– Она что-то знает? – Говорит, что нет, и переводит стрелки на бывшую жену. – Соперница, – изрек Гарсон мелодраматическим тоном. Мы посмотрели друг на друга, воздержавшись от комментариев. Мы успели так привыкнуть друг к другу и так изучить друг друга, что скоро, пожалуй, будем общаться посредством звуковых сигналов, как это происходит между обитателями животного мира. – Хорошо, тогда можно пойти пообедать. – Сегодня на мою компанию не рассчитывайте. Обойдусь бутербродом. Я записалась в салон красоты. – Ни за что не поверю! – Совсем не остроумно. – Да я ведь на полном серьезе! – В таком случае вам будет небезынтересно узнать, что вторую половину дня я для себя от работы освободила. А знаете, для чего? Для того, чтобы мне до тех пор массировали все мускулы, пока от них совсем ничего не останется, чтобы меня с головы до ног покрыли душистой пеной, чтобы меня ублажили гидрокремом… Короче, чтобы из меня сделали весенний цветок. – Вы и так совсем как весенний цветок. – Отлично, Фермин, этот комментарий звучит уже куда лучше. Потом я отправлюсь ужинать с сестрой, которая приехала ко мне в гости. А вы не хотите к нам присоединиться? – Мне тоже придется намазаться кремом? – Нет, будет достаточно, если вы перемените рубашку. – Хорошо, только позвоните и скажите, куда соберетесь идти. – Договорились. Да, я, понятное дело, рассчитываю, что остаток дня вы будете работать за двоих! Он с философским видом поднял брови. Смею предположить, что такая мина обычно была у Сократа. Зачем я его пригласила? Ведь при нем нам с сестрой не удастся откровенно поговорить. Да, думаю, именно поэтому и пригласила. Кроме того, ей ведь хотелось разобраться в мотивах некоторых мужских поступков, вот я и приведу ей мужчину что надо – пусть изучает, пусть расспрашивает. Аманда уже поджидала меня у входа в салон красоты. Темные очки скрывали покрасневшие от слез глаза. И почему, интересно, мы, женщины, по любому поводу плачем до полного обезвоживания организма? Неужели не существует другого способа выплеснуть свое горе? – Ты ревела? – задала я бессмысленный вопрос. – Нет! – соврала она. – Значит, это климат Барселоны так жутко действует на твои глаза. Ну, ничего, там внутри справятся с чем угодно. Готова? Она безвольно улыбнулась, и мы перешагнули порог салона, где занимаются защитой бастионов нашего тщеславия и наших иллюзий. В массажном кабинете я попала в руки крепкой как дуб девицы. Лежа на кушетке, голая и беззащитная, я вдруг подумала, что чем-то похожа на труп в морге, и сразу напряглась. Мускулистая девица мгновенно это почувствовала и попросила, чтобы я ей немного помогала. – Почему вам никак не удается расслабиться? А почему, интересно знать, она считает, что я должна расслабиться? Чтобы явиться сюда, я бросила важную работу, у моей сестры разладились отношения с мужем; кроме того, я совершенно не привыкла, чтобы кто-то так по-хозяйски обращался со мной, словно я – это всего лишь тело без признаков воли. Наверное, подобные мысли привели к тому, что мускулы мои еще больше напряглись. Массажистка прервала работу и наклонилась, стараясь заглянуть мне в глаза: – Скажите, а сколько времени вами никто не занимался? – Ну, знаете!.. Заниматься мною… Да, она застала меня врасплох. – Почему вы никак не хотите поверить, что достойны того, чтобы кто-то вами занялся, чтобы кто-то о вас позаботился? Я совершенно серьезно говорю: поверьте, вы того стоите, точно стоите. Я глупо улыбнулась. И почувствовала себя полной дурой. – А разве вы стали бы возиться со мной, если бы вам за это не платили? – Разумеется, и с удовольствием! Но дело совсем в другом. Дело в том, что вы имеете право на передышку, вы должны убедить себя, что можете потратить и на себя какое-то время, пойти на массаж, целый день посвятить себе самой, если угодно. Нельзя вечно выбиваться из сил как ломовая лошадь да еще чувствовать