– Что? Да вы что, спятили? Какого черта вы сюда явились? Женщина тотчас крикнула от своей стойки: – Эй, Пассос, ты там поаккуратней. Чтоб у меня тихо все было! Никаких безобразий я не потерплю, сейчас же полицию вызову. Понял? Он заговорил тише и при этом глядел на меня с отчаянием: – И как вам только в голову пришло искать меня здесь? – А вы знаете место получше? – в свою очередь набросилась на него я. Он вздохнул, как будто ему достался совсем тупой ученик, но тут же на лице его снова мелькнул страх. – Вы на машине? – Да, оставила на стоянке, на улице Комерс. – Идите вперед, а я за вами. Я заплатила за кофе и круассан, чувствуя, что женщина внимательно за мной наблюдает. Когда я уже выходила на улицу, она напомнила: – Ты все-таки подумай, о чем я тебе говорила! По крайней мере, не придется якшаться с типами вроде этого. Глядишь, и жизнь как-нибудь наладится! – Я подумаю, – ответила я машинально. И услышала, как она пробурчала усталым голосом: – Да не будешь ты ни о чем думать. Оказавшись на улице, я пошла вперед, время от времени осторожно оглядываясь. Пассос следовал за мной. Как только я села в машину, он открыл противоположную дверцу и устроился рядом. Он буквально осатанел: – Ведь тысячу раз говорил комиссару: если не будете соблюдать осторожность, ничего от меня больше не получите. Это надо же – явиться в бар, где я всегда завтракаю! Было ясно, что я сваляла дурака, но теперь у меня не было другого выхода, как извлечь из своей промашки выгоду. Я взяла такой жесткий тон, что даже мне самой он показалось перебором: – Слушайте, Пассос, хватит тут выламываться. Встреча в баре – это первое предупреждение, чтобы освежить вам память, если вдруг сегодня она у вас заработает со скрипом. Он не испугался. Он удивился: – Что? Да кто вы такая, черт побери? Со мной полицейские никогда так не разговаривают. – Уж простите, но такие у меня манеры, и я не собираюсь их менять, чтобы только не ранить вашу чувствительную душу. Он с возмущением покачал головой: – Ну и что вы хотите узнать? – Эрнесто Вальдеса, журналиста, убил профессионал. Мы считаем, что тебе известно, кто это сделал. Он фальшиво расхохотался, так что раскаты смеха заполнили весь салон моей машины. – Ни хрена себе! Желаете, чтобы я вам прям сейчас имя назвал или лучше факсом в комиссариат послать? – Не очень остроумно, – прошипела я. – Про убийство Вальдеса я ничего не знаю. А вы хоть имеете представление, сколько стоит разузнать что-нибудь о том, кто профессионально выполняет такую работенку? – Мы тебе и заплатим больше обычного. – Дело тут в другом, дело в том, что я не знаю. Думаете, это как в школе, когда учительница вопросы своим ученикам задает, да? Неужто до сих пор недотумкали? Нет, я не могла допустить, чтобы он так нагло со мной разговаривал только потому, что почуял мою неопытность в делах вроде этого. Я выхватила пистолет и сунула дуло ему между ног. Ошарашенный, он напрягся и вжался в спинку сиденья. – Послушай, ты, я хоть и не школьная учительница, но кое-чему тебя сейчас научу. Если ты немедленно не расскажешь мне все, что тебе известно, я разнесу к чертям собачьим тот дохлый недоросток, который ты прячешь в штанах. – Со мной полицейские никогда… – Хватит долдонить одно и то же! Здесь для тебя полиция – это я. А если ты все еще сомневаешься, прямо сейчас легко тебе это и докажу. Я буду ходить за тобой по пятам, Пассос, да, и непременно в полицейской форме, ты ведь уже убедился, что от меня можно ждать чего угодно. Я буду ходить за тобой по пятам и буду поджидать тебя у дверей твоего дома. И буду указывать на тебя пальцем. И если тебя никто не прихлопнет в первые же четыре дня, я сама тебя кастрирую, клянусь Господом Богом. Его прошиб пот, как только он окончательно понял, что сумасшедшая баба вроде меня запросто может наплевать на его неприкосновенность в качестве полицейского осведомителя. – Я очень сожалею, инспектор, очень сожалею. Я не хотел вас обидеть, правду говорю. Но поверьте, я честно не знаю, кто убил Вальдеса. – Тогда скажи, что ты про это дело слышал. – На днях Ихинио Фуэнтес что-то там болтал, но, похоже, говорил он с чужих слов. – И что именно он болтал? – Да ничего особенного. Что легавым, мол, будет не по зубам это дельце – ну и все такое прочее. Ничего конкретного. Поговорите с ним сами. Я спрятала пистолет. Он перевел дух. Но больше задирать меня не решался и смотрел так, будто по-прежнему считал сумасшедшей. – Не пойму, какая муха вас укусила, инспектор. С чего это вы так взбеленились? Я хороший информатор. – А чем ты занимаешься, когда не работаешь на нас? – Ну, проворачиваю кое-какие делишки. – Сутенер, что ли? – Есть у меня девушки, и бизнес идет неплохо. – Не пойму, почему ты вызываешь у меня такое омерзение, Пассос, то ли потому, что ты сутенер, то ли потому, что стукач. Но в любом случае ты вызываешь у меня омерзение, слышишь? Вали отсюда. И слово даю: если до меня докатится, что