Так она и делала до самого своего конца. Замечательная женщина. До самой смерти была в своем уме и все такое, а уж ей восемьдесят один стукнуло. Никто и не думал, что она так кончит. Упала-то она в среду. Не захотела, чтобы я помогла ей одеться, потому все так и случилось! Я в первый раз не завязала ей тесемки — она до самой смерти носила эти старомодные нижние юбки, две фланелевые и одну полотняную зимой и две полотняные летом, — вот она и упала. С тех пор как у нее начался ревматизм, я всегда помогала ей одеваться. Она называла это глупой возней. Я возилась на кухне, когда она упала, но грохот и крик, само собой, услыхала. Поначалу доктор все хмурил брови. Тогда он был совсем молодой, а сейчас, уж конечно, мы к нему попривыкли. Он сказал, что в ее возрасте такие падения плохо кончаются, не то что у молодых. Я сразу забеспокоилась и говорю: «Доктор, вы хотите сказать, что она не поправится? Если так, то надо будет позвать ее родственников». А он так строго посмотрел на меня и говорит: «Зовите побыстрей». А было это в субботу утром. Потом он уехал, а я пошла к конторке, чтобы взять адрес того приюта, где мисс Белла работала экономкой. Хозяйка, понятно, меня увидела и закричала с постели: «Не вздумай писать этой безмозглой Тессе! Я еще в своем уме и знаю, что ты любишь ее больше Беллы». «Я думала, вы захотите, чтобы мисс Белла знала, что вы чуток не в себе». А она попыталась приподняться и сказала как отрезала. Она всегда так говорила, когда ей кто-нибудь возражал: «Что значит “не в себе”? Я еще, слава богу, не в маразме! Не будь дурой, Элиза!» «Да, мадам», — послушно сказала я, потому как уже нашла адрес мисс Беллы и хотела ее немного утихомирить. Но она увидела, что я его нашла. Глаза-то у нее были, как у молодой. Больше, правда, она ничего не говорила, только велела написать на конверте Вниманию директора. Я так понимаю, она сама хотела, чтобы мисс Белла приехала, значит, дела ее стали совсем плохи. А раз так, то вместо письма я послала телеграмму, чтобы мисс Белла поторопилась. — А других родственников вы тоже известили? — поинтересовалась миссис Брэдли. — Нет, мадам. Я просто не посмела. Не то чтобы мистер Том недолюбливал хозяйку, хотя никогда и не приезжал к ней. А его жена, она просто ангел милосердия, хотя раньше и не видела хозяйку, а вот как до дела дошло, помогала ухаживать за больной даже больше, чем бедная мисс Белла. Но ведь и вправду сказать, замужние женщины (я-то сама незамужняя) гораздо хозяйственней незамужних. — Я что-то не совсем понимаю, как Том и его жена Мьюриэл оказались у вашей хозяйки в такой критический момент, — сказала миссис Брэдли. — Можно сказать и так, мадам. Хозяйка стала поправляться, и доктор очень удивился, что она выжила (хотя и не показывал виду, чтобы не скомпрометировать себя). Он сказал, что она, видно, очень крепкая для своего возраста, но я думаю, что дело тут в силе воли. Хозяйка была настоящий кремень, потому и выкарабкалась. А мистер Том приехал, потому что мисс Белла послала ему телеграмму, чтобы он проводил тетку в последний путь. Сама-то я не решилась ему писать. — А где именно упала ваша хозяйка? — спросила миссис Брэдли. — В коридоре рядом с ванной комнатой. — Ну да, конечно. А что с той банкой с лобстерами, которую мисс Белла принесла вам после прогулки? — Это были не лобстеры, а раки. Она меня угостила, но мой желудок их не принимает, так что я отказалась, и она съела их за чаем сама. Я тогда еще подумала, что там слишком много для одного человека, но мисс Белла скорее будет мучиться животом, чем даст добру пропасть. Лучше в нас, чем в таз, как говорил мой йоркширский дядюшка, когда мы оставляли еду на тарелке. — Замечательно! — воскликнула миссис Брэдли, но было ясно, что это восклицание относится скорее не к поговорке йоркширского дядюшки, а к тайному удовлетворению от услышанного. — А потом произошел этот странный случай с тертой морковкой. — Вот именно, странный, мадам, — немедленно согласилась Элиза. — Не могу понять, как хозяйка могла попросить столь грубую пищу. Правда, она любила морковь, но только тушеную. И я за всю свою жизнь не могу припомнить, чтобы она ела сырую. — Сырая морковь полезна для здоровья, — заметила миссис Брэдли. — Возможно, кто-то из родственников убедил ее попробовать. — Мисс Белла сама ее натерла, попросив у меня терку для мускатного ореха, но она, насколько я знаю, вегетарианкой не была. Да и как она могла ею быть, живя в этом своем приюте. У нее просто не оставалось времени для всяких причуд и фантазий. — Возможно, мистер Том был