себя кругом виноватой. Вот правило, которое все мы, женщины, должны раз и навсегда усвоить. Речь шла, вне всякого сомнения, о психологическом приеме в работе с клиентками, которому ее обучили. А может, и нет, какая разница! Может, я имела дело с потерявшим работу психоаналитиком… Но она была права. Сколько уж времени обо мне никто не заботился? А сама я о себе? Последний случай, когда кто-то действительно проявил обо мне заботу, произошел в баре – там хозяйка предложила мне работу на кухне. Ну и что тут такого? Да не нуждаюсь я в ничьей заботе, сама могу о себе позаботиться или, в крайнем случае, заплатить за чужие старания. Но эта крепкая девица была все-таки права. И я расслабилась. Когда сеанс закончился, я чувствовала себя словно заново рожденной. От всего сердца поблагодарила ее и, забыв всякий стыд, прикрывшись лишь маленьким полотенцем, отправилась в сауну. Аманда была уже там, полускрытая густыми облаками пара. На мраморных лежанках растянулись еще три или четыре женщины разного возраста. – Ну, как дела? – спросила я. – Гораздо лучше. Если провести здесь еще пару часов, я вообще забуду, что когда-то была замужем. Я сделала ей знак говорить потише, потому что нас могли услышать. Она в ответ только пожала плечами, ей это было безразлично. И я тотчас поняла почему: одна дама, которой было хорошо за шестьдесят, ответила с закрытыми глазами: – Счастливая вы! А я вот уже тридцать пять лет как замужем и ни разу ни на миг не могла забыть об этом. Со всех сторон послышался смех, и голые женщины чуть привстали со своих лежанок. – Но вас-то муж, насколько я поняла, не бросал? Правда? – А вас, дорогая? Неужели вас бросил муж? Это было немыслимо, я не верила своим ушам: моя родная сестра готова была рассказать незнакомым женщинам о своих семейных неурядицах. Но сеанс публичных откровений – это было еще не самое худшее; куда хуже было то, что все они – не важно, старые или молодые, – совершенно искренне заинтересовались ее историей, а потом по очереди, и как нечто само собой разумеющееся, стали рассказывать случаи из собственной жизни, после чего пылко и называя вещи своими именами принялись обсуждать мужчин, их наглость и грубость, их внутреннюю слабость и неспособность трезво оценивать свой возраст… Думаю, даже на бойне мне не удалось бы наблюдать более профессиональную и основательную разделку туши. К счастью, мое молчание было воспринято с пониманием. Надо признаться, я никогда в жизни не смогла бы выдавить из себя ни слова, чтобы поучаствовать в подобном суде Линча. Но в конце концов одна из дам глубоко вздохнула и словно нехотя выдала: – Так-то оно так, но ничего тут не поделаешь – мужчины они такие, какие есть. Остальные дружно ее поддержали, и как по мановению волшебной палочки на смену проклятиям и насмешкам пришли высказывания, в которых теперь слышалось скорее одобрение, а на смену горькой иронии явились шутки, с каждым разом все более раскованные. Дискуссия в сауне завершилась бойкими суждениями о длине и толщине мужского полового члена. Оказавшись вдвоем с Амандой, я не удержалась от упрека: – Ну как ты могла, при всех?.. – Послушай, Петра! Как ты думаешь, чем занимались римские матроны в своих термах? Это только продолжение давней традиции. – Мне такого не понять, прямо тебе скажу. – Наверное, ты слишком много времени проводишь в мужском обществе. Мы, женщины, имеем обыкновение говорить то, что чувствуем, и в этом нет ничего стыдного. Или ты считаешь иначе? – Нет, стыдного ничего нет, но говорить о сокровенном, о личной жизни… – Все это сказки, придуманные для того, чтобы мы в одиночестве пережевывали свои несчастья. Нет, это было выше моего понимания. Вполне возможно, моя сестра говорила правильные вещи, но я была не способна так себя вести. Слишком много времени в мужском обществе, слишком много одиночества? Что мы выигрываем, если молчим? И