Гарсон, занимаясь своим десертом, вполуха прислушивался к нашей пикировке, но тут он оторвал взгляд от тарелки и произнес: – Даже не пытайтесь, инспектор Молинер, вам ее ни в жизнь не переубедить. Затем на лице его застыло смирение мученика, готового и дальше покорно нести свой крест, и они обменялись красноречивыми взглядами, в которых читалась мужская солидарность. – Женщины… – начал было Молинер, но я решительно перебила его: – Женщины – это не какая-то особая раса, не отдельный социальный слой и не проклятый Богом род, дорогой Молинер. Просто с нами всегда очень плохо обходились, можно сказать, выливали на нас ведра помоев. Это, пожалуй, и породило некие наши пороки, однако чаще всего они объясняются реальной ситуацией. – Но ты, по крайней мере, не станешь отрицать, что у вас, женщин, есть одно общее свойство? – Какое же? – Вы совершенно непредсказуемы. Гарсон загоготал. Он был страшно доволен, что кто-то перехватил у него эстафету в этом вечном споре. Молинер же, улыбнувшись, со значением добавил: – Петра, Петра, крепкая как камень[26]. – Философский. Знаешь, что такое философский камень? – Нет, должен признаться, не знаю. Гарсон опять рассмеялся, теперь, казалось, уже без всякого повода: – Видите? Вот она вас и уела, инспектор. Так оно всегда и бывает: в самый неожиданный момент – бац, загнет что-нибудь такое очень культурное, и вы в полном дерьме. Его вроде бы даже обрадовала моя гипотетическая победа в этой совершенно нелепой диалектической перепалке. Я слегка похлопала Молинера по плечу в знак того, что это надо воспринимать как чистую игру: – А не думаете ли вы, что хватит уже попусту болтать и пора отправляться на покой? На самом деле Молинер был неплохим парнем, во всяком случае, сейчас он без малейшего намека на обиду ответил: – Вот единственная здравая мысль, высказанная за весь сегодняшний вечер. До нашей гостиницы было рукой подать, так что долго идти нам не пришлось. Как только мы переступили порог, я ее увидела. Она сидела в кресле и с самым невинным видом читала журнал. Неужели глаза меня не обманывают? – Аманда! – Я не смогла скрыть своего изумления. Молинер буквально остолбенел. Было очевидно, что он тоже никак не ожидал увидеть ее здесь. И с трудом выдавил из себя какое-то скомканное приветствие. Единственный, кто не растерялся, был Гарсон. Он подошел к Аманде и протянул руку. – Вы решили присоединиться к нашей компании? – спросил он вежливо. – Сестра сказала, в какой гостинице вы остановились, так что и я сняла здесь номер. Захотелось провести несколько дней в Мадриде. – Но… мы тут работаем, – только и смогла выдавить из себя я. – Это мне, разумеется, известно, и я не собираюсь вам мешать. У меня тоже есть кое-какие дела. Молинер, словно превратившись в соляной столп, застыл рядом со мной и по-прежнему молчал. У Аманды, до того глядевшей на меня с дерзким вызовом, взгляд вдруг чудесным образом потеплел, когда она заговорила с Молинером: – Как дела? Может, если у тебя есть время, пойдем чего-нибудь выпьем? Мой коллега пребывал в нерешительности, не зная, как себя повести. Он посмотрел на меня, словно спрашивая позволения, и при этом доверчиво улыбнулся. Я подумала, что пора как-то выходить из этой дикой ситуации. Взяла Гарсона под руку и сказала: – Все, мы с младшим инспектором отправляемся спать, день был очень тяжелый. Аманда, если будет желание, позвони мне завтра, и мы вместе пообедаем – вдруг я сумею выкроить часок. – Там будет видно. А пока можешь обо мне не беспокоиться. В лифте Гарсон молча улыбался, словно открыл для себя некую бесспорную истину. И тут я совершила серьезную ошибку, надо было тоже промолчать, но я спросила: – Чего это вы так улыбаетесь? – Раздумывал над тем, насколько был прав инспектор Молинер, когда утверждал, что женщины – существа совершенно непредсказуемые. Я взвилась: – Младший инспектор, мне казалось, мы с вами договорились о кое-каких замечаниях личного характера! – А разве тут было что-то личное? – Не валяйте дурака, со мной этот номер не пройдет. – Видите, инспектор? Где же справедливость? Что бы ни случилось, крайним всегда оказываюсь я. – Спокойной ночи, – сухо бросила