– Самый момент предупредить меня о последствиях и предложить вызвать адвоката, – улыбнулась Джаз. – Точно, – согласился Джонатан. – Итак, мой первый вопрос. Находясь на передовой борьбы с преступностью, удовлетворены ли вы нынешней системой правосудия? Джаз прикусила губу. – Отец сказал вам, что это – моя излюбленная тема? – Нет, но она наверняка близка любому полицейскому: месяцами вести расследование, готовить арест предполагаемого преступника, а затем смотреть, как он выходит из зала суда на свободу из-за какой-нибудь формальности. Джаз ответила не сразу: – Джонатан, мы можем повести беседу двумя путями. Если вы назовете мое имя в своей диссертации, тогда я стану придерживаться линии партии. Если же нет – и мы выключим эту штуку, – тогда мои рассуждения будут куда откровеннее. Что предпочтете? Джонатан дотянулся до диктофона, остановил запись. Сказал с улыбкой: – Я весь внимание. Джаз начала, сперва осторожно, излагать свои мысли об источниках проблем. К ее удивлению, Джонатан был хорошо осведомлен и со знанием дела защищал систему: – Ее слабое место – не коррупция, хоть я и согласен с вашими словами о злоупотреблении властью и о личных амбициях. Однако из своих прежних интервью я почерпнул, что от правосудия обычно ускользают из-за мелочной бюрократии и некомпетентных обвинителей, – вы, к примеру, видели недавний правительственный документ, предлагающий Королевской прокурорской службе урезать гонорар барристеров? Естественно, лучшие юристы предпочтут играть на стороне защиты – и на человеческих слабостях. – К тому же система завалена апелляциями, – добавила Джаз. – Даже если обвиняемому выносят приговор, откуда ни возьмись появляется хитромудрый адвокат и машет притянутой за уши уликой: иногда материальной, но чаще – психологической. – В смысле, «я не виноват, что стал убийцей, просто в младенчестве мать не кормила меня грудью»? – поморщился Джонатан. – Угадали. Простите, я могу показаться безжалостной, однако безжалостна сама жизнь. У всех людей неидеальные детство и юность. У всех есть причины пойти и хладнокровно кого-нибудь убить. Слава богу, большинство так не поступает. Те же, кто поступает, должны нести ответственность за свои действия. Должны быть наказаны за то, что совершили. – Согласен. Вы ведь и сами пережили горький опыт, Джаз, – тихо проговорил Джонатан. – Я знаю, что произошло с вашим отцом. Джаз ненавидела эту тему – слишком живы были еще воспоминания о тех событиях. – Да. Он был хорошим человеком, приходским священником, помогал неимущим. И что получил за свои труды? Пулю в спину. Стрелок же получил два года, а вышел через шесть месяцев. На основании ограниченной вменяемости. А через три недели напал вновь. – Сочувствую. Просто нет слов. – Джонатан вздохнул. – Ничего, если я спрошу, что ваш отец делал тогда в Хакни? Я-то думал, он преподавал здесь богословие. – Все верно. До двенадцати лет я росла в Кембридже. Затем папа объявил нам с мамой, что ему надоело учить богословию горстку студентов из среднего класса. Он желает идти в люди и применять на практике то, что проповедует. Папу посвятили в духовный сан, и мы переехали в Хакни. Из уютной кембриджской гимназии я попала в обычную среднюю школу Восточного Лондона. Настоящий культурный шок. Хотя это меня закалило. – Верю. Вам не позавидуешь. – Было трудно, да, но я безмерно восхищалась отцом. К тому же в той школе я выучила немало разных хитростей, которые не раз пригодились мне на нынешней службе. – Например? – Ну-у, это уж точно не для протокола. – Джаз усмехнулась: – Сделав всего один звонок, я могу раздобыть все, чего душа пожелает: стимулянт, барбитурат, бензос, план, экстази, кокс, героин… – Так чего же мы ждем? – Очень смешно. – Шучу. Я таким не увлекаюсь – и никогда не увлекался. – Ну а что еще вы могли сказать детективу? – поддела Джаз. – Нет-нет, я сторонник честности. И, к счастью, наркотиков я сумел избежать. Честно, – повторил