вегетарианцем? — предположила миссис Брэдли. — Мистер Том? О нет, мадам. Он, может, и охотился за привидениями и всякой такой ерундой, но без мяса с овощами за стол не садился. С такими его привычками и жене уж никак не стать вегетарианкой. — Так кто же, по-вашему, предложил тете Флоре эту морковь? — Не знаю, мадам. Кто бы мог подумать, что она будет есть такое. Бедная моя хозяйка! Надеюсь только, что смерть у нее была легкой, ведь она так ослабела от этого падения. Присоединившись к столь благочестивому пожеланию, миссис Брэдли предположила, что тетя Флора была набожной особой. — Вовсе нет, мадам. Хоть она и дружила с местным священником. Они, правда, соперничали по части альпийских горок: у священника было больше познаний в этом деле, а у хозяйки больше денег. Помню, он часто заходил к ней, и они шли к альпийской горке и разглядывали там каждое растение. Иногда он приносил такие маленькие деревянные колышки с латинскими названиями растений, и они втыкал их в землю, чтобы знать, что там растет, даже если не могли произнести такие мудреные названия. Но ходить в церковь! Нет, она там появлялась не чаще меня, а я, стыдно сказать, после двадцати лет туда и носу не показывала, хотя родители у меня были очень набожные. В двадцать меня бросил мой парень. Мы вместе пели гимны по одной книге псалмов, и с тех пор я никогда не любила церковь. Хозяйка, правда, ездила в конгрегатскую церковь в Рэдлтоне на машине мистера Трипса. Она как-то обмолвилась, что один из ее дядьев был конгрегатским священником. Миссис Брэдли взглянула на портрет мужчины с бакенбардами. Увидев это, Элиза воскликнула: — Нет, нет, мадам, это не он! Но если вы хотите на него посмотреть, его фото есть в семейном альбоме. Там и ее муж есть, но я его не застала. Он умер, когда ей было шестьдесят. А я у нее служила только последние двадцать лет. Подойдя к бюро, Элиза отперла один из ящиков и, пошарив среди книг и бумаг, подошла к миссис Брэдли с толстым черным альбомом с золотым обрезом, чем-то похожим на Библию. — Не пугайтесь, когда откроете его, мадам. Там под обложкой маленькая музыкальная шкатулка. Очень красиво играет. Открыв альбом, миссис Брэдли увидела шиповатый металлический цилиндрик под стеклом. Он стал вращаться, и зазвучала нежная мелодия «Анни Лори». Но когда миссис Брэдли принялась переворачивать страницы, она тотчас же стихла. Встав рядом, Элиза стала давать пояснения, водя натруженными пальцами по страницам. Она не пропустила ни одного фото, сопровождая каждое из них замечанием или какой-нибудь историей. Миссис Брэдли не возражала (лишь попросила Элизу положить альбом на стол, придвинув к нему пару стульев), потому что на большинстве снимков фигурировали тетя Флора и ее племянницы. Мисс Тесса мелькала чаще, чем мисс Белла, но старая служанка их никогда не путала, что ничуть не удивило миссис Брэдли, поскольку женщины были совсем разными: одна грузная, приземистая и мужеподобная, другая маленькая хрупкая и женственная. Просмотр фотографий занял больше часа, после чего Элиза призналась, что это было для нее сущим удовольствием, и заторопилась домой. Но миссис Брэдли быстро выставила на стол графин с портвейном, еще один с хересом и коробку печенья. Портвейн слегка развязал Элизе язык, и она неожиданно произнесла: — Знаете, мадам, с этой морковью все как-то странно. Не скажу, что мисс Белла силком затолкала ее хозяйке в рот, но все равно очень подозрительно. — Да, если учесть, что раньше она никогда ее не ела, это выглядит странным, хотя у больных появляются всякие причуды. — Но ведь не так уж она болела, мадам. Доктор тогда сказал, что она поправится. И она была вполне в своем уме, голова у нее работала, и никаких странностей ожидать не приходилось. Да, женщины чудят, когда они в положении, и вкусы у них меняются. Я помню, моя сестра ничего не хотела есть, кроме утиных яиц, хотя раньше к ним даже не притрагивалась. Мы прямо с ног сбивались, чтобы их достать, жили-то мы тогда в Лондоне! Такая несъедобная дрянь! Терпеть их не могу! Я ей так и сказала: странно, что ребенок не родился с перепонками между пальцев. И что самое смешное, парень потом стал чемпионом по плаванию. Так что ничего не проходит даром, верно, мадам? — Да, действительно, — вежливо подтвердила миссис Брэдли. На следующий день она позвонила доктору — ее служанка жаловалась на боль в горле. Тот прослышал об ученой даме и жаждал с нею познакомиться. Поскольку слуг в доме не было, дверь ему открыла сама миссис Брэдли. — А, доктор! — приветствовала она его. — Да, он самый, — подтвердил