я. – Завтра утром ровно в восемь жду вас к завтраку. В номере я швырнула сумку на кровать. Мне и самой было непонятно, что больше меня разозлило – реплика Гарсона, появление моей сестрицы или совершенные мною же самой за минувший день ошибки, целая коллекция ошибок. Вот дьявол! По моей вине в последнее время между мной и Амандой сложились отношения, которые не только не улучшались, а, наоборот, становились все хуже. А еще я ввязалась в глупый спор с Молинером и начала умничать. Кроме того, младший инспектор сказал правду: я вечно делаю его крайним, даже если он ни сном ни духом не виноват. Беда в том, что бедный Фермин бывает похож на глупого мальчишку, который вывел из себя какой-то мелкой проказой учителя, целый день копившего раздражение и теперь сорвавшего зло именно на нем, хотя наорать ему хотелось на весь класс. Плохо, плохо, очень плохо, сказала я себе. Человека волнует, какое впечатление он производит на остальных, и он начинает изо всех сил стараться, чтобы впечатление было получше. Это первая ошибка, а за ней последовала целая серия других. Хотя какая разница? Какое все это имеет значение? Вне всякого сомнения, попутно тут сказалось и влияние нашего расследования, всего связанного с ним гламура. К счастью, у меня было предчувствие, что скоро мы сумеем с этим разделаться. Я отправилась в ванную и, пока снимала макияж и чистила зубы, ни разу не взглянула на себя в зеркало! К черту наблюдения над собой! Да, это выглядело как пассивное сопротивление, в какой-то степени по-детски наивное, но ведь то же самое говорили про Ганди, а он сумел-таки сокрушить англичан – исключительно за счет своей внутренней силы. Успокоиться мне удалось только в постели, когда я взялась за книгу, посвященную процессу развития западной цивилизации. Заснула я, прикидывая, на каком из начальных этапов этого процесса мы все еще находимся. Из глубокого сна меня вырвал телефонный звонок. Я глянула на часы. Пять утра. С колотящимся сердцем я сняла трубку. – Инспектор Деликадо? Это дежурный администратор. Простите, что тревожу в такое время, но я не знаю, как поступить. Звонили из какого-то мадридского комиссариата, они ищут инспектора Молинера, говорят, что дело срочное и что его мобильник не отвечает. Но его нет в номере, я уже много раз туда звонил… А поскольку мне известно, что вы работаете вместе, я подумал… наверное, вы знаете, где его найти. – Да, спасибо, я знаю, где он. Соедините меня с комнатой Аманды Деликадо, пожалуйста. Больше никаких ошибок, больше никаких ошибок… Эта фраза громыхала у меня в голове. – Аманда? – Петра! Ты знаешь, который сейчас час? – Знаю, прости. Инспектор Молинер у тебя? – Петра, поверь, что… – Пожалуйста, немедленно передай ему трубку, дело крайне срочное. Наступила пауза, а потом я услышала сонный и виноватый голос коллеги. – Молинер, сейчас же свяжись с комиссариатом, к которому тебя прикрепили в Мадриде. Они никак не могут с тобой связаться, а у них что-то срочное. – Хорошо. Я позвонила на стойку администратора: – Вы помните, как выглядит инспектор Молинер? – Да, я видел его вчера. – Так вот, когда он спустится вниз, скажите, чтобы он подождал меня, я через пару минут выйду. А если он не захочет ждать, сразу перезвоните мне в номер. – Не беспокойтесь, я все сделаю, – сказал несколько опешивший от моего напора дежурный. Я еще не была до конца уверена, что два наших расследования непременно соединятся в одно, тем не менее нельзя было упустить начало этого слияния. Когда мы добрались до дома министра, работа там кипела. Люди из комиссариата Тетуана[27], судебный врач, судья… Министр, Хорхе Гарсиа Пачеко, сидел, уронив голову на грудь, в кресле в своем кабинете. На нем были серый шелковый халат и пижама из той же ткани и того же цвета. Как нам сразу же сообщили, он выстрелил себе в рот из охотничьего ружья. Оставил два письма, одно – супруге, второе – судье. – Я должен был это предвидеть, – сказал Молинер. – Ты не мог сделать больше того, что сделал. – Я ошибся. Поставил охрану на случай, если он решит убежать, а следовало арестовать его – в качестве предупредительной меры. – Теперь мы с тобой сравнялись по покойникам. – Как это?