Джонатан. – А я нет. Правда, не подсела. Перепробовала все. В моем учебном заведении это было… de rigueur, в порядке вещей. Как молока на перемене выпить. – Обряд посвящения? – Угу. Вроде того. Белые девочки из среднего класса… – Джаз вздохнула. – Я хотела вписаться в коллектив. Пребывание «по другую сторону» стало очень ценным опытом. Я понимаю, как непросто этим детям вырасти, стать относительно благополучными… – Что же случилось с вашим отцом? – Он, как обычно, слишком увлекся. Своей паствой, которая за время его службы выросла из нескольких старушек – божьих одуванчиков до трех сотен прихожан. Папа – очень харизматичная личность. Особенно много он помогал одной женщине, чей ребенок умирал от лейкемии. Женщина обращалась к папе за духовной поддержкой, часто бывала у нас дома. Ее мужу, известному наркоторговцу, это не понравилось. Однажды он явился к нам и выстрелил в папу. Прямо у нас на кухне. – Черт, – прошептал Джонатан. – Папе повезло, что он вообще выжил. Во время операции у него случился инфаркт. Папа очень слаб – и слабеет с каждым днем. – Тем не менее он – неотъемлемая часть Кембриджа. Известен своими глубокими познаниями, добрым сердцем и непристойными шутками. – Джонатан улыбнулся, в глазах сверкнул огонек. – Папа – удивительный человек, – пробормотала Джаз. – Я люблю его безумно, несмотря на все недостатки. – Желание творить добро не является недостатком, Джаз. – Нет, конечно. Только жить со святым порой трудно. Маме пришлось пройти через многое. – Не сомневаюсь. И вам тоже, Джаз, – мягко заметил Джонатан, внимательно глядя на нее. – Ладно, сменим тему. – Джаз покраснела. – Вы хотели спросить о чем-то еще? У меня мало времени. Получилось грубовато, но не специально, а из-за неловкости. – Нет, пожалуй. Во всяком случае, пока. Мне надо домой, все записать. Вы согласитесь встретиться еще раз, если понадобится? – Сейчас я очень занята. – Джаз встала. Джонатан последовал ее примеру. – Ведете расследование? – Да. – Интересное? – Да. До свидания, Джонатан, надеюсь, я хоть немного вам помогла. Она протянула ладонь для рукопожатия, он оставил это без внимания. – Вы припарковались в Тринити? – Да. – Нам по пути, я живу в той стороне. Джонатан вышел из паба первым. Расстроенная Джаз шла молча. Как он сумел выудить у нее больше, чем она собиралась рассказать? У домика привратника Джонатан остановился. – Спасибо за уделенное время, Джаз. Я очень благодарен. Взгляд голубых глаз на мгновение задержался на лице Джаз, затем Джонатан нагнулся и поцеловал ее в щеку. – Ну, до свидания. – До свидания. Джаз поспешила прочь, в безопасную гавань родительской квартиры. Времени на раздумья не было – в дверях уже ждала Селестрия. – Вот и ты, как хорошо! Отец отказался ложиться до твоего возвращения. Он обсудил Хью Данмана по телефону со старым приятелем. Входи. – Джаз, родная. – Отец был бледен, но глаза сияли. – Я выяснил подробности о твоем трупе. Селестрия, капельку бренди мне и дочери для облегчения рассказа. – Я не буду, пап. Мне еще машину вести. – Джаз устроилась в кресле. – Ты тоже не будешь, Том. Ты свою сегодняшнюю квоту уже выпил. – Наплюй на квоты и дай мне немного бренди. Селестрия беспомощно посмотрела на дочь, затем вынула из шкафчика бренди, плеснула в стакан на донышко и отдала мужу. – Спасибо, дорогая. – Он пригубил напиток. – Значит, так. Меня просветил насчет Хью Данмана один старый приятель, Криспин Уэнтуорт. Они вместе учились в Оксфорде, и, закончив докторантуру, оба получили преподавательскую работу. Ты ведь знала, что Хью был геем? – Наверняка – нет, но эта мысль приходила мне в голову. Мужчина, который за всю жизнь так и не женился… вполне возможное объяснение. – Позволь заверить, он совершенно определенно был стопроцентным гомосексуалистом. Криспин своего всегда распознает. – Отец улыбнулся. – В те времена в Оксфорде царили вольные нравы. Говорю же, начало шестидесятых, подобное творилось повсюду.