тот. Потом, осмотрев больную и выписав ей лекарства, он остался немного поболтать, признавшись, что летом в деревне у него не так много работы и масса свободного времени. — Я уже здесь сто лет не был. Последний раз приезжал, когда Элиза воткнула себе вилы в ногу. Это случилось на Пасху два года назад. А перед этим… Только один раз, когда старая дама подавилась морковью. Я тогда только что приехал в эти места и не знал здесь ни единой души. Меня вызвала Элиза после того, как ее хозяйка упала на пол. Кажется, споткнулась. Подробностей уже не помню. Да они и не важны, потому что вскоре она пошла на поправку. Удивительная жизнестойкость, особенно если учесть ее возраст. Не знаю, как ей удалось выкарабкаться, но она выжила. Я тогда был просто поражен. А потом случилась эта история с тертой морковью. — Да, я слышала об этом от мисс Ходж. Сейчас я снимаю у нее дом. Вчера она приходила ко мне на чай и много чего рассказала. Похоже, это была какая-то внезапная причуда. Ведь ваша пациентка никогда не ела сырую морковь, а тут вдруг у нее возникла столь странная идея. — Или эта идея возникла у кого-то другого, — произнес доктор. Встретив быстрый взгляд миссис Брэдли, он пожал плечами. — Да, я это допускаю. Осмелюсь предположить, что старую даму убили. Но доказать я этого не мог. Никаких признаков насилия, никаких причин смерти, кроме самой очевидной — подавилась морковью. А доктора, которые подозревают убийство, не слишком популярны, как вам, вероятно, известно. Нет, доказательств никаких не было, а людей этих я не знал, и нарываться на неприятность мне совсем не хотелось. Племянница поняла, что я что-то заподозрил, и прямо мне об этом заявила. Сама она оставалась вне подозрения, а подозревать в убийстве старую Элизу — совсем уж несусветная глупость. Оставалась лишь та супружеская пара. Но там было не за что зацепиться, поэтому я и констатировал смерть. Думаю, любой на моем месте поступил бы точно так же. И все же я поразился, когда прочитал в газете об аресте племянницы по обвинению в убийстве кузена. — Правда? — переспросила миссис Брэдли. — Похоже, доктор что-то заподозрил? — напрямик спросила она Элизу Ходж при следующей встрече. — Неужели? Бедная девочка. Надеюсь, ничего серьезного? — Я говорю о тертой моркови, — пояснила миссис Брэдли. Однако лицо старой служанки осталось непроницаемым, только в глазах мелькнула озабоченность. — Вы правы, мадам, — согласилась она. — Я помню, он задал мне кучу вопросов, я даже удивилась. — И какие вопросы он вам задавал? — Кто ей дал эту морковь. — А вы не смогли ответить. — Мисс Белла сказала, что ходила в деревню за покупками, а мистер Том с женой уверяли, что пошли прогуляться по берегу моря. Получается, что дала я, больше просто некому, — ответила старая служанка, и лицо ее словно одеревенело. — Так это были вы? — Могли бы и не спрашивать, мадам. Вы-то знаете, что это была не я. — Да, даже доктор в этом уверен. Но раз уж возник такой вопрос, мисс Ходж, мне бы хотелось узнать, что вы думаете на самом деле. Если, конечно, это не слишком вас расстроит. — Не хочу порочить умерших, но скажу вам прямо: один из них никуда не выходил. Во всяком случае, я так считаю. Мистер Том, да, он выходил, и я видела, как мелькнуло синее платье его жены, а может, мисс Беллы, у нее тоже было синее платье. Но в комнате мисс Беллы работала швейная машинка — она попросила ее у меня, чтобы расставить себе фартук, один из моих запасных. — И это она натерла морковь на терке для мускатного ореха. — Похоже, что она, но я все-таки не уверена. Хотя она и взяла у меня терку, но как она терла морковь, я не видела. Однако, когда я потом ее мыла, на ней и вправду была морковь. А что до отлучки в магазин в то самое время, когда умерла ее тетушка, то я просто поверила мисс Белле на слово. — Возможно, она натерла морковь и принесла ее своей тетке, чтобы та съела ее сама, — предположила миссис Брэдли. — Именно так она написала в дневнике. — Может, и так, мадам. Не могу вам сказать. Просто странно, раз уж хозяйке так захотелось тертой морковки, почему она не попросила меня? А мисс Белла, когда просила терку, ничуть не скрывала, что для моркови. — А не любила ли ваша хозяйка что-либо еще, что издали могло быть похоже на тертую морковь? — Разве что гороховый пудинг, да ведь он не так чтобы очень похож. Вы думаете, мисс Белла считала, что морковь пойдет ее тетке на пользу и даже не спросила, хочет она ее или нет? Не знаю, мадам. Одно скажу: уж как я радовалась, когда мисс Беллу оправдали за мистера Тома, а она взяла да и покончила с собой.