– Хорошо. Я отправлюсь вместе с вами, а заодно проверю, есть ли что в полиции на этого Лоренсо Альвареса. Все будет зависеть от того, что вам скажет информатор. Может, и не придется больше сюда возвращаться. – Тогда поторапливайтесь. Этот сволочной информатор не оставил мне возможности поменять время нашей встречи. И кем они себя только воображают, эти стукачи, самим Господом Богом, что ли? Ладно, Фермин, пора опять мчаться в аэропорт. Не успеем даже в гостиницу заскочить. Я пришла на встречу еще до пяти часов и полтора часа понапрасну ждала пришествия Господа Бога на Велодром. Не явился ни он сам, ни его помощница-жена. Я позвонила Абаскалю и поинтересовалась, как следует отнестись к такому опозданию. Что это – обычное поведение или тактический ход? Он ответил, что не то и не другое. Я попросила у него адрес информатора, который мы имеем право использовать только в крайнем случае. Он продиктовал мне адрес и тотчас добавил непререкаемым тоном: – Петра, на этот раз ты ни в коем случае не пойдешь туда одна. Отправь сначала патрульную группу. – Зачем? – Очень даже возможно, что они обнаружат там что-нибудь неожиданное. И он как в воду глядел. Они обнаружили Ихинио Фуэнтеса на полу в прихожей, а его жену – на кровати. Оба были убиты выстрелом в упор – точно в середину лба. Расправа выглядела поспешной. Дверь не была взломана, не осталось и следов борьбы, из чего мы вывели, что убийца позвонил и Фуэнтес, не ожидая ничего плохого, сам открыл ему. Либо они были знакомы, либо визитер воспользовался каким-то удобным предлогом. Главным было другое: сведения, которые информатор хотел нам передать, наверняка следовало считать достоверными, иначе никто бы его не тронул. В комнате все было перевернуто вверх дном. Женщина, лежавшая на кровати, произвела на меня ужасное впечатление. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Она погибла только потому, что спала рядом со своим мужчиной. Я приказала произвести обыск, хотя и догадывалась, что мы ничего не найдем. – Он заявился к ним, хотя был риск, что мы наблюдаем за домом, и это говорит о том, что убийца – мужик смелый, что другого выхода у него не было и он не мог терять ни минуты. Почерк показывает, что действовал, скорее всего, опять профессионал. Поэтому женщину он тоже убил. Свидетели ему не нужны. Да, наверняка это профессионал, – добавил Абаскаль, когда было покончено с первоочередными следственными действиями. – Профессионал, нанятый за огромные деньги, иначе он бы так не работал. Он ведь здорово рисковал, – добавил Гарсон. – А что ты можешь сказать про выстрелы? – Пули отправили на баллистическую экспертизу. Я нервно хрустнула пальцами: – А соседей опросили? – Никаких результатов. Никто ничего не видел и не слышал. – Проклятье! Всё как будто в воздухе растворяется! – Если в нашей истории главные действующие лица – киллеры и осведомители, то иначе и быть не может. Все логично. Считай, что мы попали в царство теней. – Но ведь хоть какие-то сведения об этом вашем информаторе в полиции должны быть! – Мы знаем про него очень много, но готов спорить на что угодно: толку от этих знаний не будет никакого. – Его убили, чтобы он ничего нам не сказал. Получается, мы вроде как соучастники преступления. – К этому и сводится роль стукачей, Петра, и мне жаль, что я должен поколебать твою святую невинность. Они-то сами знают, что ставится на кон. Домой я вернулась совершенно разбитая. Гарсон позвонил в мадридскую гостиницу и попросил спустить наши вещи в камеру хранения. По нашим расчетам, мы должны были вернуться туда дня через два. Когда я вошла, Аманда готовилась пойти куда-то ужинать. – Мне пришлось купить себе пару платьев, – стала объяснять она. – Вот уж не думала, что буду вести такую бурную светскую жизнь. Она выглядела чудесно, была элегантной, соблазнительной. – Ты идешь с Молинером? – Да. Он недавно звонил, сказал, что возникли непредвиденные обстоятельства и он немного опоздает. Он знает, что ты вернулась в Барселону, и хочет о чем-то с тобой переговорить. – По службе? – Разве есть другие варианты? – А вдруг он собрался просить у меня твоей руки. – Это вряд ли, мнение родственников его вроде бы не волнует. – А если позвонит твой муж, что ему сказать? – Скажи, что