ты что-то знаешь и не хочешь колоться, я заявлюсь к тебе прямо в полицейской форме, как и сказала. А форма мне идет. Он испарился, исчез, словно его ветром сдуло. И наверняка в голове его отныне твердо засядет мысль, что в полиции что-то перестало крутиться как положено. Кажется, я взяла слишком круто, но в целом номер мне удался. Видно, воспоминания о хозяйке бара, пожалевшей несчастную женщину, раззадорили меня. Да уж, проституция – это не шутка, особенно если тебя опекает такой тип, как Пассос. Я заглянула в записку Абаскаля и убедилась, что под вторым номером в ней фигурирует именно недавно упомянутый Ихинио Фуэнтес. Что ж, выходит, я двигалась правильным путем. Я сразу же позвонила Фуэнтесу, и он назначил мне встречу на следующий день в одном из баров Олимпийской деревни. Надо же, в конце концов оказалось, что идти по следу киллеров – не так уж и сложно. Главное – показать характер и сразу бросаться в атаку. Тем не менее я прекрасно понимала, что трудности, о которых меня предупреждали, отнюдь не выдуманные, да и пугать меня никто специально не собирался. Наверняка еще нахлебаюсь дерьма с этим киллером. Чуть позднее я встретилась с Гарсоном и поведала ему о своих достижениях, правда, опустила некоторые подробности, которые могли бы чуть подпортить мой героический образ. Кстати сказать, первое, что я сделала, добравшись до комиссариата, это пошла в туалетную комнату. Мне надо было причесаться и по возможности привести себя в порядок – уж слишком неприятными были воспоминания о том, какое жалкое впечатление я произвела на хозяйку бара. Вот еще одно очевидное подтверждение, подумала я, что обстоятельства определяют наш внешний вид. Гарсона волновало другое: за каким дьяволом мне понадобилась Пепита Лисарран? – Позвоните ей, и пусть явится в комиссариат. – С какой целью? – А еще позвоните Мальофре. – Но послушайте, инспектор, мы ведь таким образом полностью откроем им свои карты. Я-то считал, что вы намерены прежде понаблюдать за этой женщиной, если она именно та, за кого вы ее принимаете. А вдруг она навела бы нас на какой-нибудь важный след? – Хватит ворчать, Фермин. Нельзя попусту терять время, мы здесь на эту тихоню как следует надавим – и дело сделано. Если она и вправду была любовницей Вальдеса и скрывала сей факт, пусть объяснит, по каким таким причинам. Если объяснение нас не убедит, отправим ее к судье. Нечего с ней валандаться. Думаю, заговорит как миленькая. – Не знаю, не знаю, но вам оно виднее. А мне, как на духу признаюсь, в вашу теорию, ну, с этими самыми кисточками, плохо верится. – Просто вы привыкли все ставить под сомнение, а еще любите грузить меня всякой лабудой. – Что-то вы сегодня особенно ласковая. – С тех пор как я имею дело со стукачами и киллерами, мне пришлось поменять манеры. Знаете, кстати, что мне предложили работу помощницы на кухне в одном убогом баре? – Вот это повезло! И вы, надеюсь, тут же согласитесь? – Нет, сперва гляну на повара, и если он окажется не таким шибанутым, как вы… – Только не забудьте меня известить. Непременно наведаюсь туда поесть картошечки с острым соусом, он у вас наверняка получится лучше некуда. Он обожал устроить такого рода словесную пикировку, прежде чем включиться в работу, это каким-то образом расширяло его профессиональные возможности и помогало напрячь мозги. Уже покидая мой кабинет, он вдруг обернулся и посмотрел на меня прямо-таки с христианским смирением: – А кому позвонить сначала – Пепите Лисарран или Мальофре? – Позвоните обоим сразу. И позаботьтесь, чтобы они не столкнулись на пороге моего кабинета. Она пусть войдет первой, ну а потом проведите ко мне дизайнера. – Ох и нравятся вам, инспектор, всякие театральные эффекты. Между водевилем и классической трагедией имелся еще один жанр помельче, в котором мне приходилось упражняться каждодневно, – обзор последних событий. Так что я включила компьютер и принялась составлять детальный отчет о том, что произошло сегодня с самого утра. Это было одно из тех занятий, что давались мне с наибольшим трудом, и совсем невыносимым был перевод рассказа о текущих событиях на официальный язык. Вряд ли я когда-нибудь смогу привыкнуть к тому, что для сотрудника полиции “осмотреть” должно превращаться в “произвести осмотр”. Не говоря уж о выражениях вроде “явиться лично”, “осуществлять процессуальные действия” или “вести ночное наблюдение”. Поначалу я всеми силами старалась избежать таких стандартных формул, но, стоило мне убедиться на опыте, что составлять ежедневный отчет никто за меня не будет, я тотчас забыла свои пуристские заморочки и думала только о том, как бы поскорее покончить с ненавистным делом. “Лицо, за которым осуществлялось наблюдение, явилось на место, где обычно пребывало в течение ночи”. Примерно через час, когда я закончила наслаждаться своими бюрократическими изысками, чуть приоткрылась дверь и в щель просунулась голова Гарсона, он объявил: