чуть не стал свидетелем убийства. Но вы должны помнить: я – профессиональный сочинитель. Наверное, я дал волю воображению. Но вопрос остается, старший инспектор. Он подарил Хемингуэю свою фирменную саркастическую усмешку и захромал прочь. Констебль Мелкинторп вздохнул: – Ну и тип! Что с таким делать? – Никто от вас не требует делать с ним что-либо. Ваша задача – крутить баранку, – едко бросил Хемингуэй. Глава 12 Через несколько минут полицейская машина подъехала к «Розовым коттеджам», и старший инспектор был счастлив свести знакомство с миссис Дитчлинг и с пятью из семи ее детей – от двадцатилетней Герты до шестилетней Джекерлин. Он прекрасно обошелся бы без этого знакомства, но пока миссис Дитчлинг хлопотала по дому, стремясь оказать гостю достойный прием и боясь, что он найдет ее жилище не вполне прибранным, ее семья пришла к выводу, что наступил праздник. Элфи, юный джентльмен в бархатных штанишках и вязаной кофте, метнулся в задний двор, крича своему братцу Клоду, чтобы тот немедленно явился, иначе пропустит детектива. Живописуя позднее эту сцену инспектору Харботтлу, Хемингуэй признался, что с самого начала свалял дурака. Дитчлинги были не только дружелюбны, но также словоохотливы и любознательны и при этом говорили все сразу. Старший инспектор, потрясенный приемом, был вынужден восхищаться чудовищным игрушечным зайцем из лилового плюша, продемонстрированным Джекерлин, милостиво согласившейся откликаться на Джеки, отвечать на пулеметные очереди вопросов Элфи и его братца Клода, и поддерживать миссис Дитчлинг в ее суждении, что Эдди не следует дурить и бросать надежное место в «Уолуорте» ради карьеры кинозвезды. Одновременно его ознакомили с массой сведений, в том числе с полной историей безвременной кончины мистера Дитчлинга, взлета Герты в «Миллинери», с медалями, завоеванными Клодом в отряде бойскаутов, с материнской тревогой из-за аденоидов Элфи, с письмом Тэда из лагеря новобранцев, с высоким мнением хозяина о Реге, который, вот жалость, отправился в кино, не заглянув после работы домой… – Он так огорчится! – причитала миссис Дитчлинг. Все сходились во мнении, что отсутствующий Рег многого лишился, особенно убивалась Герта. Клод утверждал, что старший брат от огорчения сляжет, а Джекерлин раз семь спрашивала мать, придет ли Рег посмотреть на полисмена. Когда старшему инспектору удалось наконец сформулировать цель своего визита, смятение усугубилось. Миссис Дитчлинг, с ужасом узнавшая, что викарий еще не получил назад свое ружье, принялась подробно рассказывать о проводах Тэда, а Герта – повторять, что Тэд наказывал Регу не забыть вернуть оружие. Эдди сказала, что Рег в своем репертуаре, Клод и Элфи визгливо заспорили о местонахождении ствола, а Джекерлин снова потребовала ответа на вопрос, придет ли Рег посмотреть на полисмена. – Очень надеюсь, что нет! – крикнул Хемингуэй, разнимая мальчишек и тряся обоих. – Прекратите, оба! Замолчи, Элфи! И ты, Клод! Если ты бойскаут-«волчонок», то отвечай, куда твой брат девал ружье викария? Если увижу, что ты опять лягаешься с Элфи, то все расскажу командиру вашего скаутского отряда! После этой отповеди Клод признался, что Тэд для безопасности отнес винтовку к себе в мастерскую, после чего орава вывалила в крохотный садик за домом. Там обнаружился деревянный сарай, возведенный Тэдом, как гордо доложила миссис Дитчлинг, собственными руками. Но поскольку дверь сарая оказалась заперта, а ключ находился у отсутствующего Рега (если сам Тэд не засунул его неведомо куда), донос Клода не представлялось возможным проверить. Элфи, ненавистник бездействия, предложил сбить замок, но старший инспектор отказался. Он распорядился, чтобы Рег доставил винтовку викария в полицейский участок Беллингэма по пути на работу следующим утром, не стал пить чай и сбежал. Семья провожала его до калитки двери и всячески проявляла дружелюбие. Мальчишки умоляли Хемингуэя навестить их еще, а Джекерлин не только прощалась с ним индивидуально, но и передавала писклявым голоском пожелания счастливого пути от своего плюшевого зайца. Эта сцена так потрясла констебля Мелкинторпа, что он вместо того, чтобы с показной лихостью запустить мотор и распахнуть перед Хемингуэем дверцу, остался сидеть неподвижно с разинутым ртом. – Разве вы не знали, что я – их пропавший дедушка? – усмехнулся Хемингуэй. – Ради бога, заводитесь! Сделайте вид, будто увозите меня в Беллингэм, не то Клод с Элфи предпримут попытку штурма автомобиля!