я отправилась на гулянку, хотя сегодня он уже звонил. – И что? – Ну, не знаю… Он звонит каждый день – раз, а то и два! Уверяет, что страшно переживает, что ему это тяжело дается… Спрашивает, когда я думаю возвратиться. Видно, не терпится удрать к своей пассии. – Аманда, я… мне жаль, что тебе показалось, будто я сую нос не в свое дело. Просто… мне не очень нравится Молинер. – Потому что это каким-то боком затрагивает и тебя? – У полицейского не должно быть семьи. – Если хочешь, я переберусь в гостиницу. – Не думаю, что в этом есть необходимость. – Понимаешь, Петра, я не знаю, что за этим стоит на самом деле, но мне нравится крутить с ним любовь. Единственный раз в жизни я сделаю то, чего требует мое тело, и не собираюсь отказываться от своих планов ни из соображений здравого смысла, ни ради тебя, ни ради Энрике… Так что не читай мне нотаций, я все равно поступлю по-своему. Ну и что я могла ей на это ответить? Признаться, что речь шла исключительно о моей личной неприязни к Молинеру? Да и вообще, какого черта я затевала эти смехотворные споры с сестрой? Может, на самом деле все действительно сводилось к моему давнему и очевидному желанию, чтобы меня оставили в покое, чтобы не втягивали в свои проблемы, чтобы не заставляли ни на миг задумываться над чужими неприятностями? Я ведь никогда раньше не пыталась опекать кого-то или выражать родственные чувства. Никогда! Не дай бог превратиться в моралистку, когда тебе перевалит за сорок. Мы выпили по рюмке на кухне, а без четверти десять пришел Молинер. Я думала, он явится щеголем, но у него не было времени заглянуть домой и переодеться. – Петра, мне надо с тобой поговорить. Сестра тактично покинула гостиную, прихватив свою рюмку. Молинер начал мне что-то втолковывать, но я не слушала, мне хотелось получше его рассмотреть. Как мужчина он был совсем не плох: высокий, ладный, воспитанный. Пожалуй, Аманда не промахнулась. – Ты не можешь повторить все с самого начала? – попросила я неожиданно. – Возможно, это не так уж и важно, однако… Оказалось, что у нас с тобой один и тот же осведомитель. Ты не знала? – Нет. – Фуэнтес и мне тоже назначил встречу – через пару часов после свидания с тобой. – Странное совпадение, правда? – Пожалуй. Но меня насторожило скорее его поведение. Он очень уж беспокоился о том, чтобы я выполнил наш договор, и хотел, чтобы я заплатил ему до того, как получу информацию, которая у него якобы имелась. – Не вижу связи. – Петра, а ты не думала, что он собирался сдать одного и того же человека нам обоим – и тебе, и мне? Не исключено, что сведения, которые он для нас припас, оказались бы одинаковыми. В таком случае я мог бы отказаться платить ему условленную сумму. Слишком он беспокоился о деньгах – и это меня удивляет, ведь информаторы знают, что обещанное вознаграждение мы всегда без промедления выплачиваем. – Понятно. А как идет твое расследование? – Я ждал сведений от Фуэнтеса, как майского дождичка. – И я тоже. Знаешь, Молинер, что я думаю? Будь у нас с тобой хотя бы намек на совесть, мы бы сейчас отправились в комиссариат и как следует поработали. Надо сопоставить твои и мои материалы. – А как же Аманда? – Служба есть служба! Ей придется отнестись к этому с пониманием. – Ты не против, если я сам ей все объясню? Взгляд, который бросила на меня сестра, когда мы уходили, мог бы пробуравить стену. Как ни странно, с Молинером она распрощалась очень даже дружелюбно. Но мне было все равно, дела служебные – прежде всего, сказала я сама себе в приступе здравомыслия. Мы засели в кабинете Молинера. Сварили кофе. Он включил свой компьютер. – Что ты хотела бы узнать? – Все. – Жертву зовут Росарио Кампос, девушка из обеспеченной семьи, работала секретарем на всякого рода конгрессах. Единственное, что мне удалось узнать – а это уже немало, – что убитая была постоянной любовницей министра здравоохранения. Она регулярно ездила в Мадрид, и встречались они в гостинице. – Вот те на! История-то получается скандальная. – Особенно если иметь в виду, что министр женат, у него семеро детей, и еще он принадлежит к Опус Деи[20]. Я присвистнула, не сдержав изумления: – И когда вы это выяснили? – Совсем недавно. – Ну и что ты предпринял, после того как узнал?