что теряем, если так откровенно выплескиваем все наружу? Ответа на эти вопросы у меня не было, но как бы там ни было, я предпочитала крайне скупо делиться с окружающими сведениями о своей личной жизни. Мне почистили кожу на лице – и это окончательно лишило меня боевого запала. Следовавшие один за другим слои крема, которыми сперва покрывали лицо и которые потом снимали мягкими круговыми движениями, едва не погрузили меня в сон. Наконец я была готова – можно было накладывать макияж. Но тут возможностей для расслабления было уже меньше. Приходилось смотреть вниз, когда обрабатывали верхние веки, потом вверх, когда красили тушью ресницы. Я должна была растягивать губы, потом сжимать их, потом улыбаться, чтобы полюбоваться в зеркале на общий результат. Я стала красивой. Я чувствовала себя отлично. Меня преследовало ощущение, что это не совсем я, но мне хотелось решительно от него отмахнуться. Единственной проблемой было время. Девять вечера. Мы отдали пять часов чудному наслаждению – позволяли, чтобы нас холили и лелеяли. Я снова уставилась на себя в зеркало. Эти часы не прошли даром, но свою роль сыграли и возможность расслабиться, и слои крема – все вместе и каждая процедура по отдельности. Хорошо было бы сейчас прогуляться до того бара, чтобы меня увидела хозяйка, моя благодетельница. Аманда тоже сияла красотой, но главное – из глаз ее бесследно исчезли слезы. – Ну а что теперь? – спросила она, имея в виду мои планы на вечер. – Теперь – ужин с шампанским. Кстати, я пригласила в ресторан моего коллегу, надеюсь, ты не будешь возражать. В случае чего, это еще можно переиграть. – Он хорош собой? – Кто? Младший инспектор Гарсон? Ну… он сильный. – Ты хочешь сказать, что он справится с нами обеими? – Да, да, вполне. – Даже несмотря на то, что мы с тобой близкие родственницы? – Оставь эти шуточки, я его начальница. – Ох, Петра, ради бога! Неужели ты никогда не теряешь самоконтроля? Самоконтроль понадобился Аманде, когда она увидела явившегося в ресторан младшего инспектора. Тибетские мантры для повышения самоконтроля. Гарсон постарался принарядиться и выглядел молодцом. Костюм в тонкую полоску, как у дипломата, черная рубашка и сиреневый галстук. Я-то уже привыкла к его сногсшибательному вкусу, но, должна признаться, каждый раз, увидев его приодетым ради какого-нибудь случая, испытывала глубочайшее потрясение. Моя сестра робко протянула ему руку, младший инспектор пожал ее – в его пожатии было что-то среднее между военным и рыцарским, – к этому и сводилось обычно его галантное обхождение. – Ну как, Фермин, разве мы не прекрасны? – Я сразу же перешла в наступление. – Как две дикие газели, – ответил Гарсон без малейшей заминки. Услышав его комплимент, Аманда расхохоталась. И не прекращала хохотать весь вечер, который мы провели в выбранном мною роскошном ресторане. Надо отдать должное Гарсону: он был в ударе, а когда с ним такое случалось, он блистал остроумием и любой самый священный предмет мог сделать поводом для шутки. Он рассказывал забавные истории из времен своей молодости, случаи из военной службы, из собственной повседневной жизни одинокого вдовца… Все вместе было окрашено в тона веселой насмешки – в первую очередь над самим собой. И по-моему, главная цель вечера была достигнута – моя сестра выглядела очень довольной. Самые черные тучи постепенно рассеялись, хотя в душе у нее и происходило нечто вроде процессии Страстей Христовых. И тем не менее чувства эти скоро выплеснулись наружу. За кофе, когда пары эйфории стали улетучиваться и каждый мешал ложечкой сахар и смотрел в свою чашку, словно медитируя, Аманда вдруг спросила: – А вы могли бы влюбиться в девушку, которая много моложе вас, Фермин? Гарсон подумал было, что это продолжение веселого трепа, и ответил: – А что, на ваш взгляд, я способен соблазнить какое-нибудь юное создание, этакий бутончик?